— То есть, она боится потерять не только его, но и меня? — излишне громко переспросил Алексей, сделав свой вывод из слов кормилицы.

— Только тише, тише…

— Понимаю, — шепотом ответил Алексей, кивнув, — и у стен есть уши.

— Именно так.

— Даже знаешь, кто нас сейчас подслушивает?

— А кто того не знает? — улыбнулась она.

— А зачем ты мне это говоришь? Про мать. Ты ведь рискуешь. Если она узнает, то может и расстроится. Вряд ли все, что она обсуждала предназначалось для моих ушей.

— Ты изменился после того как ты сомлел в храме. И многих слугам по душе те изменения пришлись.

— Чем же? Неужто моей страстью к учебе?

— Нет. То не наше дело. Но мы все заметили, как ты стал с нами обходится.

Алексей едва заметно усмехнулся.

Старый царевич вел себя довольно паскудно. Даже несмотря на возраст. Мог, например, пользуясь своим положением, поколотить палкой своего наставника или духовника, если те слишком допекали его, не давая маяться дурью. Про остальное окружение и речи не шло. Тому доставалось и очень прилично. По сути, вторым именем того, старого Алексея было Джоффри. Того самого гнилого короля из «Игры престолов». Ну, может чуть погуманнее. Впрочем, при любом раскладе и оценках говнюком старый царевич являлся первостатейным.

Теперь все изменилось.

Он не только прекратил свои глупые выходки, но и стал по возможности помогать и облегчать жизнь своего окружения. Там, где мог. И это заметили. И это оценили.

— И ты поэтому мне рассказала про маму?

— Конечно. Мы не хотим, чтобы ты вновь с ней ссорился. Она ведь мама. Она любит тебя. И не со зла все это делает.

— А что еще болтают?

— Всякое. Владыко от нее намедни уходил весь какой-то сам не свой. Словно тревожился чего или опасался. Так что, мню, недолго эта хмарь продлится. Просто потерпи.

— А те ученые мужи из академии? Про них что-то слышно?

— Как не слышать? Слышали. Они приходили. На следующий день после того, как учебу проверяли твою. Но их развернули обратно, сказав, что их позовут, когда нужда возникнет.

— Мама?

— По ее приказу.

— А Владыко что?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Он явно опасается вставать между мамой твоей и государем. Говорят, он ходил в академию после. Говорил о чем-то. Но о чем — не ведомо. Если с ним улучив момент поговоришь, может сумеешь склонить на свою сторону. А он уже и маму убедит.

— А Никифор?

— А что Никифор? Он свое дело честно делает. Даже маму твою несколько раз уговаривал уступить тебе. Но на рожон понятно не лезет. Не по Сеньке шапка.

— Это хорошо. — спокойно ответил Алексей.

— Что хорошо?

— Что ты все это рассказала. Сама же видишь — гнев ушел.

— Ну и слава Богу! — перекрестилась она широко и вполне искренне.

— Ты не стесняйся — ежели что узнаешь — рассказывай. А то токмо языки зубрить я осатанею. Тошно. А так — хоть какое развлечение.

— А что сказывать?

— А все…

Разговор их закончился не скоро.

Алексей узнал массу всего интересного о жизни слуг и прочих в своем окружении. Кто чем дышит. Понятно — источник недостоверный. Но это лучше, чем тот вакуум, в котором он сидел. И теперь к собственной внимательности и наблюдательности добавилась еще сплетница. Умная или нет — будет видно. Но в любом случае очень общительная и болтливая. Что ему на руку.

— Надо бы еще с кем языками зацепиться, — подумал Алексей, когда кормилица удалилась.

— А я вот так, — произнес Алексей и пошел пешкой. После чего перевернул песочные часы в горизонт. Свои. Чтобы остановить отсчет времени.

Никифор задумался над ответным ходом…

Прямое взаимодействие с учеными мужами ему было запрещено. Но никто и не подумал ограничивать Вяземского в остальном. Поэтому он буквально через пару дней после второго скандала притащил подопечному шахматы. И объяснил правила этой игры.

