Не все были довольны таким положением дел, особенно среди офицеров. Но что поделать? В конце концов за дешевизну и практичность обмундирования[89], а также за простоту обеспечения им приходилось чем-то платить.
Царь регулярно хмурился.
Но видя смету и логистические расчеты уступал.
Потом его снова кто-то подбивал.
И он снова хмурился.
Снова смотрел сметы и прочие расчеты.
И снова уступал.
Слишком уж выгодным выглядело такое единообразие. Может быть не в моменте. Но в горизонте нескольких лет уж точно…
Капрал вновь хмыкнул, глядя на суету солдатиков. Ругаться ругались, а дело делали.
Вон — накинув тулупы двое стоят у самого прохода. Поглядывают. На выстрел по такой погоде мало надежды. Кресало может обледенеть. Поэтому у них на всякий случай примкнуты штыки.
Еще один паренек таскает дрова.
Двое остальных солдат его звена отогреваются у костра. Заодно занимаясь мелкими бытовыми делами. В тепле у огня этим всяко лучше, чем просто на морозе.
Парил подогретый чайничек с кипяченой водой.
Лясы же они точили просто так — по ходу дела. Как эти трое, так и изредка к ним присоединялись еще двое с поста. Что стояли так-то совсем рядом и отлично слышали все эти разговоры.
— Эх… протянул один из бывших стрельцов, — вот ты бурчишь Игнат, бурчишь, а хорошего не видишь. Кормить стали сытно. Платье вон доброе. Оружие сладили хорошее. Жалование не задерживают. А то ведь лишь начало.
— Ой ли?
— А чего нет то? Слышал я, что Петр Алексеевич всю Москву перестроить задумал.
— К чему такое? Чай не пожар.
— Так чтобы пожара не было, дурья твоя башка! Я слышал, что сначала для нас — для солдат слободы выстроит. Да не деревянные или мазанки, а из кирпича.
— Брешешь!
— Это собаки брешут, а я говорю. Жинка моя видела, как какие головастые люди что-то измеряли. Подошла. Спросила. Не у них, понятно, а у тех, кто им служил да помогал.
— В жизнь в том не поверю!
— А ты и не верь. Слушай что говорю. Царевич задумал сие. Сначала слободы нам для семей поставить. После при них казармы возвести. Новые. Добрые. Тоже из кирпича. С плацами каменного мощения. Потом и за остальной город стольный приняться.
— Это я тоже слыхал, — отозвался капрал.
— Это где же? Тоже от жинки? Так они любят лясы точить. Одна ляпнула, остальные подхватили. — не унимался Игнат.
— Помните я ездил в Коломну седмиц пять тому назад? На свадьбу к шурину.
— Помним, — покивали все слушавшие.
— Он за оснастку для кирпичей ныне взялся. Сказал — много надо. Хорошо берут. Как раз заводы. Я стал расспрашивать. Думал может и самому службу оставить. Так и узнал, что ставить нам слободы кирпичные будут. Не веришь? Вот тебе крест! — произнес капрал и степенно осенил себя крестным знаменем.
— Да… — тихо протянул Игнат.
— Вот тебе и да… — передразнил его собеседник. — В кирпичном доме чай получше будет. Болтают, будто бы в два этажа их ставить станут. Чтобы много места не занимали.
— А чего с нас-то начали?
— А с кого? — усмехнулся капрал. — С купчишек что ли?
— А чего бы и не с них? Деньжищ то у них всяко больше будет.
— Так, да не так. Казна те слободы строит. А кто опора казны? Кто опора царя? Вот! Тот то же…
— Не верится мне что-то… вот помяните мое слово — гладко стелют, да жестко спать.
— Тебе не угодишь.
— Угодить мне дело не хитрое. Вон — возверни старину, я и рад буду.
— Снова год через год недоедать будешь. К тому стремишься?
— Может так, а может и не так. Может и у меня дело пойдет.
— Так чего ты в солдаты пошел? Сидел бы — торговлишкой своей промышлял.
— Дык…
— Мык! — хохотнул капрал. — Сам же раньше жаловался, что тяжко она у тебя идет. Али все позабыл?
