Устало налила себе чашку чая и вышла на веранду.

На улице солнце. Дует теплый ветерок. Люди вокруг невероятно улыбчивы, добры и позитивны. Дети бегают, а взрослые стригут зеленые газоны, выгуливают собак. Смотрю на белый заборчик и вижу в нем подлинный символ этой эпохи. Даже здесь, совсем в другой вселенной.

— Куда меня занесло? — шепчу я вопрос, на который безумно хочу знать ответ. А главное:

— Как?

Том ушел на работу рано утром. По правилам быта 50–х жена обязательно должна проснуться раньше мужа, навести красоту, надеть свое лучшее платье, приготовить для мужа завтрак и проводить на работу, растянув улыбку от уха до уха.

Но я все проспала.

К полудню вытягиваюсь на супружеской кровати, бесцельно уставившись в белый потолок. Том не распустил рук. Спать с ним оказалось все равно что в палатке, сопит себе тело рядышком, и ладно.

Я налила себе кофе, съела бутерброд и только потом отправилась в душ. После надолго задержалась у зеркала. Видеть себя с короткими волосами все еще непривычно. С глазами тоже что-то не так, присмотрелась лучше и обнаружила любопытный факт — мои глаза скорее зеленые, чем карие. Я этого не замечала раньше, когда с ужасом смотрелась в зеркало, а сейчас я вполне спокойна и здраво могу оценивать подобные мелочи.

После обеда пришла соседка Ани-Мари и постучала в дверь, я сделала вид, что меня нет дома. Я не хочу встречаться с этой женщиной, но проныра заглянула в окно, улыбается и машет мне рукой.

Пришлось идти к двери.

— Здравствуйте! — бодро сказала она.

Я хотела сказать «Доброе утро», но ведь уже полдень.

— Добрый день.

Женщина сцепила пальцы в замок, изобразив смущение, говорит:

— Миссис Стоун, простите за невежливость, но нам с подругами не дает покоя мысль, когда же вы планируете организовать прием по случаю переезда?

Я недоуменно уставилась на нее, а улыбка женщины стала еще шире.

— Вы же понимаете, надо знать заранее, чтобы подготовиться. Да и в календаре нужно крестик поставить, — женщина многозначительно добавила: — Чтобы на ваш прием пришли все.

— Вы можете ни о чем не беспокоиться, — дружелюбно сказала я. — Приема не будет. Никаких проблем. Никаких забот. Будьте спокойны.

— Но так нельзя, — ненавязчиво возразила Ани-Мари.

— Думаю, можно, — больше я не улыбаюсь.

На лице женщины улыбка мгновенно погасла в ответ.

— Доброго дня, — сказала я, прикрыв дверь.

В маленьком городке, в котором ничего не происходит, такие маленькие события как новые соседи становятся поводом для праздника. Но мне не нужен праздник, он нужен другим. Зачем во имя чужого удовольствия так напрягаться?

В этот день я сколько-нибудь занялась домашним хозяйством и даже приготовила ужин. Я старалась. Я правда старалась, приготовила, по моим меркам, великолепный ужин, но когда пришел с работы Том и сел за стол, мужчина остался недоволен. Он поставил мне в вину отсутствие порядка в доме и плохой ужин. Даже когда оставил пустой тарелку, все равно разговаривал со мной с некоторым холодком.

Я не обиделась, просто… позиция в целом кажется странной.

Как бы там ни было, некоторые выводы я для себя вынесла. Поэтому на следующее утро я поднялась с кровати с рассветом. Нанесла на свое лицо этот нелепый макияж, натянула лучшую домашнюю пижаму. Приготовила лучшие в своей жизни тосты с ветчиной и с широкой улыбкой преподнесла их мужу.

Мои старания оценили. Том остался доволен и, прежде чем уйти на работу наградил меня страстным поцелуем. Едва за мужем закрылась дверь, я упала на свой костлявый зад прямо на пол у двери в остром желании сна и покоя. Ведь чтобы проводить мужа на работу по всем правилам 50–х, мне потребовалось встать в полшестого утра!

Еще более страшные муки мне причинили рассуждения о том, что результат следует подкрепить, а это значит, что завтра я снова должна подняться в полшестого утра. Чувствую, как брови мои сдвигаются в хмурую линию.

