Детство кончилось.

Впрочем, и не начинаясь…

Исаак Ньютон распечатал письмо. Развернул его. И вчитался в достаточно ровные и аккуратные строчки. Но чем он дальше пробегал по него глазами, тем более недоумевал от прочитанного.

Это было письмо девятилетнего мальчика.

Принца.

Но девятилетнего.

Должно быть.

Хотя, судя по тексту, писал его кто-то взрослый и достаточно зрелый. Что наводило Исаака на мысли о каком-то розыгрыше.

В письме неизвестный, выдающий себя за царевича, очень лестно отзывался о книге Ньютона «Математические начала натуральной философии[42]». Предлагал упрощенные формулировки для удобства использования в практике. И высказывал теорию о кинетической и потенциальной энергии, которая, по его мнению, проистекает из трудов Ньютона, хоть им и не описана.

В конце письма автор просил, по возможности, прислать ему труды Исаака по математическому анализу и, если это возможно, так поделиться или продать описание конструкции доработанной монетной машины. Ведь Ньютон сумел технически и организационно усовершенствовать работу Монетного двора Англии[43]. Организовав чеканку огромного количества монет.

Если же он не желает открывать секреты своих разработок, то этот неизвестный приглашал Ньютона в Россию для проведения сходных реформ. Или хотя бы пояснить — что делать и с чего начинать.

Исаак трижды перечитал письмо.

И вышел из кабинета к посыльному, что ждал его.

— Кто передал это письмо?

— Посланник царя Питера в Голландии Андрей Матвеев. Он просил дождаться вашего ответа. Письменного или устного.

— Вы знаете кто писал это письмо?

— Нет.

— Если посланник царя хочет ответа я должен быть уверен в том, что это письмо не дурацкая шутка.

— Это ваш ответ?

— Да. Это мой ответ. Ступайте.

Пару месяцев как отгремел Новый год.

Первый Новый год, который в России праздновали в ночь с декабрь на январь. А вместе с тем и переход на новое летоисчисление и… календарь. Потому как Алексей сумел убедить отца ввести новоюлианский календарь.

Он его как раз «придумал» по случаю. Благо, что как-то слышал о нем и в памяти отложилась его нехитрая формула. Он был основан на 900-летнем цикле, а високосным считался год, если он делился без остатка на 4 и не делился на 100 или он делится на 900 с остатком 200 или 600.

Особых споров, на удивление, это не вызвало.

О том, что старый, юлианский календарь сильно отстал, отлично знали и в церкви, и прочие. Но принимать григорианский не хотели из-за идеологических вопросов — ведь он, получается, исходил от папы. Сиречь — от католиков. А тут такой подарок — свой календарь, который даже точнее должен выходить. Так что — Адриан это дело поддержал вполне охотно. Даже охотнее, чем переход на летоисчисление от Рождества Христова.

Вот.

Но Новый год был два месяца назад. А сегодня у него был десятый день рожденья. И он, занимаясь делами, готовился к вечерним торжествам. Умеренным. В старой России, дореволюционной, куда более важным праздником являлись именины, нежели день рождения. Нет, его, конечно, отмечали, когда могли. Но так… скромно, не считая чем-то значимым. Даже в петровскую эпоху.

— Царь едет! Царь! — воскликнула вбежавшая Арина. И тут же вышла, повинуясь жесту.

Алексей потихоньку обживался в своей новой резиденции подаренной ему отцу на новый год — в Воробьевском дворце. Тот, что находился на Воробьевых горах за чертой Москвы в те годы.

Место это для самого Петра значимое.

Именно здесь он в свое время упражнялся в стрельбе из пушек и водил разные военно-потешные забавы. Но к 1699–1700 годам он к нему совершенно охладел и уже не посещал практически с конца 1680-х. Потому смело и отдал, ибо Наталья Алексеевна стала жаловаться на шум и запахи мастерских царевича. Да и отряд его охраны выглядел неуместным в ее жилище. Возвращаться сына под крыло Евдокии царь посчитал ошибкой, тем более, что для своего возраста он вполне взросло и адекватно себя вел. Вот и пришлось придумывать — куда его пристроить. И Воробьевский дворец пришелся как нельзя кстати.

