— Нет. Она никогда не была религиозной. Знак Искупителя даже не умела толком творить. А уж ходить в храм и вовсе не считала нужным. Она даже мою благотворительность в приютах называла блажью.

Отец запнулся, покосившись на меня. Быть может, он ожидал порицания. Но я лишь кивнул, давая понять, что все понимаю.

— Марго никогда не носила амулетов, — продолжил отец задумчиво. — Мне и в голову не приходило, что однажды она решит обратиться в матери настоятельнице за помощью, когда ее подвело здоровье.

— Ее ведь осматривал лекарь еще до того, как она отправилась в храм. Что он сказал?

— Он не нашел никаких отклонений, — хмуро сообщил отец. — Маргарита всегда отличалась крепким здоровьем. И даже беременность не отразилась на ее самочувствии в первые месяцы. Она догадалась о своем положении случайно. И признаться, мы оба были ошарашены этой новостью. Потому как уже смирились с тем, что у нас не будет детей. После того случая…

Отец вновь запнулся и потер переносицу. Все же в своем кабинете он ощущал себя увереннее и потому не особенно подбирал слова.

— Прости, но я и впрямь не помню, что произошло в ту ночь в моей комнате, — тихо признался я.

— Марго тоже не знает, что случилось. И это ужасно ее терзало все эти годы. Мы даже обращались к душеправу. Но он не сумел вытянуть из разума моей супруги воспоминаний о том событии. Однако я никогда тебя не винил в том, что произошло.

— Я знаю, что винила во всем меня только Маргарита, — ответил я с горечью.

— Она потеряла ребенка и была не в себе. В то время мне пришлось разрываться между вами двумя. Ей нужно было кого-то винить. Я предпочел бы, чтобы крайним остался я.

Я не стал говорить, что мачеха выбрала винить пасынка, чтобы не развестись с супругом. Для меня это было очевидно, потому как Маргарита оставалась очень рациональным человеком даже в состоянии горя.

— Какие симптомы появились у Маргариты Ивановны? — уточнил я, чтобы не казаться безучастным.

— Все признаки токсикоза, — вздохнул Филипп Петрович. — К тому же порой она уверяла, что ей нечем дышать.

— Приступы астмы? — насторожился я, вспомнив о недомогании своей матери.

— Лекарь уверил, что все дело в беременности. Все же Марго тоже не юная девушка и для ее организма вынашивание не такое уж легкое действо.

— Конечно, — кивнул я.

Но заметил, как отец нахмурился. Он встал на ноги и прошелся до окна. Тронул небольшой предмет, который стоял на подоконнике, и пространство дрогнуло. Стало ясно, что все это время комната была закрыта пологом безмолвия. Князь вновь активировал устройство и вернулся на свое место.

— Ты полагаешь, что Марго могла подвергнуться тому же заболеванию, что и твоя мать, — медленно проговорил мужчина. — Но между ними нет родства.

— Я беседовал со Свиридовым, — нехотя признался я. — Он осведомлен о том, что произошло в нашей семье много лет назад.

— Насколько? — резко уточнил отец.

— Достаточно, чтобы намекнуть, что мою мать могли отравить ядом, привезенным из-за пределов империи. Он заявил, что в те времена лекари были готовы на многое за щедрое вознаграждение.

— Он не может знать об этом, — отрывисто произнес князь.

— Я понимаю, что ты все проверил. Иначе и быть не могло.

— Ты не понял, сын, — князь провел пятерней по волосам, словно пытался собраться с мыслями. — Он не мог знать о гипотезе с отравлением. Потому как для всех твоя мать погибла от несчастного случая. Это была официальная версия. Мы не допустили слухов.

— Быть может, я неправильно понял судью, — теперь уже хмурился я. — Он упомянул, что ты потерял супругу в страшные времена. И я сказал о болезни.

— Он выглядел удивленным? — отец подался вперед, напомнив что передо мной мастер допросов.

— Нет, — я покачал головой.

— А стоило. Ведь болезнь в такой важной семье как наша, у женщины в самом расцвете сил — это как минимум странно. Такое сложно предположить. Мы во все времена располагали ресурсами, которые многим были недоступны.

— Свиридов умеет держать лицо, — предположил я. — Он мог не показать удивления, чтобы не оскорбить меня.

— Он пытался быть с тобой деликатным в остальной беседе?

