1707 год, август, 2. Константинополь — Москва

Ахмед III поднес к носу пиалу с чаем. Понюхал ее. Отхлебнул. Чуть-чуть. Посмаковал.

Это был один из чаев, которые подавали в московском кафе.

— Интересный вкус, — произнес новый султан.

Поднесший его слуга глубоко поклонился и, повинуясь жесту, удалился. А султан, сделав еще глоток, медленно осмотрел присутствующих. Очень медленно. Буквально вглядываясь в глаза каждому секунд по двадцать-тридцать и пытаясь отследить какие-то реакции и настроения.

Никакого вызова или какой-то суеты.

Каждый с почтением, демонстративно опускал глаза, чуть склоняя голову…

Ситуация складывалась крайне мрачная. Одно за другим в Константинополь пришли известия о страшных бедах.

Первым прибыл гонец из Крыма, сообщивший о падении Кафы и капитуляции армии, осаждавшей Керчь. Уставшие и сильно деморализованные неудачным штурмом города с просто чудовищными потерями люди просто опустили руки, когда оказались отрезаны от базы снабжения. Тем более, что после захвата французской эскадры ночным абордажем, водить конвои стало едва ли реально из-за русских пиратов.

Следом пришла весточка из Багдада. Южная армия, которая пыталась деблокировать осажденный город, потерпела поражение и была вынужденно спешно отходить к Алеппо. Что там с самим Багдадом — Бог весть, но шансов устоять у него теперь не имелось ни малейших.

И тут же новое известие из Крыма.

Еще страшнее и дурнее, чем старое. Оказалось, что союзная армия была недалеко от Белгорода наголову разгромлена русскими. Имея при том практически трехкратное численное превосходство над ними. Паша, гетман и хан оказались в плену, а глава польского корпуса погиб.

Плохо?

Да хуже некуда! Натуральная катастрофа! Потому что в эти операции отправили все наличные полевые силы европейской части Османской Империи. И теперь она оказалась уязвимая донельзя. Какие-то огрызки гарнизонов что-то могли. Но… вряд ли это имело значение.

Но и это еще не все!

Недели не прошло, как державу поразил еще один удар — мамлюки восстали. И одновременно с этим — новость о высадке датчан на Крите. Да и мальтийские рыцари очень сильно активизировались, из-за чего османские земли западнее Египта оказались натурально отрезаны от метрополии. А слухи… слухи навязчивые и словно бы липкие, ходили по столице о том, что господари северных вассальных земель готовят восстания.

Это оказалось последней каплей.

Мустафу II зарезали.

Кто-то ведь должен был за все это ответить.

Мустафа всячески выступал против вступления Великой Порты в эту войны. Держался до последнего. И уступил только под угрозой «апоплексического удара табакеркой». Но не виновным же из его окружения отвечать за то, что они натворили?

Так брат Мустафы — Ахмед и стал новым султаном.

Да вот беда — играть в старые игры он не стал. И все ж таки не был полностью отрезан от реальной власти, имея и определенное влияние, и вооруженных людей, на которых он мог положиться. Так что все повинные в гибели Мустафы отправились следом. А также их подельники. Резня получилась страшная. Лютая просто. Ахмед действовал настолько быстро, жестко и неожиданно, что его политические противники просто растерялись. Они-то думали, что он будет им благодарен.

Но нет.

Он прекрасно видел, что и как они делали.

Поэтому резал самозабвенно, распространив по столице слухи о том, что на самом деле происходит. Что эти собаки продались французам. А теперь, когда пришла пора отвечать, избавились от честного и справедливого султана, который бы им головы за сделанное снял.

Учитывая тот факт, что из-за грозных и печальных вестей Константинополь гудел как встревоженный улей, а люди нуждались в наказании виновных — зашло это отлично. Кровь она лечит в таких делах. Иной раз лучше всякого лекарства. Тем более, что казармы янычар после недавних событий опустели и встать на защиту слишком уж ушлых политических деятелей оказалось попросту некому.