Каменная подклеть и два деревянных этажа давало здание общей длинной порядка ста шестидесяти метров и высотой в пятнадцать. При пятидесяти семи комнатах.

Было где развернуться.

Причем охрану царевича Петр своим приказом довел до сотни. Просто потому что Алексею приходилось много болтаться по всяким объектам. Да еще и памятуя о всяких дурных историях, связанных с попытками похищения. Царь не верил, что патриарх или его люди, вовлеченные в то расследование, станут держать язык за зубами. И опасался, что сына попытаются либо выкрасть, либо убить.

Поэтому и выделил ему стоящую отдельно резиденцию — чтобы проще контролировать. Как в свое время было у него в Преображенском. И охрану увеличил. И даже дал добро на любое строительство, которое душа царевича там пожелает. В пределах разумного, конечно, и за свой счет…

— Ну, как тут устроился? — спросил царь, входя.

— В горшок какаю, — грустно ответил сын. — А я у тетки такой славный нужник устроил. Чистый, красивый, с водяным смывом. И теперь снова — сельские удобства. Словно не в приличном месте живу, а в каком-нибудь Лувре.

Петр заржал.

Присутствующий с ним английский посланник скривился в усмешке, вполне надо сказать благожелательной. Но так — на грани.

— Мне тут письмецо пришло от старого знакомого, от Исаака Ньютона. Он жалуется на то, что ты его совсем смутил. На службу в Россию даже приглашал. Отчего же меня не спросил?

— Так он не поедет. — улыбнулся Алексей. — А так — доброе слово и кошке приятно. А что может быть приятнее приглашения на службу?

— А если поедет?

— Тогда ты обретешь в нем важного помощника в делах своих. Ладно что Исаак патологически честен, так еще и светило научное. Один из умнейших людей наших дней, славный не только общими измышлениями, но и крайне практичным умом.

— О как! — скосился Петр на англичанина.

— Он, например, настолько усовершенствовал монетный двор Англии, что тот смог быстро, много и ладно выпускать добрые монеты. В самые сжатые сроки перечеканив огромное их количество, чем приведя денежное обращение Английского королевства в порядок. А у нас с тем бардак не меньший. Монета ходит всякая. И новая, и старая, и обрезанная, и фальшивая. Притом в таких номиналах, что ни для частной, розничной торговли не годна, ни для больших сделок купеческих.

— Сие верно. — покивал царь.

Монетная реформа мал-мало им продвигалась. Создавались монетные дворы[44]. Шла попытка наладить выпуск новых монет, как медных, так и с крупными номиналами. Но пока ни шатко, ни валко. Да и с Исааком Ньютоном Петр был и знаком лично, пытаясь в Англии вникнуть в монетное дело, и в переписке находился. Так что выходка сына не могла пройти мимо него никак.

Что же до денег, то маленькие, разрозненные, плохо организованные и слабо оснащенные монеты дворы, имеющиеся к 1700 году и вводимые Петром далее, не могли обеспечить растущей необходимости казны в монетном производстве. Да еще и издержек имели немало. По сути своей они являлись мастерскими.

Петр об этой проблеме знал, но поделать ничего не мог.

Исаак, конечно, ему показывал Английский монетный двор. И кое-что рассказывал. Но в те годы, когда тот сам находился в таком же плачевном состоянии и страдал от бессилия перед масштабными задачами. Обновленный и усовершенствованный же двор, способный буквально за год-полтора переработать почти все ходовые монеты в Англии, Петр не видел. Только слышал о нем. От чего и не возмущался поступком сына. Он и сам несколько раз приглашал Исаака, но получал раз за разом отказ. Тому и в Англии было неплохо.