Мой помощник вздохнул и как-то странно поежился.

— Я рад, что вернулся. Там было так удивительно.

— Там? — тут же всполошился Лаврентий Лавович, который до того что-то вносил в свою записную книжку. — Где это «там»?

Фома замялся и покосился на парня с некоторым подозрением.

— Со мной можно говорить откровенно, — мягко продолжил лекарь. — Я сохраню все в тайне.

— И я, — проникновенно заявила Любовь Федоровна.

— И я, — добавил одновременно с бухгалтером.

— Буквально тут собрались все самые близкие вам люди, — Лаврентий подсел поближе и заглянул Фоме в глаза. — Говорите, это важно.

— Ну… — Фома вопросительно посмотрел на меня, словно ожидая одобрения.

— Мы можем доверять нашему лекарю.

— Вашему-вашему, — с готовностью кивнул Лаврентий Лавович.

Фома вздохнул:

— В общем, я помню, как почуял что-то неладное. В последнее время мне порой казалось, что кто-то смотрит на меня. Но я решил, что просто не высыпаюсь.

— Надо больше спать, — важно заявила Любовь Федоровна.

— Эти бомбисты поравнялись с нами на светофоре, — начал парень, слегка поежившись. — И успел вытолкать Иришку из машины и, кажется, даже прикрыть собой. Потом раздался взрыв. Меня словно бы мотнуло, приподняло и прихлопнуло. Поначалу никак не мог прийти в себя. Даже двинуться было сложно. Но затем стало легко. И даже слишком легко. Я тогда подумал, что наверно именно так ощущает себя наша женщина — Любовь Федоровна.

— Дорогой… — Виноградова присела рядом с парнем и легонько коснулась его плеча, — ты наверно сильно испугался?

— Отчего-то страшно мне не было, — возразил слуга. — Мой дух словно отделился от тела. Я видел себя со стороны. Смотрел на то, как уезжал мотоцикл. Как с криками разбегались в стороны зеваки. Потом прибыли жандармы и карета лекарской помощи. Целители пытались привести меня в чувство, а затем погрузили в машину тело. Вот тут мне стало совсем плохо. Я попытался позвать хоть кого-то, обратить на себя внимание. Но никто меня не замечал.

— Как я тебя понимаю, — печально протянула Виноградова. — Самой пришлось привыкать к этой странности. Никто не смотрит в твою сторону, пока не опрокинешь книгу на пол или не хлопнешь дверью.

— То есть вы умерли? — ахнул Лаврентий Лавович, который не слышал слов призрака.

Фома пожал плечами:

— Может быть. Тогда я тоже так подумал, мастер лекарь. Машина уехала, увозя мое тело и Иришку. Она, к слову, так кричала, что у меня чуть сердце не остановилось. Хотя оно вовсе и не билось.

— И что дальше приключилось? — осторожно уточнил я.

— Передо мной словно бы открылась дорога. Знаете, как в сказке. Она выглядела как лесная тропа между высокими деревьями. А на ней появился медведь.

— Настоящий? — изумился Лаврентий Лавович и его глаза расширились.

— Ну, кроме меня его также никто не заметил, — Фома смутился. — Знаю, звучит странно.

— Ничего странного, — ободрил его я. — Продолжай.

— Здоровенный медведь на тропе отчего-то не показался мне угрожающим. Он смотрел на меня по-доброму, словно не был зверем. Или я не был человеком. Тогда мне это не показалось странным. Медведь позвал меня за собой.

— Как позвал? — уточнил лекарь.

Фома пожал плечами:

— Не знаю. Я просто это понял.

— А вы? — прошептал лекарь и почти свалился со стула, так сильно подался вперед в ожидании ответа.

— Ну я и пошел.

— И куда же он вас привел?

— Да в лес какой-то чудной, — Фома посветлел лицом. — Там мотыльки летали, зайчики прыгали и…

Глаза парня внезапно стали больше, словно он воочию видел зайчиков и бабочек.

— Мне было так интересно, что я и мысли не допустил оглянуться. И возвращаться мне вовсе не хотелось. Я забыл обо всем…

Голос парня звучал немного виновато. Я положил ладонь на его плечо и ободряюще сжал.

— Все хорошо.

