— Дело хорошее, — кивнул я.

Женщина внезапно сурово поджала губы, обожгла меня мрачным взглядом и направилась в приемную.

— А что с податями делать? — бросил ей вслед Ярослав.

— Все отнести в приют, — женщина пнула корзину и насторожилась, когда в ней что-то звякнуло.

Наклонилась и вынула вложенный между шоколадом и фруктами флакон с шелковой кисточкой.

— Что это? Яд? — насупился Фома.

— Парфюм, — сухо поправила его женщина и глубоко потянула в себя воздух, приподняв крышку пузырька. — А этот хлыщ знает толк в подарках. Так уж и быть. Себе оставлю. Буду мух отпугивать.

Она ушла вниз, а Фома тихо пробормотал:

— У нас ведь нет мух.

— Кто-нибудь обязательно принесет на себе. Есть те, кто очень привлекает мух, — донеслось с первого этажа, и я в очередной раз подивился острому слуху соседки.

— Какие у вас планы, вашество? — спросил друг, меняя тему разговора. — Хотел бы составить вам компанию.

— Просто так решил прогулять рабочий день? — недоверчиво прищурился я.

— Мы с Морозовым договорились, что вас не стоит оставлять одного до того, пока Щукин ошивается недалече.

— У дома дежурят кустодии, — махнул я рукой в сторону окна.

— От меня может будет больше толку, — проворчал Фома и добавил, — да и мне будет полезно отвлечься от службы.

— Раз так, то вместе поедем по делам. Мне как раз нужен жандарм для того, чтобы осмотреть мельницу.

— Мышей искать будем? — мигом оживился парень.

— Мишу, — поправил я друга и коротко пересказал ему историю о поисках приютского мальчишки.

— Едем, — парень поднялся на ноги, потом спохватился и хотел собрать посуду.

Но тут из стены выскользнул Борис Николаевич и с легкостью сгреб стопу тарелок и понес их на кухню.

— Силен, — заметил Питерский, провожая призрака напряженным взглядом.

Мы спустились на первый этаж. Людмила Федоровна листала карточки вчерашних клиентов, сверяя почерк в росписях в полученной запиской.

— Проверьте дело Полянского, — посоветовал я.

— Этого высокомерного… — удивилась женщина и покачала головой. — Мало пороли. Ох, мало…

Мы вышли из дома и направились к машине. Фома придирчиво осмотрел авто, а потом заметил, что сиденье сдвинуто.

— Только не говорите, что вы давали водить Арине Родионовне, — вздохнул он.

— Хуже, — решил поябедничать Ярослав, оказавшийся рядом. — Людмила Федоровна гоняла по Петрограду.

— Ну, в ней я не сомневаюсь, — неожиданно спокойно отреагировал Питерский. — Она опыт вождения имеет.

Мы сели в салон, где Фома быстро отрегулировал сиденье и поерзал на нем, словно проминая под себя.

— Тебе выделили служебный транспорт? — спросил я, когда машина покатилась к арке.

— Предложили дорогущую. Но я попросил что-нибудь попроще. Незачем злить подчиненных. Да и привлекать внимание горожан не стоит. А уж если понадобится ехать за город, то и вовсе будет ни к чему блистать роскошью.

— Тут не поспоришь, — кивнул я, признавая мудрость друга.

— Это вам, княжич, надо поддерживать статус фамилии. А я могу позволить себе чуть больше, — добавил Фома и улыбнулся мне.

За аркой я увидел кустодиев, которые о чем-то переговаривались с парнем из «кадетов». Заметив наше появление последний мигом оставил разговор и поспешил в машину.

— Поедем с сопровождением, — хмыкнул я.

— Можно и без него, — флегматично отозвался Питерский и подал знак кому-то в тени здания. Почти сразу от дома наперерез машине с наклейкой фирмы Волкова вышло несколько парней.

— Спасибо.

— Пустое, — отмахнулся Фома. — Незачем нам свидетели, да и чем этот нам поможет, если рядом окажется Щукин?

— Не станет он лезть на рожон, — я пожал плечами.

— И я так думаю. После нашей с ним встречи Змий будет осторожнее. Он не учел шаманов в городе. Не думал, что наш брат тут его будет выслеживать.

— Привыкаешь к отчеству? — спросил я с любопытством.