— Да бес с вами. Плохо жил. Чего уж там? Не шла ко мне деньга. Но на душе было как-то хорошо. А сейчас… не знаю. Словно какой-то червь внутри грызет. Сам не ведаю отчего.
— То не червь, то жаба, — хохотнул сослуживец. — Ты ведь хочешь довольствие как сейчас, и домик кирпичный, а службу справлять как раньше. Али нет? Чай среди первых в упражнениях воинских не замечен.
— Может и жаба, — не стал спорить Игнат, нахмурившись. — Что до упражнений — стар я уже. Отучился свое.
— Ей-ей тебе не нужно было идти в солдаты, — заметил капрал. — Сам тоскуешь по родной лавке, бурчишь и ребятам нрав портишь. Того и гляди — еще кто стенать начнет.
Игнат скосился на командира. Но промолчал. Намек был слишком прозрачный. А уходить со службы он не хотел совершенно. Несмотря на все свое недовольство…
Тем временем Герасим, что командовал охраной царевича и, по совместительству лейб-кирасирами, пил.
Уже который день.
Праздновал.
Свадьбу свою.
Долго ли коротко, а сыскал ему Алексей невесту. Правда забраться пришлось далеко. Ой как далеко. Аж в земли черкесов. Где нашлась хоть и страстная да красивая, но покладистая девица из местных благородных…
Царевич не тревожил Герасима.
После того, что ему пришлось пройти и пережить это было самой малой наградой. Не столько от него самого, как сюзерена, сколько от жизни.
Заодно и для себя кое-какие преференции царевич приобретал таким шагом. А именно дополнительные связи с черкесами. По своему образу жизни они мало отличались от крымских татар. Формально-то нет. Формально-то они были более-менее нормальным раннефеодальным обществом. Только бедным. Из-за чего постоянно участвовали в набегах для разбоя и захвата рабов на продажу. Отчего иной раз отличить их крымских татар «во внешней политике» было сложно.
И тут либо как-то пытаться с ними договариваться, меняя вектор их активности, либо вступать в предельно жесткую борьбу. Потому что набеги этих лихи ребят на поселенцев в низовьях Волги и особенно Дона последнее, что требовалось России.
Вот — Алексей и сделал ход в этой непростой партии.
Впрочем, уже не первый.
То самое пресловутое Е2-Е4 он походил, когда по его предложению черкесов, наравне с казаками привлекали к набегам на южное побережье Черного моря. Через что создавали прецедент альтернативного вектора активности. В конце концов у турок было что взять.
С невестой приехала делегация.
И пошли интересные разговоры. Планы. Очень интересные и взаимовыгодные… им ведь понравились эти набеги. Многие семьи добра подняли прилично. Отчего внутренняя напряженность их общества пошла на спад. И необходимость ходить в набеги за грабежом и ловлей людей для продажи в рабства несколько ослабла. Во всяком случае друг на друга они могли какое-то время не терзать в этом плане…
— Ваше высочество, — произнес Вайерсберг, прерывая задумчивость царевича.
— Да, да. Давайте посмотрим то, что у вас получилось, — протараторил Алексей и подошел к столу.
На нем лежал палаш.
Хороший такой добротный легкий палаш.
Хотя знаток из будущего подумал бы, что перед ним лежит какая-то версия шашки драгунской образца 1881 года. Только клинок ее был совсем прямым, а не с едва заметной кривизной[90], острие имело более острые углы и явное ромбическое сечение, пусть и слабо выраженное.
— Интересно… — взяв с некоторым трепетом клинок, произнес царевич.
— Как мы и оговаривали. Вес палаша ровно два с четвертью фунта[91].
— А тяжелые палаши для лейб-кирасир?
— Мы же говорили о том, что сначала нужно с легкими палашами решить, — несколько растерялся член семьи Вайерсберг.
— Да, да, конечно. Сделайте десяток таких клинков. Помашем-поломаем их. Посмотрим. А потом сразу в производство, если все хорошо. И чем больше, тем лучше. Главное при этом чтобы качество не падало.
