— Я никогда не творила по-настоящему гадких вещей, Павел. Да, я держала ломбарды и игорные дома. Были у меня проститутошные — мой грех. Но я никогда не позволяла использовать труд детей. Не продавала сирот и не позволяла обижать моих девочек. Все знали, что Виноградовских трогать нельзя, иначе я накажу за такое. И платила я своим работникам щедро. Чтобы никто не вздумал сбежать от меня к конкурентам.

— Полагаю, что вы это делали не от страха перед наказанием, — предположил я.

— Тут ты прав, — не стала спорить женщина. — Те, кто опускается до грязных денег, делает это не потому что их на это вынудили обстоятельства. Я уверена, что каждый делает то, к чему у него есть склонность. Митрич решил сгубить человека, чтобы не сдохнуть с голоду. Сложно его за это судить. Но он точно знал зачем берет в бега третьего. И это был его выбор.

Мне вдруг захотелось спросить соседку о том, что произошло с ней в тот роковой день, когда она получила смертельную рану. Она как-то обмолвилась, что подпустила к себе человека, которому доверяла, и это стало для нее роковой ошибкой. Однако я прикусил язык, решив, что не стоит задавать этот вопрос сейчас. Пусть Людмила Федоровна сама решит когда ей поведать об этом печальном событии.

— Интересно, почему эта банда не взялась за «большую тройку»? — решил я сменить тему.

— Ты про «Сынов», монархистов и «кадетов»? — уточнила соседка.

— Про них, — я кивнул. — Они ведь могли во времена Смуты под шумок изничтожить всех.

— «Сыны» и «Кадеты» всегда позиционировали себя защитниками простого народа. Когда банда заходила в район, там устанавливался относительный порядок. А монархисты наверняка были под присмотром жандармов. Или кого повыше.

Я вспомнил рассказ Елены Анатольевны Свиридовой про дела, которыми занимался ее отец, и кивнул.

— Твой отец уже занимал пост начальника охранного отделения, когда пустили слух про ликвидацию этих народных мстителей, — продолжила Людмила Федоровна. — Может он знает об этом чуть больше. Дело наверняка было у него на контроле.

— Вы тоже не верите, что их ликвидировали? — спросил я.

Яблокова покачала головой:

— Само собой не верю, Павел Филиппович. После того как я… — Она замолчала, словно не решаясь произнести это слово, а затем продолжила: — … умерла, то не услышала слухов о них в посмертии. Они живее всех живых. А призраки любят поговорить о своих прижизненных подвигах. И уверяю: кто-то из них обязательно хвалился бы тем, что натворил. Живы эти мстители! Денег у них наверняка хватило бы, чтобы начать новую жизнь.

— Интересные дела… — подытожил я, поднимаясь с кресла. — Спасибо за приятную беседу, Людмила Федоровна. Но время уже позднее, а завтра рабочий день. Так что пора идти спать.

— Ваша правда, — согласилась соседка. — Доброй ночи, мастер некромант.

— Доброй ночи, — ответил я и направился в свою комнату.

Утро я встретил выспавшимся и бодрым. Накануне я упал в постель и практически сразу заснул, измотанный тяжелым рабочим днем. Я быстро привел себя в порядок, оделся и вышел в гостиную, где на столе уже нашлась свежая газета. Удивительный аромат роз за ночь наполнил комнату, и я слегка приоткрыл окно, чтобы впустить в помещение немного свежего воздуха.

Из кухни тотчас выглянул Фома и удивленно спросил:

— А чего это вы так рано встали, вашество?

Я пожал плечами: и ответил:

— Выспался.

— Завтрак еще не готов, — извиняющимся тоном произнес парень.

— Иришка сегодня выходная? — догадался я, и Фома кивнул.

— Она отзвонилась поздно вечером. Сказала, что гости задержались и надо помочь матушке.

— Не переживай об этом, — отмахнулся я. — Пусть возьмет отгулы, сколько ей нужно. Думаю, что пару дней без кухарки мы справимся.

— Справимся, — с готовностью кивнул Питерский. — Я уже договорился, и нам принесут пироги на завтрак. А Людмила Федоровна обещала приготовить солянку. Да такую, что мы пальчики оближем, по ее словам.

— Значит, так и будет, — заключил я, занял кресло и развернул газету. Поинтересовался: — Какие новости с утра?