Алексей с немалым удивлением узнал, что на Руси шахматы были известны с довольно давних времен. Сам Никифор ничего ясного про это сказать не мог. Разве выдавал фразы в духе «в нее играли еще Рюриковичи», что в его понимании указывало на великую древность подобной забавы.

Церковь с игрой боролась.

Долго и упорно.

До правления Алексея Михайловича, который, будучи большим их ценителем, добился признания шахмат и оправдания в глазах православного духовенства. Во всяком случае публичного. Хотя и ранее, несмотря на запрет, игра имела великую популярность во всех слоях общества за исключением, пожалуй, крестьянства.

Царевич то думал, что ее занес в Россию Петр, как элемент западной культуры. От того и удивился, а потом обрадовался — неплохая ведь забава. Да и правила Вяземский ему объяснил вполне современные. Они как раз на рубеже XVI–XVII веков и сложились. В России правда в те дни шло определенное разделение на тех, кто предпочитал «старину» и тех, кто шел в ногу со временем в этом вопросе. И парню очень повезло — Никифор сам иной раз поигрывал с немцами, оттого и перенял привычные Алексею правила.

Начали играть.

Регулярно.

И подопечный опять удивился учителя тем, что крайне быстро учился. Гроссмейстером Алексей в прошлой жизни не был. Но во время авиаперелетов и прочих затяжных поездок коротал время игрой в эту игру на смартфоне или планшете с искусственным болваном. А потому немного «насобачился». Что и стал демонстрировать.

Из новинок он настоял только на идее с часами, чтобы партии не тянулись долго. Что изрядно добавило в игру динамики и глупых ошибок, вызванных поспешными ходами. А потому сделало ее более увлекательной.

Ну и завертелось.

Так что времени Никифор с царевичем стал проводить больше, играя по несколько часов чуть ли не ежедневно. Иной раз и не один, так как посмотреть на эту игру, а потом и поучаствовать подтягивались слуги. Из числа тех, что были приближены к Алексею. Что сформировало своего рода кружок по интересам. Очень надо сказать полезный. Ведь за партиями болтали. Давая царевичу дополнительные источники сплетен…

Скрипнула дверь.

Алексей скосился на вошедшую Арину.

— Что-то случилось? У тебя лицо встревоженное.

— Тетушка твоя приехала. С мамой твоей сейчас. За тобой просят.

— Это какая? У меня их много.

— Наталья Алексеевна.

— Значит до нее все-таки добрались слухи? — поинтересовался царевич, прекрасно знавший, что Наталья не привечает Евдокию и своим племянником не интересуется. Разделяя в этом вопросе оценки брата — царя Петра. Оттого и не навещала Алексея ни разу, видев лишь несколько раз на общих мероприятиях.

Кормилица в ответ лишь улыбнулась и подмигнула.

Несмотря на свой статус, лет ей было немного. Чуть за двадцать. И нрав под стать — озорной. Ума не шибко богатого, но хитрая бестия. Наблюдательная и находчивая. Хотя старалась придерживаться образа тупенькой и простенькой бабенки. Используя его как свое рода камуфляж. За счет чего и сумела стать кормилицей наследника. Лопухины хотели иметь под рукой такую удобную и демонстративно недалекую особу. Зачем? Это даже не скрывалось — чтобы оградить Алексея от внешнего влияния и иметь в этом вопросе монополию. Все его окружение, что они могли продвинуть, они старались подобрать либо как можно ущербнее умом, либо лояльное им. Кормилица относилась к первой категории — так сказать безопасных по скудости ума.

Обновленный же царевич же довольно быстро раскусил Арину. И даже про себя окрестил Рабинович за ловкость, хитрость и пронырливость. Нет, ну а что? В глаза, впрочем, он ее так не называл.

Их сотрудничество потихоньку развивалось.

Поначалу она просто собирала для него слухи и сплетни. А потом перешла к более тонкой агентурной работе — к распространению этих самых сплетен. Нужных и правильных. Особенно после разговора на чистоту и заключения долгосрочной сделки.