Экран погас. В комнате снова стало тихо.

Чайник зашипел, переходя в негромкое бульканье, и я выключил плиту, убрав телефон обратно в карман. Оперся руками на столешницу, давая себе немного времени, чтобы переварить услышанное. Если жандармы действительно вели Ладыженского по какому-то делу, это многое объясняло. Возможно, он знал больше, чем должен был. Возможно, почувствовал, что за ним идут.

Информацию стоило бы поискать в Сети. Репортёры обычно первыми узнают, когда начинаются проверки, особенно если речь идёт о таких структурах, как «Содружество». Журналисты редко дремлют когда пахнет скандалом.

Я подумал ещё немного и решил, что этим займусь позже, после чая. Открыл верхний шкафчик, нашёл бумажный пакет со сбором. Смесь трав была привычной — лёгкий мятный аромат, немного чабреца, пара сушёных лепестков зверобоя. Насыпал несколько щепотей в фарфоровый заварник, залил кипятком, закрыл крышку и оставил настояться.

Утро тихо пробиралось в кухню через окно. Свет был рассеянный, будто осторожный. Он мягко ложился на поверхность стола, скользил по стенам, делал всё чуть светлее, но не спешил.

На подоконнике Пряник развалился, вытянув передние лапы и прищурившись. Он смотрел в окно, как будто ждал кого-то или просто наслаждался утренней тишиной. Хвост его подрагивал в ритме дыхания, и казалось, что именно он задаёт темп этому спокойному началу дня.

На первом этаже хлопнула входная дверь. Я услышал звук, но не обратил на него особого внимания. Если бы пришёл кто-то посторонний, призраки дали бы знать. Или, скорее всего, вовсе не стали бы открывать. Значит, не курьер, не чиновник и не случайный прохожий.

Снизу донёсся глухой стук тяжелых шагов

Я напрягся. По походке было понятно — не Арина Родионовна, у неё походка почти неслышная, да и двигалась она легче. Возможно, Фома решил заглянуть с утра пораньше, но в этом что-то не совпадало. Не тот ритм, не тот вес.

Шаги дошли до лестницы, затем послышался скрип ступеней. Человек поднялся на второй этаж и вошёл в гостиную. Я выглянул из кухни, всё ещё держа в руках полотенце.

В комнате стоял Александр Морозов.

Вид у него был слегка растрёпанный, будто вышел из дома поспешно, не взглянув в зеркало. Волосы чуть взъерошены, взгляд сосредоточенный, но уставший. Он оглядел комнату, задержался на мне и нервно кивнул, будто сам не до конца понял, как оказался в этом доме так рано.

— Доброе утро, Павел Филиппович, — кивнул Морозов, когда наши взгляды пересеклись. Голос у него был обычный, ровный, но в глазах чувствовалась некоторая напряжённость, будто с утра он уже успел побывать на переговорах и они оказались тяжелыми.

— Можем побеседовать наедине? — уточнил он, не делая лишних пауз.

— Проходите на кухню, — начал я, указывая рукой в сторону, но Морозов едва заметно покачал головой.

— Лучше внизу. В кабинете, — попросил он без лишних пояснений.

Я кивнул, вышел из кухни, и мы вместе направились к лестнице. Его шаги стали увереннее, будто с принятым решением пришла и цель. Мы спустились на первый этаж, прошли через приёмную, где воздух всё ещё хранил прохладу ночи, и оказались у двери моего кабинета.

Я пропустил гостя вперёд, и сам вошёл следом, прикрыв за собой дверь. Внутри было тихо. Всё оставалось на своих местах — книги, кресло, письменный стол. Только тень в углу казалась чуть гуще, чем обычно.

Я сел в свое кресло и жестом указал Морозову на место напротив. Он, впрочем, остался стоять, сделав несколько шагов к окну, остановился у подоконника, не глядя на меня.

— Надеюсь, ваши призраки не будут нас подслушивать, — сказал он не громко, но внятно, при этом обращаясь не столько ко мне, сколько в пространство, будто говорил с домом напрямую.

Фраза прозвучала как просьба, но по тону скорее напоминала предупреждение.

В следующую секунду по ту сторону стены послышался негромкий шорох, кто-то быстро зашептался, а потом звук оборвался. Дом стих. Даже часы на полке словно стали тикать тише.