— Ничего особенного… — голос слуги удалился и стал глуше. Видимо, Фома вернулся на кухню. — Лаврентий Лавович обещался сегодня заглянуть. Я попрошу его посетить Евсеева. На всякий случай. Уж больно за него Ярослав беспокоится.

— Будь добр, напомни Людмиле Федоровне выплатить лекарю жалование… — не отрываясь от чтения новостей, начал было я. Но меня перебили:

— Мне о таком не надобно напоминать!

Знакомый голос заставил меня оторваться от газеты. По лестнице поднялась Яблокова и положила передо мной некий конверт.

— Открывай. Я страсть как хочу знать, что в этом письме, — заявила она и нетерпеливо закусила губу. — И как же сложно жить, когда нельзя прочитать закрытые послания! Кто бы только знал!

Я усмехнулся и бросил на женщину хитрый взгляд.

— Это письмо для вас.

— Что? — опешила соседка и тотчас схватила конверт. — Как… Действительно, ведь тут мое имя…

Она замерла, видимо осознав всю значимость момента. А потом буквально в клочья разорвала конверт, и вынула из него сложенный вдвое лист кремовой бумаги.

— Это приглашение… — на губах Яблоковой растеклась довольная улыбка. — Меня официально пригласили на семейный обед в дом княгини Чеховой. В эту субботу.

— Буду рад вас там видеть, — совершенно искренне признался я.

— Там будут родители Арины Родионовны, — напомнила мне женщина и тут же спохватилась. — Ты ведь знаешь об этом! Потому что будет объявлено о помолвке… Как же это все волнительно.

— О помолвке? — уточнил Фома, заглянув в гостиную. — Славная новость!

— Мне нужно выбрать наряд, — засуетилась Яблокова. — Стоит спросить Софью Яковлевну, какой цвет одежды будет уместен.

Счастливая соседка крутанулась и резко направилась к себе. Фома едва успел распахнуть дверь, в которую женщина едва не врезалась.

— Точно. Открывать же надо… — пробормотала Яблокова и потрепала помощника по плечу.

— Как же мало женщинам нужно для счастья, — тихо проговорил Питерский, удерживая в руке поднос с чайником и целой стопкой бутербродов.

— Для нее сейчас каждый выход в люди — это событие, — пояснил я. — Не забывай, что она долгое время оставалась в заточении. И сейчас начинает жить заново. Причем, буквально.

Парень разлил по чашкам чай и занял второе кресло. Уточнил:

— Какие планы на сегодня?

— Дождусь Арину Родионовну и узнаю у нее о некоторых молодых людях из высшего света.

— Это по работе?

— Точно, — я сделал глоток напитка и зажмурился от удовольствия.

— Госпожа Нечаева много чего знает. Она интересуется новостями, а еще у нее память хорошая, — отметил Питерский.

— Все так. Потому я и хочу попросить ее о помощи.

Внизу хлопнула входная дверь, и мы одновременно обернулись к лестнице. Почти сразу раздался стук каблуков по ступеням. А через несколько мгновений в дверях появилась улыбающаяся Арина Родионовна.

— Доброе утро, — я поднялся на ноги, чтобы поприветствовать девушку.

— Не думала, что вы так рано проснетесь, — улыбнулась Арина, вручая мне белую коробку, перевязанную простой лентой. — Фома предупредил, что Иришки сегодня не будет. И я заглянула в булочную, чтобы прикупить нам всем пышек для завтрака.

— Забудьте про бутерброды, вашество, — тотчас отозвался Питерский. — Пышки куда лучше. С посыпкой?

— А как же, — подтвердила девушка.

Я невольно залюбовался ею. Арина облачилась в голубое платье в тонкую белую полоску и выглядела на редкость свежей. В ее волосах я заметил шпильку с синими камнями. Было приятно, что этот мой подарок пришелся девушке по душе.

Питерский забрал из моих рук коробку и направился на кухню.

В этот момент Нечаева шагнула ко мне и привстала на носочки, чтобы коснуться губами уголка моего рта.

— Я рада вас видеть, — тихо сказала она и шагнула назад до того, как я успел ее обнять. — Знаю, что сегодня неприемный день. Но подумала, что могу вам понадобиться. Надеюсь, что у вас есть планы, и я смогу вас сопроводить.