Миньоны посмотрели на названного духа с заметной настороженностью. А тот лишь пожал плечами, делая вид, что совершенно безобиден.

Мы попрощались с гостями, и те зашагали к выходу из арки. Арина Родионовна пригладила волосы и тихо сообщила мне:

— Эта Алена когда-то была человечкой. Но сейчас она другая.

— Фома говорил, что она станет лисой, — пояснил я. — Он сказал, что все ведьмы — обязательно лисы. И если они счастливые, то вокруг них будет свет. А если…

— Если ведьма станет несчастной, на нее откроют охоту, — проговорила девушка задумчиво. А потом тряхнула головой. — Каждый сам кузнец своего счастья. Хочется верить, что так и есть.

Когда пара покинула двор, из своей квартирки выглянул Евсеев. В руках у него оказалось ружье.

— И что ты собирался с ним делать? — спросил я со снисходительной улыбкой.

— На всякий случай держу заряженным солью, которую освятил в храме. Вы можете считать меня трусоватым, но я просто ко всему готов. Потому как стоит зазеваться, и в ворота постучит беда, — мудро заметил мужчина.

— Правильно, — кивнул я. — Щукин все еще на свободе. И хоть напротив нашего дома дежурят кустодии…

— А еще «Сыны», — с готовностью добавил Евсеев. — Каждые несколько часов новые приезжают и отпускают прежнюю смену. И этим я доверяю не меньше. Они может и не такие важные, как кустодии, но воспитаны во подворотнях и в темных переулках. Таких и палкой не добьешь…

— Вспомни о черте, а он тут как тут… — проворчал внезапно появившийся рядом Козырев.

В арку быстро вошел Гришаня.

— Старый, ты ствол-то убери, — довольно громко произнес он на ходу.

— Это он про меня что ли? — оскорбленно уточнил у меня Евсеев. А потом уже громко спросил у парня: — Это кто тут старый? Слышишь ты, щегол!

Несмотря на то, что в ружье была заряжена соль, я махнул рукой, прося слугу не делать глупостей.

— Он извинится, — пообещал я.

— С чего это? — удивился Гриша, останавливаясь напротив. — Он ведь и правда старый! Чего на правду обижаться?

— Да я тебя… — возмутился дворник и ловко выдернул из петель брюк ремень. — Стрелять нельзя, а вот отходить по-дедовски сумею!

— Я возраст уважаю, но ведь могу и в ответку…

Договорить Гришаня не успел, как пряжка ремня с сочным звуком впечаталась ему аккурат по тому месту, на котором принято сидеть. Парень от шока подпрыгнул. И уставился на меня, в ожидании поддержки.

— Тебе предлагали извиниться, — усмехнулся я. — Но ты выбрал путь страданий.

— Дядь, ты извиняй меня! Ну не рассмотрел я, что ты в силе! Тебе просто надо кепку другую прикупить, — быстро проговорил хитрец. — И пальто вместо фуфайки. Сразу станет ясно, что у тебя ягоды где надо и порох не отсырел.

— А ты чего хотел? — уточнил я, силясь сдержать смех.

— Так просили адвоката привезти на один из наших складов, — опомнился парень. — Не откажите в милости, мастер Чехов.

— Едем, — отозвался я и повернулся к Нечаевой. — Простите…

— Ступайте, — махнула рукой девушка. — Если кто-то придет на прием, то я приму заявление или запишу его на другой день.

— Спасибо, — с улыбкой поблагодарил я секретаря и направился за Гришей.

В салоне машины пахло выпечкой и травами. И я невольно осмотрелся в поисках источника аромата. Гришаня бросил на меня беглый взгляд через зеркало заднего вида и вздохнул:

— Простите, мастер Чехов. По случаю прикупил специй в лавке. Да упаковка надорвалась.

— Ничего страшного, — отмахнулся я. — Главное, что не куришь.

— Девицы не очень-то любят табачный запах, — с готовностью пояснил водитель. — Вечно нос воротят. И я давненько понял, что лучше благоухать едой.

— А почему именно едой? — удивился я. — Может, все же душистой водой?

Гриша недоверчиво взглянул на меня, словно пытался найти подвох. Но я был предельно серьезен. И Гриша пояснил:

— Так дама сразу поймет, что я одинокий и ищу компанию. И станет нос морщить и требовать к себе внимания. А вот если почует, что я специями пахну, то решат, что я самостоятельный. Что сам себя балую едой вкусной. А значит, не нуждаюсь в бабьей опеке. И уж поверьте, барин, это для девиц срабатывает как сигнал — этого мужчину надо завоевать.

