— Всем?

— Всем, — кивнул я. — Просто кто-то должен получить последние уроки, кто-то обязан смириться с тем, что вернуть жизнь не получится. Кому-то важно попрощаться и, наконец, перестать бояться.

— А говорите, что мертвые не испытывают ничего, — заметил Фома.

— Не совсем так, — я усмехнулся. — Они помнят свои прижизненные эмоции. Это память, которая продолжает контролировать их после смерти. Они цепляются за прошлое, потому что ничего другого у них уже нет. Когда они осознают, что обратного пути нет, то могут идти вперед. Некоторым для этого надо много времени.

— Я рад, что Яблокова не ушла, — буркнул Фома.

— И я этому рад. Она погибла внезапно. Хорошо, что тот артефакт был на ней. Он помог ее душе задержаться в этом мире. И он дал ей возможность остаться собой настоящей.

— Вы никогда не спрашивали ее о смерти? — вдруг спросил парень. — О том, как она погибла на самом деле?

— Это очень личное, — я поерзал на сиденье, ощущая, как саднит спина. — Такие вещи рассказывают по своей воле. Даже мертвых спрашивать о таком неприлично. Но обычно они сами охотно об этом говорят.

— А наша женщина не говорит, — заметил Фома.

— Есть такое, — согласился я. — Быть может, так и лучше. Все произошло давно. Времена тогда были лихие. А Виноградова была далеко не невинной овечкой.

— Скорее она была тигрицей, — усмехнулся Питерский. — Некоторые ее истории кажутся остросюжетными фильмами.

Парень помрачнел и продолжил, словно размышляя вслух:

— Иногда она задумывается о чем-то и смотрит сквозь окно. И при этом становится такой холодной и чужой. Мне кажется, она вспоминает о том дне. Или о тех людях, которые причинили ей зло. И в этот момент я боюсь напугать ее лишним словом. Беспокоюсь, что она не сможет больше улыбаться.

— Людмила Федоровна — сильная женщина, — уверил я друга. — Она пережила страшное. Осталась в своем доме. Заботилась о себе, как умела. И смогла принять нас в свою семью до того, как вернулась к новой жизни. Не каждый призрак способен на такое.

— Никто не способен, — предположил Питерский и я кивнул. — Надо ее вместе с Иришкой позвать в театр. Думаю, что ей понравится. Как считаете?

— Для начала стоит выяснить, какие выступления ей по вкусу. Полагаю, что это будет уместно. Наша женщина ужасно переживает, что ты уедешь и она будет надолго оставаться одна.

— Ей стоит чаще выходить из дома. Она и так была к нему привязана много лет. Мне казалось, что она захочет его покинуть, как только получится.

— Дом кажется ей чем-то надежным и привычным, — я пожал плечами и вновь охнул.

— Болит? — обеспокоенно уточнил Фома. — Я вызвал Лаврентия Лавовича. Он обещал ждать нас дома.

— Надеюсь, Козырев не станет озорничать с нашим лекарем.

— Василий — мужик неглупый, — усмехнулся Питерский. — Он может дурить для вида. Но вреда от него не будет.

— Ну, раз ты так считаешь…- вздохнул я.

— Я в людях разбираюсь, вашество. Вы только придумывайте для него заботы, чтобы старик ощущал себя полезным. Хотя, раз у меня будет кусок его зеркала, то я стану об этом беспокоиться.

— Может он к тебе и заглядывать не станет, — предположил я.

— Уж поверьте, у меня Козырев будет бывать часто, — хохотнул Фома.

Спорить я не стал. Питерский и впрямь хорошо разбирался в людях. По крайней мере в живых. А призраки чаще всего продолжали хранить привычки, которые имели до смерти.

У ворот дома обнаружилась знакомая машина, у которой стоял Гришаня. При нашем приближении он снял кепку в приветствии.

— Какой франт нарисовался, — беззлобно фыркнул Фома и кивнул парню в ответ.

Тот подошел, когда машина притормозила, и заговорил, наклонившись к приоткрытому окну:

— Здравы будьте, господа. Я привез вашего целителя. Вы уж ему скажите, что меня бояться не стоит. И я его тут обожду и отвезу назад.

— Хорошо, — ответил за меня Питерский и протянул парню купюру.

— Незачем, барин, — нахмурился Гришаня.