— Само как-то получается, — смущенно признался парень. — Словно я всю жизнь так звался. И не был Непутевым.

Так за дружеской беседой мы доехали до мельницы. Машину решили оставить в тени дерева у соседнего особняка. Любопытная собака подошла к ограде и внимательно взглянула на Фому. Шерсть на ее загривке приподнялась. Животное попятилось на дрожащих лапах.

— Кыш, — лениво велел шаман, и зверь сорвался прочь. Молча, без лая и визга. Словно не решаясь привлечь к себе внимания.

Солнце не пробивалось сквозь облака. Хотя они не казались уже такими плотными, как утром.

В воздухе пахло свежей выпечкой, печным дымком и чем-то едва уловимым — покоем.

Во дворе показалась Василинка. Заметив нас, девушка настороженно замерла на тропе, с тревогой вглядываясь в моего спутника. А потом уверенно направилась к нам. Хотя мне показалось, что она шла тяжело, словно каждый шаг давался ей с трудом. Оказавшись у ворот, девушка взялась за металлические прутья створки и мрачно поинтересовалась:

— С добром или с худом вы к нам пожаловали, господа?

Я поразился тому, что страха на лице девицы не читалось. Словно к ним каждый день приходил некромант и здоровяк, от вида которого сбегают собаки.

— Худого не задумали, — пробасил вместо меня Фома и коротко поклонился. — Не пустишь — вернемся с бумагами и с чужими, которые церемониться не станут. Ворота сломают, двери вынесут, в доме натопчут и батюшку твоего за белы руки выведут.

— Это еще почему? — вскинулась Василинка.

— Потому что он отдал документы Миши приютскому парню.

— Неужели? — хитро прищурилась дочь мельника. — Это он сам так сказал? Что ему отдали чужие бумаги?

— Он мертв. И мне ответил мертвец. Они не лгут некроманту, — сурово припечатал я.

— Умер, стало быть, — пробормотала девушка и на ее лицо набежала тень.

— Мы не виним вас в смерти того парня, — добавил я. — Но мне нужно понять, зачем вам понадобилось скрывать Мишу.

Василинка глянула на меня исподлобья, будто ножом полоснула. Потом резко дернула на себя створку ворот и распахнула ее.

— Входите, ежели и впрямь худа не задумали. С батюшкой поговорите. Он вам все и скажет.

Она отвернулась и повела нас к дому. Питерский не отставал. Он втягивал воздух носом, словно пытаясь различить какой-то аромат.

— Странное тут место, — тихо сказал я ему.

— Сильное, — качнул головой парень и чихнул.

— Здрав будь, — бросила через плечо наша проводница.

— Твоими молитвами, — уважительно ответил Фома.

На пороге мы замешкались. Питерский тщательно вытер подошвы ботинок, потом снял с головы кепку и сунул ее в карман пиджака. Я тоже потоптался по коврику и лишь потом переступил порог дома.

В доме было тепло. Живой огонь в камине потрескивал, рядом спал свернувшийся калачиком кот, а на полке под окнами остывали подносы с пирожками. Комната жила: всё здесь дышало заботой и простыми человеческими делами. Василинка поправила платок на голове и пошла вглубь дома.

— Батюшка в кабинете. А я… я потом подойду.

Герасим Игнатьевич стоял у окна, за которым припустил холодный дождь. Мужчина не обернулся, когда мы вошли.

— Я знал, что вы не отступитесь, — сказал мельник. — Упрямый вы человек, Павел Филиппович.

Он медленно повернулся. В руках у него была старая деревянная шкатулка, покрытая темным лаком, с вытертым резным узором.

— А где ваш давешний сопровождающий? Неужто укатил в Московию?

— Я пришел говорить не о нем.

— Отчего же? — мужчина нахмурился. — Ведь это ваш наниматель. И он твердо намерен увезти с собой мальчишку, который станет отдавать долг за семью, которой у него нет, никогда не было и не будет впредь. Разве это справедливо? Разве по-людски?

Мельник смотрел на меня без злости. Но было в его глазах что-то темное и опасное. Словно я глядел на дикого зверя.

— Вы пришли за мальчишкой. За Мишкой…

— Мы пришли за правдой, — подал голос Фома и словно невзначай стал между мной и хозяином дома. — И вам ли не знать, что мастер Чехов не из тех, кто обижает слабых.