— Странная логика, — усмехнулся я.

— Зря вы сомневаетесь, — возразил парень. — Девицы по своей природе хищницы. Хоть и притворяются добычей. Но завсегда именно дама решает впустить ли в свою жизнь мужчину, или дать ему от ворот поворот. И ежели девка какая заприметит не нуждающегося в паре мужчину, то непременно пожелает сделать его зависимым. Потому как свободный и счастливый мужчин для бабьего племени — это вызов. Такого обязательно следует приручить и одомашить.

— А быть одомашненным — это очень плохо? — уточнил я, стараясь не выдавать улыбки.

— Конечно! — живо подтвердил Гриша. — Вот сами подумайте, где любой мужчина дает слабину?

— Дома? — предположил я.

Гриша кивнул:

— Вот именно. И девица в доме быстро просчитывает, на какие точки надавить. Не успеете оглянуться, как она уже вам указывает, куда надобно носки складывать, где обувку ложить, когда бриться и мыться. А потом и вовсе начинает своими бабьими штуками заполнять дом.

— Это какими же штуками?

— Вот это самое странное, Павел Филиппович. Каждая женщина независимо от возраста и воспитания имеет одну чудную особенность. Место своего обитания она столбит бесполезными вещами, которые считает необходимыми. На кухне появляются всякие банки, чашки и тарелки. В ванной пузырьки и флаконы, к которым лучше не прикасаться.

— И почему же не стоит их трогать? — со всей возможной серьезностью уточнил я.

— Потому как в каждом из этих пузырьков может оказаться что-то ядовитое или опасное. Но при этом ценное и стоящее столько, сколько ни один здравомыслящий человек не решится потратить на подобную штуку. Вы знали, что дамы хранят в бутылках фруктовую кислоту, чтобы ей мазать лицо?

— Зачем? — нахмурился я.

— Чтобы кожа слезала, — без тени улыбки сообщил парень. — И не спрашивайте, зачем они это делают. Но ведь делают!

— Страшные вещи ты рассказываешь, — я покачал головой.

— Это вы еще не видели, как эти самые дамочки способны отжимать место в шкафу. Оглянуться не успеете, а вам уже выделили полку, на которой хранится весь ваш гардероб, включая рабочую куртку и ботинки. Ей же достанется все остальное. Но самое странное вовсе не в этом. При таком количестве вещей девица будет обязательно жаловаться, что ей совершенно нечего надеть. И сколько бы вы ни купили ей одежды, надеть ей все так же будет нечего.

— Парадокс, — кивнул я, невольно вспомнив, какая куча одежды лежала на кровати Яблоковой, когда она собиралась в банк.

— Быть может, у вас, у важных людей, все не так, конечно, — с сомнением протянул Гришаня. — Но сдается мне, что шкафы у вас тоже заканчиваются. А всяких ненужных штук в доме прибавляется в разы больше.

— Может, так оно и есть, — не стал спорить я.

— И когда я понимаю, что встретил такую вот хищницу, которая начинает намекать, что нам пора съехаться, то я враз маскируюсь, — продолжил водитель. — Нарочно глажу вещи, часто мою голову, стараюсь хорошо пахнуть.

— Мне казалось, что так девушкам проще понравиться, — заявил я.

— Они ищут убогих и диких, — усмехнулся Гриша. — Тех, у кого пуговицы пришиты криво, рубашка несвежая, живот бурчит на запах домашней еды. Таких проще закабалить. Пригласи на чай, покорми борщом, попроси кран починить. И все! Пропал парень.

Гриша вздохнул и покачал головой.

— Много наших так сгинули. Но я на этот счет имею противоядие.

— И какое же?

— Зовут в дом на ужин — я не отказываюсь. Но когда ем, стараюсь морду кривить. Как бы вкусно ни было, обязательно надо поморщиться и словно между делом сказать: «А моя бывшая готовила по-другому».

— Но это ужасно! — воскликнул я.

— На войне все средства хороши, — не согласился со мной водитель. — Есть способ куда более действенный. И если девица настроена решительно, и даже упоминание бывшей ее не отпугнет, то можно ей сказать: «А моя мама делает не так, как ты». Главное, при этом надо поджать губы и свести брови у переносицы. Капризно так, как ребенок. А потом обязательно добавить: «Если ты хочешь делать как надо, то стоит спросить мою матушку…»