— За заботу и простой, — пояснил Фома с металлическими нотками в голосе.

Водитель взял деньги и поклонился.

— Спасибо за доброту, ваше благородие.

Машина вкатилась во двор, и я только там выразил свое удивление:

— А ты, оказывается, умеешь быть важным.

— И щедрым, — добавил за меня шаман и тяжело вздохнул. — Я давно знаю, что нельзя экономить на людях. Можно найти дешевле продукты, а человеку, который их принес, надобно дать немного на чай. Чтобы окупить его усталость.

— Ты прав, — кивнул я и вышел из салона.

И только в этот момент заметил лекаря, сидящего на лавке между розовых кустов. Он выглядел немного сонным.

— Лаврентий Лавович, а чего это вы в дом не вошли? Неужто вас не впустили?

— Доброго денечка, господа, — улыбнулся нам целитель. — Я просто решил присеть ненадолго, подышать воздухом. И немного задремал…

Парень внезапно замолчал, уставившись на меня. Его лицо посерьезнело, а затем на нем появилось что-то вроде недовольства.

— Кто с вами работал, Павел Филиппович? Что за коновал?

— Придворный лекарь, — ответил за меня Фома. — И призраки ему уже отвесили пенделя.

— Что случилось? — обеспокоенно уточнил я, невольно поправляя на плечах чужую куртку.

— У вас ожоги, которые обычных глаз не заметит. Ощущение, что вас хотели спалить.

Я вспомнил, что призрак именно так назвал поступок целителя в резиденции.

— Будут последствия? — вместо этого уточнил я.

— Я все уберу, — деловито пояснил Лаврентий и указал на дверь дома. — Входите. Не во дворе же мне исправлять то, что натворил какой-то неопытный мальчишка.

Я не стал говорить, что человек, который меня обжег, не был юнцом. Мне стоило поразмышлять об этом без свидетелей. Потому как выводы напрашивались не самые радужные.

— … додуматься, темного прожечь, как шашлык, — бормотал Лаврентий, сбрасывая пиджак прямо на пол.

Он развел руки в стороны, и за его спиной возник ангел. Хоть я и привык к его виду, но все равно в очередной раз восхитился тотему семейного лекаря. Тот внимательно посмотрел на меня и нахмурился, прямо как его хозяин.

Фома стянул с меня куртку, которая умудрилась прилипнуть к рубашке.

— Как же вас так угораздило? — охнул лекарь, обходя меня.

Питерский вскинул голову, словно услышав что-то наверху. И извинившись, быстро поднялся по лестнице.

Мы же прошли в приемную, где Лаврентий принялся причитать.

— Чем вам разворотило спину? Ощущение, что кто-то ковырнул ее ножом для консервных банок. Дважды! Шрамы останутся…

— Думаю, что это не самая большая проблема, — попытался пошутить я. — Главное, чтобы вам было с чем работать.

— Так вы не скажете, что произошло? — сурово отозвался лекарь.

Я прикрыл дверь, опасаясь, что нас может услышать случайный гость, и вернулся к целителю.

— У меня появились крылья, — тихо сообщил я.

— Это как корона, которую надо иногда поправлять? — криво усмехнулся Лаврентий Лавович, а потом улыбка съехала с его лица. — Вы серьезно?

— Я бы подумал, что это иллюзия. Но пиджак оказался разорван. Как и рубашка, я полагаю. Кожа была повреждена. Фома решил, что мне нужна срочная помощь и до дома я не дотяну.

— Учитывая рану… — произнес лекарь себе под нос. — Но края запеклись. Тот юнец нечаянно оказал вам услугу, остановив кровотечение. Вы же ему не продемонстрировали раны?

— Решил, что не стоит афишировать такое. Не ровен час, кто-то надумает сделать меня своим тотемом.

Ангел лекаря приподнял бровь, словно оценил иронию. А потом принялся за работу. Тело окутало мягко тепло, и каждый нерв отозвался острым уколом боли.

— Потерпите, — велел Лаврентий. — Ожоги надо обработать. Иначе вы не сможете полноценно взывать ко тьме несколько дней. А быть может и дольше.

— Меня это не устраивает, — прошипел я.

— Вы контролировали крылья? — между делом поинтересовался парень.

— Мне казалось, что да, — признался я. — Но я не могу быть уверенным. Они пропали довольно быстро, когда я переместился на иную сторону.