— Медведь не торопил меня и позволил поиграть со светлячками. А потом уже вывел меня на поляну, на которой стояла избушка. В избушке той жила девушка. Чудная такая. Вроде и молодая, а словно и в возрасте. Красивая, рыжая. И словно светиться, как солнышко. Глаза у нее зеленые и хитрые. Она вышла на порог, и меня в дом пригласила.

— А вы? — Лаврентий Лавович все же соскользнул с края стула и неловко вернулся на него. — Что было дальше?

— Ну я и забрался на порог. Как-то подумал, что все кажется каким-то большим. На верхней ступени стояло ведро с водой. Вот я туда посмотрел случайно, а из воды на меня кошачья морда глядит. Полосатая морда. Стало быть, в лесу этом я в кота превратился.

— И? Что было дальше? — нетерпеливо спросила Виноградова.

Фома наморщил лоб, будто бы вспоминая:

— Дальше я у нее в доме жил. Она со мной разговаривала. И вроде как даже понимала, что я ей отвечаю. А еще хозяйка дома меня всяким фокусам учила.

— Каким это? — подозрительно нахмурилась Любовь Федоровна. — Знаю я этих женщин незнакомых. Научат чему-то плохому. Ты ведь у нас парень видный, но наивный. К тому же у тебя девушка есть.

— Я был котом, — напомнил Фома и покраснел. — И имел в виду всякие мудрости.

— Очень интересно, — Лаврентий Львович все же подвинул стул ближе к Питерскому. — А что дальше? Не томите.

— Сколько я там прожил не знаю. Может быть месяц или два. Или год. Мне кажется, что в этом лесу время по-другому идет. Или котовское обличие так вляиет. Я не знаю. Но кажется, что я охотился на зайчиков.

— Точно не на мышей? — серьезно уточнила Виноградова.

— Любовь Федоровна! — с укором протянул я.

— А что? В доме мыши тоже могут появиться. А тут свой кот в хозяйстве. Охотник, зверь…

— Любовь Федоровна, я же вас слышу, — Фома взглянул на женщину с мягким укором.

— Я же без укора и не со зла, — призрачная дама участливо улыбнулась. — И разве кот в доме это плохо?

— А как вы смогли вернуться? — лекарь задал весьма уместный вопрос.

— Я вроде как знакомые голоса услышал, — смущенно признался Питерский. — Да и хозяйка дома сказала, что мне пора. Медведь тоже на меня косился уже недобро. Он там неподалеку от избушки ходил. Выпроводила меня та девица из дома, за ухом потрепала и тропу показала. Ну я по ней и пошел. А очнулся уже здесь, в комнате.

— Хорошо, что все хорошо закончилось, — улыбнулась Любовь Федоровна, и Фома кивнул. Лаврентий Лавович же посмотрел на меня:

— Выходит, Фома был в межмирье? Это ведь оно самое? Да?

Я покачал головой:

— Такого межмирья я не видел. Обычно между мирами находится вокзал и зал ожидания с табло. Дальше идут платформы, куда, наверное, прибывают поезда. Но чтобы лес и поляна…

Лекарь кивнул и сделал пометку в записной книжке. А в комнату заглянула Иришка:

— Ужин готов, — сообщила она, блеснув глазами.

Мне показалось, что Фома был рад, что кухарка не слышала его рассказ про лесную деву. Он встрепенулся, поднялся на ноги и ухватил девушку за руку.

— Рыба? — спросил негромко.

— Как ты любишь, — произнесла она тихо и потупилась.

И все мы направились на кухню. Там расселись за столом по-простому, без затей. Виноградова разложила салфетки и подтолкнула к стулу смущенную кухарку.

— Я сама поухаживаю.

Фома с готовностью перевел слова призрака и Иришка села рядом с ним. Казалось, что она никак не могла поверить, что Фома рядом — живой и здоровый. Потому она то смахивала несуществующую пылинку с его плеча, то поправляла манжет рубашки.

Форель со сливками и зеленью была нежнейшей. Казалось, что кухарка превзошла саму себя. Свежие ломти хлеба с семечками и чесноком источали невероятный аромат. Лаврентий Лавович видимо не привык к подобным блюдам дома и шокировано осматривал накрытый стол. А когда попробовал рыбу, блаженно зажмурился и спросил:

— Скажите-ка мне, любезный Павел Филиппович, у вас не найдется место в доме для лекаря? Я был бы рад бывать у вас почаще. Обещаю приносить для Любови Федоровны книги. Фому надо обследовать, чтобы определиться с тем, какими талантами он обзавелся после произошедшего.