— Так вот… Сын фрау Книппер был штурмфюрером СА. Один из тех идеалистов рёмовского призыва. Погиб во время чистки в тридцать четвертом, в «Ночь длинных ножей». По нашим данным, он являлся не просто рядовым штурмовиком, а входил в группу, планировавшую… определенные действия против руководства партии и лично Фюрера. Классический заговорщик.

Оберштурмбаннфюрер постучал пальцами по столу, снова зависнув на полуслове. Какая-то маниакальная страсть у человека к театральщине.

— Казалось бы, дела давно минувших дней. СА разгромлено, Рём мертв, порядок восстановлен. — Продолжил он, наконец, — Но старые обиды не забываются. Мы получаем сигналы, что некоторые бывшие штурмовики, недовольные своим нынешним положением, ветераны движения, чувствующие себя обделенными, снова поднимают голову. Собираются тайно, ведут опасные разговоры, вспоминают «старые добрые времена». Ностальгия по власти и влиянию, знаете ли. И есть основания полагать, что фрау Марта, под маской скорбящей матери и добропорядочной немки, является одной из связующих фигур в этой среде. Возможно, даже организатором их тайных встреч. Ее дом — удобное место для конспирации. Тем более, нет ведь ничего странного, если старые друзья сына проведывают скорбящую мать.

Мюллер посмотрел мне прямо в глаза.

— Поэтому, герр Витцке, помимо основной задачи — обосноваться в кругах интеллигенции — вам предстоит присматривать и за своей хозяйкой. Это будет ваше первое, так сказать, полевое задание на новом месте. Слушайте внимательно, наблюдайте за ее гостями, ее передвижениями, ее перепиской, если представится возможность. Любая мелочь может быть важна. Враги Рейха могут скрываться под самой безобидной личиной, даже личиной пожилой вдовы, оплакивающей сына-«героя».

Оберштурмфюрер снова замолчал, давая мне время переварить услышанное.

— Информация принята. — Кивнул я и поёрзал на месте, демонстрируя нетерпение и желание скорее приступить к службе.

— Ваш куратор свяжется с вами, он даст более подробные инструкции по обоим направлениям. От вас требуется лояльность Рейху и Фюреру, усердие и наблюдательность. И помните, герр Витцке, — Голос Мюллера стал жестче, — мы спасли вас один раз. Но наше терпение и ресурсы не безграничны. Мы ожидаем результатов.

— Понимаю, господин оберштурмбаннфюрер, — сказал я твердо. — Сделаю все, что в моих силах, постараюсь оправдать ваше доверие и послужить Великой Германии. И в отношении фрау Книппер тоже. Вы не пожалеете о своем решении.

Мюллер пристально смотрел на меня несколько секунд, затем коротко кивнул.

— Хорошо. А теперь еще один вопрос, Алексей… Вместе с вами в Берлин прибыл начальник сыскной полиции Финляндии — господин Эско Риекки. Конечно, он убеждал меня, будто причина кроется в его делах, связанных с сотрудничеством наших стран. И я даже сделал вид, будто поверил. Сыскная полиция Финляндии действительно вносит немаленькую лепту в борьбу с коммунистической заразой. Однако… Я знаю господина Риекки очень неплохо. И вот что скажу, Алексей…Он явно не сказал мне всей правды. Поэтому спрошу вас. В чем истинная причина приезда начальника сыскной полиции?

Обратная дорога от Принц-Альбрехт-штрассе до моего нынешнего места жительства, где с нетерпением ждала возвращения блудного квартиранта фрау Книппер,(а я подозреваю, что нетерпение точно имеет место быть, как и ожидание), показалась на удивление короткой. Возможно, дело было в том, что меня довезли до соседнего квартала на автомобиле и я не пилил весь маршрут пешком. Потрясающая «забота» со стороны Мюллера. Тронут до глубины души.

А, нет. Не тронут. Потому что не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб понять, о личном водителе, который доставил меня почти к дому, оберштурмбаннфюрер побеспокоился лишь с одной целью. Чтоб столь ценного агента, который вот-вот приступит к выполнению обязанностей, снова кто-нибудь не украл, не похитил и не убил раньше времени.