— Нет, — я скривился, вспомнив визит Анатолия Викторовича.

— Значит, ему незачем было играть с тобой, — заключил отец и откинулся на спинку кресла. — Он приходил к тебе за помощью, верно?

Я кивнул.

— Хочет выторговать себе жизнь, старый интриган, — продолжил Филипп Петрович задумчиво. — И намекнул про эту историю он неспроста. Поверь, у него опыт в судействе и каждое слово было выверено. Быть может, даже хотел, чтобы ты поговорил со мной об этом. Или напротив…

Мужчина вновь поднялся на ноги и прошелся вдоль стены.

— Мало кто знает, что мы с тобой общаемся. В свете ходят слухи, что мой сын со мной не в ладах. Именно потому он выбрал карьеру адвоката. И не собирается наследовать мой пост. Быть может этот хрыч решил стравить нас. Посеять в тебе сомнения относительно случайно смерти твоей матери.

— Возможно, — не стал возражать я.

Филипп Петрович резко обернулся ко мне и сказал:

— Я любил твою мать. И никогда бы не причинил ей вреда.

— Знаю, — совершенно искренне согласился я.

— Или все куда глубже… — мне показалось, что отец рассуждает вслух, как привык делать в своем кабинете. — Есть вероятность, что таким образом Свиридов намекнул, что знает чуть больше. Он ведь был в сговоре с Щукиным.

Князь замер, уставившись в окно. Его кулаки сжались. Внезапно в комнате стало жарко. Разогретый воздух принялся покачиваться.

— Отец, — позвал я, не на шутку обеспокоившись.

Мужчина повернулся, и меня поразила ярость, которая полыхала в его глазах.

— Возьми себя в руки, — негромко попросил я. — Ты спалишь здание.

Филипп Петрович смежил веки и медленно выдохнул. Затем подошел к окну и распахнул раму, впуская в помещение прохладный ветерок.

— Прости. Я все еще привыкаю к новому уровню своей силы, — хрипло произнес князь. — Она и раньше была немалой. А сейчас…

— Ты справляешься? — я осторожно коснулся его плеча.

— Да. Я не подросток и могу себя контролировать. Просто сейчас…

Он вновь громко выдохнул, и стало ясно, что отец пытается успокоиться.

— Ильин, — крикнул князь, и дверь кабинета почти тотчас отворилась. — Включи блокиратор энергии.

Парень не стал ничего уточнять и вышел в приемную.

Почти сразу я ощутил волну, прокатившуюся сквозь мое тело. И едва смог устоять на ногах оттого, что силы буквально покинули тело.

— Сядь. С непривычки это не особенно приятно, — посоветовал отец.

Я вернулся в кресло. Хозяин кабинета не торопился садиться и остался стоять.

— Свиридов был дружен с Щукиным. Кто-то из них решил, что обыск в твоем доме — отличная идея. И теперь я не уверен, что инициатива исходила от судьи. Вероятно, мой бывший друг мог предложить поступить таким образом. И Анатолий Викторович согласился.

— Я ведь пришел, чтобы поговорить именно о нем.

— О судье?

— О Щукине, — я покачал головой. — Не верю, что ты так просто решил сдвинуть его с должности. Ты не мог не понимать, что его вышлют на границу. Что он потеряет не только место службы, но и возможность остаться в столице. Насколько я понял, вы были приятелями.

— Мы были друзьями, — поправил меня отец. — И только поэтому я позволил ему жить, а не убил.

— Что он сделал?

Филипп Петрович вернулся в кресло и вынул из подставки карандаш. Покрутил его в пальцах. Мне показалось, что он не пытается подобрать слова, а просто прокручивает в памяти события минувших лет. Потому как взгляд князя затуманился.

— Мы с Щукиным учились вместе. Мы были молоды и наивны. Делились друг с другом планами, мечтами. Между нами всегда была пропасть. Моя семья была намного более влиятельной. Его отец лишь недавно получил титул. Пусть и от самого императора за заслуги перед отечеством. Для меня это все не имело значения. Софья Яковлевна никогда не пыталась казаться кем-то иным. Она открыто заявляла, что стала княгиней потому как супруг пожелал сделать ее благородной. В те времена это было смело и дерзко. Но я всегда гордился матерью. Мне нравилось, что она не считает фамилию единственной своей ценностью.