Сам же Ахмед обратился к так называемой «русской партии». Образованной каких-то несколько лет назад, во главе которой стоял дом Кёпрюлю. Их представитель с 1697 по 1704 год был великим визирем при Мустафе II. И именно он в свое время свое время создал эту партию и попытался обратить поражение в войне с русскими к пользе. Ровно до того момента, как его отравили и в Константинополе произошел тихий такой переворот. Сейчас же ситуация напоминала в чем-то кинофильм «Свадьба в Малиновке»: «Власть переменилась! Скидавай сапоги!» Только оружие оказалось заряженным… То есть, Кёпрюлю и их сторонники заняли все ключевые позиции при полной и всемерной поддержке султана…

— Небо не упало на землю, а воды Дуная не потекли вспять, — тихо произнес Ахмед. — А русские нас разбили. Обещания же наших союзников оказались пусты…

Все молча слушали.

— Французы сулили нам легкую победу и великую славу. Русские предлагали мир и торговлю. Мы поверили французам. И теперь мы окружены врагами. Наши армии разбиты. Наши земли заняты. И даже сами французы теперь стоят в Мореи. В нашей Мореи!

— Но они не завоевывали ее, — тихо произнес один из визирей.

— Это правда, — холодно и жестко произнес султан. — Они получили ее в подарок. И не спешат вернуть их нам. Французский посол даже не стал это обсуждать, сославшись на то, что не уполномочен. Наши союзники, ради которых мы вступили в эту войну, захватили наши земли!

В конце этой фразы голос султана аж дрожал от переполнявшего его раздражения. А потому возражать повторно никто не посмел.

— Последние несколько десятилетий мы терпели поражение за поражением. От всех подряд. Кто-то скажет, что Всевышний отвернулся от нас. Но я скажу — мы просто расслабились. Мы возгордились. И перестали учиться. Через что отстали. Даже Сефевиды, которых полвека назад мы легко били, на считая серьезным противником, ныне громят наши войска без особых усилий.

— Французский посол обещал прислать советников. — тихо произнес великий визирь.

— Какая щедрость… — с нескрываемым, прямо-таки ядовитым сарказмом процедил султан. — Тем более, что во время последней войны французы проиграли почти все битвы. Даже имея численное превосходство. Им некуда девать своих бездельников? Так мы их может пристроить. На рудниках всегда недостаток в рабочих руках.

— Но у кого нам тогда учится? — удивился великий визирь.

— У русских.

— Но мы же воюем с ними!

— Это временно. — отмахнулся султан. — Продолжать эту войну — безумие. Нужно срочно останавливать боевые действия и приводить армию в порядок.

— Зачем русским помогать нам?

— Я недавно получил письмо от царевича с одной просьбой. Сразу скажу — странной до крайности. Но если мы ему найдем возможность помочь, то взамен можно будет попросить потребное нам, о чем он прямо и пишет. Хотя, признаться, я обескуражен тем, что он хочет.

— А что он просит?

— Он хочет, чтобы я, как халиф, ввел такое понятие как Большой ислам[171]. Его идея проста и чудовищна одновременно. Раз мы, мусульмане, признаем Ису, Мусу и прочих пророков христиан, и имеем много общих святынь, то все учения книги есть одна вера — Большой ислам, разделенный на разные течения. Которые, несмотря на различия, суть одно — вера в единого Бога.

— Безумие! — нервно выкрикнул один из правоведов, но развивать тему не стал, заметив, как глянул на него султан.

— Зачем ему это? — спросил один из визирей.

— Если я, как халиф, объявлю о Большом исламе, то переход из ислама в христианства выйдет из-под прямого запрета. Это будет нежелательным, но не грехом. Что позволит ему решить вопрос с династическим браком.

— А он упорен, — усмехнулся великий визирь. — Неужели он влюбился? Я не слышал, чтобы он видел сестру Аббаса ни в живую, ни на картинах.