Александр коротко кивнул, удовлетворённый происходящим. Повернулся боком к окну, сцепил пальцы за спиной и замер. Плечи были напряжёнными, взгляд направлен куда-то вдаль. Он молчал, не делая попытки начать беседу. Просто стоял.

Я следил за ним ожидая. Время шло, а он всё не говорил. Это уже не было простой заминкой — Морозов явно подбирал слова, и каждое заранее взвешивал.

Я нахмурился, отклонился назад и положил ладони на подлокотники кресла. Что бы он ни собирался сказать, это давалось ему с трудом. Внутри у меня с каждой секундой крепло ощущение, что разговор будет не просто серьёзным, а личным. И, возможно, болезненным.

— Знаю, у вас возникли сложности с… Маргаритой, — сказал Морозов наконец, всё ещё не поворачиваясь.

Я не ответил, просто посмотрел на него, не торопя события.

— Вам нужен разумный вариант разрешения этой… ситуации, — продолжил он после короткой паузы. — Радикальное решение здесь не подойдёт.

Он повернулся ко мне, взгляд остановился прямо на моём лице.

— Не из-за самой Маргариты, — добавил он. — Тут дело не в ней. Вы же понимаете, вы не смогли бы вызвать её на дуэль, всё же беременная женщина. Закон этого не допустит. Конечно, можно было бы обойти правила, использовать связи, обставить всё как особенный случай.

Может быть, у вас и получилось бы избежать ответственности.

Он слегка пожал плечами, почти машинально.

— Вы адвокат, Павел Филиппович. И адвокат неплохой. Но у вас нет опыта в подобного рода делах. Не по правовой части, а по… содержательной.

Говорил он без резкости, даже без намёка на раздражение. Его голос оставался уравновешенным, почти безжизненным, как будто разговор шёл о чём-то сугубо практическом. Словно речь была не о жизни человека, а о сухой процедуре, которую нужно провести аккуратно, не допуская лишнего шума.

— Я бы не совершил ошибки, — холодно ответил я, глядя ему прямо в лицо. — Потому что знаю, как работает система. И знаю, как использовать её слабые места.

Александр усмехнулся, почти беззвучно, чуть приподняв уголок губ.

— Когда-то я думал так же, — сказал он. — И закончил в одиночке. Холодный бетон, ни окна, ни часов, ни света. Только крысы. Хотя стоит признать, что некоторые из них были дружелюбными.

Он сделал короткую паузу. Взгляд ушёл внутрь, как будто на мгновение он снова оказался в тех стенах, среди сырости и глухого молчания.

— Впрочем, выбраться оттуда я тоже смог, — добавил он спустя мгновение. — Ценой одной жизни. Человека, мягко говоря, не самого хорошего. Но всё равно — жизни.

Я не отвёл глаз.

— Вы состояли в банде жандармов, — напомнил я. — И до сих пор на свободе.

Морозов чуть усмехнулся и покачал головой, будто сам себе.

— Тогда все было куда проще, — ответил он спокойно. — Пять жандармов на три района, постоянные убийства, кражи, исчезновения. Людей убивали десятками, и никто особенно не разбирался. Если обнаруживали тела кого-то из разбойного люда, то считали, что это просто очередная разборка. А если находили стрелявшего, даже если это был один из своих, дело закрывали как несчастный случай. Времена были такие.

Он сделал шаг к столу, не садясь, и посмотрел на меня спокойно.

— Но сейчас другое время, Павел Филиппович. И сейчас всё иначе. Дубинин не тот, кто закроет глаза. Он вцепится в вас как голодный пес. При первом подозрении, даже не факте — подозрении, — он поднимет весь третий отдел.

Морозов чуть наклонился вперёд.

— Я слышал, что вы с ним не особенно ладите. А значит, ваше разоблачение — это вопрос времени, а не вины. Стоит вам оступиться — и он воспользуется шансом. Это может стать для него ступенью к повышению.

— Допустим, — произнёс я спокойно, удерживая взгляд на нём. — У вас есть предложение?

— Иначе бы я не пришёл, — ответил Морозов тем же ровным тоном.

В его голосе не было ни напряжения, ни упрёка. Он просто констатировал факт, будто речь шла о расписании поездов.

— Но предупреждаю сразу: легко не будет. Это не тот случай, где можно остаться в стороне и только наблюдать. Вы должны будете участвовать. И не формально, а по-настоящему.