Филипп Петрович намеренно не стал говорить о том, что этим самым призраком, который навредил Маргарите, могла быть моя мама.

- Она бы так не поступила, - едва слышно проговорил я.

- Софья Яковлевна рассказывала, что призраки могут проявлять эмоции, - словно оправдывался отец. – Я не позволял ей очистить дом. Мне казалось, что таким образом я предам память Лилии. Но оглядываясь назад, понимаю, что проявил слабость. Мне стоило догадаться, что ты мог унаследовать темный дар. Однажды ты все же сможешь простить меня…

- Мама не могла проявить агрессию в моей комнате, - тихо возразил я и вдруг вспоминл о том, что хранилось глубоко в моей памяти. – Потому что ее там не было. До того, как случилась трагедия, я отвел маму за грань.

Отец замер, и его глаза расширились. Затем он потер ладонью грудь, там, где было сердце. Обвел слабыми пальцами свое лицо и уронил руки.

- Ты ведь был совсем ребенком, - просипел он и неверяще покачал головой. – Как такое возможно?

- Она позволила мне проводить ее. Я тогда не совсем понимал, что происходит. Да и сейчас не могу вспомнить всех подробностей. Но точно знаю, что проводил ее до выхода.

- И я не поддержал тебя. Мне не хватило мудрости...

- Никто не знал, что я стану темным. Даже бабушка была уверена, что я наследую воздух.

- Мы с ней это обсуждали в те времена, - кивнул отец.

- Потому я уверен, что мама не могла напасть на Маргариту Ивановну в ту ночь.

- Она не помнит, что случилось. Или не желает об этом вспоминать. Я предлагал обратиться к душеправу, чтобы тот помог ей справиться с болью и разобраться с причинами. Но Маргарита решительно не желала этого делать. Она считала, что на все воля Искупителя.

- Не замечал за ней религиозности ранее, - осторожно отозвался я.

- Все меняется, - отец пожал плечами. – Я тоже не думал, что она найдет утешение в вере. Но, видимо, для нее это стало спасением.

- Надеюсь, что с рождением ребенка она вернется в мир, - продолжил я.

- Ребенок принадлежит семье Чеховых. Несмотря на всю мою мягкость в отношении жены, я не допущу, чтобы дитя осталось при храме. Я уже дал понять матери настоятельнице, что если дитя случайно погибнет в стенах обители, то самой обители не станет.

- Думаешь, что кто-то может инсценировать смерть малыша?

- Жрецы были бы счастливы заполучить дитя с темным даром, - нахмурился отец и потер переносицу.

- Твои люди следят за обителью? – предположил я.

Князь кивнул и негромко продолжил:

- За стенами тоже есть те, кто должен нашей семье. Я не собираюсь лишать мать ребенка, Искупитель свидетель. Супруге действительно стало легче, когда она оказалась в обители. И я надеюсь, что она вернется домой, где мы сможем воспитывать малыша. Маргарита заслуживает уважения и заботы.

Я не стал спрашивать о том, что заслуживает сам князь. Потому как в глубине души понимал, что Филипп Петрович не пойдет на поводу у своего сердца. И скорее станет несчастным, но останется верным брачным клятвам.

- Пусть все будет хорошо, - тихо сказал я.

- Твои слова Искупителю в уши, - кивнул отец и сжал мое плечо.

Я развернулся и хотел было выйти с территории, но Филипп Петрович вдруг меня окликнул:

– Спасибо, сын. За все.

Я развернулся, взглянул на мужчину, который стоял у выхода, а затем улыбнулся:

– Мы же одна семья.

И направился к машине, возле которой меня уже ждали Фома и Арина Родионовна, чувствуя на спине пристальный взгляд князя.

– Куда дальше, вашество? - уточнил Фома, когда мы сели в авто. - Домой?

Я покачал головой и тяжело вздохнул:

– Нам нужно заехать в ту деревню, где пропал Щукин.

– Далековато ехать, - заметил Питерский, но завел двигатель.

– Понимаю. Но, как оказалось, слишком многие ниточки сходятся на этом Щукине, - пробормотал я. - Думаю, он догадывался про то, кто состоял в банде жандармов. Просто не смог доказать это. Либо узнал уже после того, как его сняли с поста. Поэтому он и ухватился за возможность обыска в моем доме.