Надо признать, случившееся произвело на будущего шефа Гестапо сильное впечатление, хотя он всячески пытался это скрывать. Дело, конечно, не в самом факте. Мюллер вряд ли обладает столь тонкой душевной организацией, чтоб эмоционировать над подобными ситуациями. Тут дело в другом.

Шипко — чертов гений. Попытка фальшивого похищения, в комплекте к которой шли пытки и другие ужасы, сильно подняла мою ценность в глазах Мюллера. Да, он не сказал этого вслух, но я буквально чувствовал его внутреннее напряжение. Фашист пытался понять, что же такого значимого имеется в восемнадцатилетнем парне, сидящем напротив него.

Слишком уж сильно заморочились чекисты, чтоб достать Алексея Витцке. А это говорит о чем? Правильно! О том, что перебежчик не так уж прост. И о том, что потенциально в моей голове может находиться какая-то особо ценная информация. А значит, я могу принести пользу фашистам, гораздо бо́льшую, чем Мюллер рассчитывал изначально.

Правда, кое-какую проблему в значительно увкличившемся интересе оберштурмбаннфюрера я все-таки увидел. Думаю, первое время за мной сто процентов будут приглядывать люди Мюллера. Только в данном случае скорее из соображений безопасности. Так что нужно будет действовать еще более аккуратно и осторожно, чем до этого.

Впрочем, причиной того, что путешествие от штаб-квартиры Гестапо до конечной точки вышло удивительно коротким, могло было мое задумчивое состояние. Мысли неслись так быстро, что время сжалось, уступая место холодному анализу и вновь нахлынувшему напряжению.

Для начала — «дорогая» фрау Книппер. Думал о ней.

Вот, значит, в чем дело. Как я и предполагал, выбор Мюллера имел определенные мотивы. Гестапо считает, будто Марта собирает в своем доме заговорщиков. В принципе насчёт недовольства некоторых штурмовиков я не удивлен. Стоит вспомнить тех парней из сквера, которые едва не оказались помехой нашей встрече с Клячиным. Они, как раз, обсуждали что-то подобное. Мол, раньше было лучше. Трава зеленее, небо голубее, а коричневорубашечники пользовались уважением. Их эта тема сильно волновала. Лозунги и призывы изменить ситуацию тоже, вроде бы, звучали.

И да, я прекрасно помню, как самый активный из них упомянул сына фрау Марты. Собственно говоря, я сам потом воспользовался его именем. Но предположить, будто эта немка, вся из себя интеллегентная, с претензией на утонченность, занимается какими-то заговорами за спиной Гестапо…

Я подумал пару секунд, а потом решил. Черт! Могу! Могу такое допустить. Реально. Особенно, если вспомнить обрывки сна, который мне приснился как воспоминание из детства деда. Я ведь сразу предполагал, что Марта и ее муженёк не совсем простые граждане. Опять же, рядом с отцом крутились… Нет, однозначно что-то в этом есть. Нужно только разобраться.

Вторая мысль, которая не давала мне покоя, — снова Шипко. Кто же ты на самом деле, Николай Панасыч? Слишком сообразительный для простого чекиста. Слишком продуманный. Особенно если оценивать его план, касающийся моей персоны. С каждым днем, с каждым шагом маленькие элементы пазла складываются в одну картину. Это надо же все так продумать, чтоб свести вместе абсолютно несочетающиеся на первый взгляд элементы игры.

Немцы — тут все понятно. Мюллер, образно говоря, совместил приятное с полезным, определив меня на постой к фрау Книппер. Но в чем интерес Панасыча? Зачем он отправил Бернеса… Ах, да… Простите. Марка Ибриана. Нельзя даже мысленно называть настоящих имен товарища. Все. Он — музыкант из Румынии, который ищет счастья в Берлине.

Так вот… Шипко с какой целью собрал нас с Марком в доме Книппер? По той же причине? Потому что эта немка на самом деле крутит всякие делишки под носом Гестапо и этим можно воспользоваться? Не знаю, не знаю…

Лично для меня Марта по-прежнему оставалась тёмной лошадкой. Что-то было в ней настораживающее. Что-то, не позволяющее расслабиться и увидеть в немке друга или потенциальную помощницу в наших с Марком делах.