Одно поднимает настроение — сегодня я могу встретиться с Джоном. При этой мысли хмурая складка на моем лбу мгновенно расправилась, и я бодро поднялась на ноги. Приготовила себе кофе, съела бутерброд и на стилпоезде отправилась в Данфорд.

Уже в мегаполисе я воспользовалась трамваем. Это оказалось несложно. Все маршруты обозначены цветной полоской вместо привычных цифр, как линии метро. На трамвае с полоской зеленого цвета я добралась до восточного парка, а от него прошла через ряд узких домов к кафе. Мне пришлось немного поблуждать, чтобы найти знакомый переулок, а уже от него двигаться в точном направлении.

Хозяин заведения встретил меня с улыбкой.

— Слушаю вас!

— Кофе и сливочное пирожное.

Посетитель за столиком у окна наградил меня немного строгим, но приветственным взглядом. Подсаживаюсь к нему за столик.

— Здравствуй, Джон.

— Добрый день, Виктория, — какое-то время смотрит на меня и спрашивает:

— Что у вас случилось?

— С чего вы взяли? — из моих губ сорвался смешок. У мужчины до неприятного проницательный взгляд, и я подавила ухмылку. — Нет ничего скучнее, чем говорить об этом. Давайте лучше…

— Я настаиваю, — перебил он.

Подумала немного и заговорила голосом, лишенным всяких эмоций.

— От меня хотят, чтобы я стала идеальной домохозяйкой и что бы я ни делала, результат всегда недостаточно хорош. «Хорошо» вообще слово неприличное, от меня хотят «безупречно». Я должна быть безупречной во всем… — последнее сказала так, как если бы слова имели кислый вкус. — Я должна?

— Боюсь, на этот вопрос можете ответить только вы сами.

Мой взгляд уткнулся в Джона.

— Посмотрите на них, — указываю на группу женщин за окном. — Они носят один макияж и похожие платья. У них одни ценности и похожие жизни. Они мыслят одинаково, если конечно, они все еще на это способны! Разве это не образец самой ни что есть унылой жизни?

Затем я обращаюсь к незнакомому мужчине за соседним столиком, что с ужасом смотрит на меня:

— Вы со мной не согласны?

Незнакомец поднял газету так, чтобы его лица не было видно.

Смех. Громкий и ничем не сдерживаемый смех Джона заставил меня опомниться и вернуться в реальность, где подобные речи нежелательны.

Мужчина за соседним столиком нервно поднялся и покинул кафе.

— А говорили, будет скучно, — весело сказал Джон, берет кофе.

— Это соперничество за самый чистый дом и лучшее платье… Такие условия создали для себя сами женщины, — с гневом говорю я, с силой воткнув ложку в пирожное. — Если бы они были заняты настоящей работой, тогда не осталось бы времени для подобной ерунды.

— Под работой вы имеете в виду компанию? Промышленность, — Джон будто насмехается.

— Трудно представить женщину в должности бухгалтера или инженера? — серьезно спрашиваю я. — Да даже занятую сборкой… чего угодно в цехах!

— Тогда кто будет занят воспитанием детей?

— Няня и школа, как пример. В зависимости от обстоятельств. Вы со мной не согласны?

— Нет, — уверено заявил Джон. — Женщине не место ни в компании, ни на производстве, она должна радоваться жизни, ждать своего мужа и воспитывать его детей. Работа — не привилегия, а обязанность всякого мужчины. Я в этом убежден!

Этот спор не имеет смысла. Только подумала над этим, и Джон вдруг спрашивает.

— Кем вы себя видите?

— Вы о работе? — уточнила я, потому как вопрос прозвучал достаточно таинственно.

— Да.

— Да все равно! Не в этом суть… — глубоко выдохнула я. — Поймите, Джон, я не хочу жертвовать свою удивительную единственную жизнь на нелепую гонку идеалов. В том, что я говорила, смысл именно в этом.

— Но вы уже в гонке. Что вы будете делать?

— Уступлю первенство тем, кому это нужно.

Джон улыбнулся неожиданно тепло.

— Вот вы и ответили на свой вопрос, — выдерживает многозначительную паузу. — Но сделайте одолжение, прежде всего себе, и будьте готовы к той жизни, которую выбрали. Если придется возвращаться к прежним устоям — будет больно.