– Надеялся найти доказательства о причастности вашего отца? - уточнила Нечаева.

– Даже если бы он нашел и допросил Виноградову, у него бы появилось множество козырей, - ответил я. - Первый показательный процесс над призраком, да еще каким. Радует только одно. Щукин пропал без вести до того, как нашел доказательства о причастности Филиппа Петровича к банде. Иначе он попытался бы пустить их в ход. В этом я уверен.

Я вынул из кармана телефон, задумчиво повертел аппарат в руках. Можно поговорить про банду жандармов с Морозовым, но отчего-то мне казалось, что бывший глава кустодиев расскажет то же самое, что и отец. Если бы Александр Васильевич и знал о чем-то другом, то разобрался со всем без подсказок. Такой он был человек.

Мы заехали в небольшую закусочную, с довольно приличной кухней. Фома проверил меню и с видом знатока выбрал нам в дорогу пару пирогов и бутылку кваса. К моему удивлению, Арина Родионовна оценила набор провизии и похвалила Питерского.

- А вот это ты хорошо придумал, - сказала она.

- Неизвестно еще. когда мы домой доберемся, а я не люблю на пустой желудок оказываться не пойми где, - пробасил парень.

Машина выехала за город, и высокие доходные дома сменились сперва малоэтажными строениями, а затем замелькали особняки.

Вдоль дороги появлялись указатели с названиями деревень, мимо которых мы проносились. Между селениями раскинулись поля и леса. И чем дальше мы ехали, тем выше и гуще казались эти самые леса. Наконец, Фома свернул с шоссе на проселочную дорогу, и проехала указатель “Сосновоборск”. А вскоре показались и первые дома.

– Тот самый поселок? - уточнил я.

– Ага, - ответил Питерский. – Деревенька небольшая, три десятка домов да станция. И лес глухой вокруг. Если сюда зайдет кто чужой, то обратно может и не выбраться.

- Может, и Щукин все еще здесь. Хотя не самое приветливое местечко, - заметила Арина Родионовна, растирая плечи.

- Бывает и похуже, уж поверьте, - фыркнул Фома. – Поселение не самое скверное.

– Но полное мрачных секретов, - протянул я, глядя в окно на призраков, которые стягивались к дороге, по которой мы медленно следовали.

– Чего это они? - удивленно протянула Нечаева.

– Решили поприветствовать некроманта, - ответил я, рассматривая угрюмых и злых призрачных жителей.

Все они были бывшими каторжниками, неисправимыми нарушителями закона, высланными из Петрограда, чтобы хоть немного снизить криминальную обстановку в городе. Наемники, не принадлежавшие к определенной банде и выполнявшие всю грязную работу, воры, контрабандисты и прочие граждане и городские обыватели, которым претило жить честно. По особому указу Сената, таких неисправимых свозили в похожие поселения, оставляя их здесь убивать друг друга.

Мало кто из здешних обитателей погиб от старости или болезни. Селяне губили друг друга с завидным упрямством, а потом мертвые, ставшие призраками, ровняли счет со своими обидчиками, сводя тех с ума.

Деревня и правда хранила темные секреты, погружаясь в круговорот насилия. Живые тут не торопились встречать гостей. Было видно, как на окошках покачивались шторки, доказывая, что хозяева на месте. Пару раз через дорогу перебегала испуганная курица. На одном старом дереве когда-то были качели. Никто давно уже не пользовался ими. Размочаленные непогодой веревки напоминали петли для висельников. Где-то поодаль взвыла собака, и ее голос подхватили другие псы.

- Все ж вы правы, Арина Родионовна, гадкое местечко, - проворчал Фома. – Ни одного кота не видел. А собачьих будок штук сорок.

- Но все они пустые и на привязи животных нет, - продолжил я хмуро.

Фома въехал на пересечение двух небольших улочек, единственных в этом селении, и заглушил двигатель. И призраки потянулись к нам.

– Не выходите из машины, - попросил я и хотел было открыть дверь.

– А как же вы, Павел Филиппович? - обеспокоенно уточнила Нечаева, ухватив меня за руку.