– Мне еще станет угрожать какая-то консервная банка?! – вновь замахнулся «Печенгой» Капон.

Но винтовку перехватил подоспевший Силадан. Он по-прежнему был очень зол, но все-таки выкрикнул:

– Хватит! Оружие испортишь. А этого перезревшего Электроника все равно таким не проймешь.

– Меня не надо ничем пронимать, – с откровенно прозвучавшей в голосе обидой заявил кибер. – Когда вы все успокоитесь, то поймете, что я поступил единственно верно.

– Убивать людей для тебя верно? – сверкнул на него Силадан взглядом. – Азимова твои создатели, похоже, не читали.

– Я не интересовался их литературными пристрастиями, – сказал Зан. – Но от своих слов отказываться не собираюсь. Канталахтинцы были настроены крайне враждебно. Вы сами видели, что все они изготовились к стрельбе. О каких переговорах могла идти речь? Если бы я сказал, что их люди погибли, а потом бы они увидели вас с оружием наперевес, то хоть кто-нибудь да начал стрелять. Вы бы стали отвечать, завязалась бы перестрелка, а поскольку их численно больше, то и победить они могли с бо́льшей вероятностью.

– А ты?! – воскликнул Лом. – Ты один пятерых стоишь!

– Да, если бы я начал стрелять, то скорее всего положил бы их всех. Но ведь я как раз это и сделал, разом их всех уничтожил. Только в данном случае не пострадал никто из вас.

В словах кибера определенно присутствовала логика, и все равно принять такую плату за собственное спасение сталкерам было трудно.

– Надо было хотя бы попытаться, – подошел к ним чуть ближе Васюта. – Сказал бы им, что летуны попали в аномалию, не справились с управлением. А мы просто хотели помочь, если кто-то выжил…

– Хотели помочь, а потому присвоили остатки товаров? – скептически посмотрел на него Зан. – И как мы тут оказались через день после катастрофы, почти в семнадцати верстах от давно заброшенной трассы? Все было бы можно объяснить в более спокойной обстановке, и то нам бы вряд ли сразу поверили. А когда сюда прибыла вооруженная и явно агрессивно настроенная группа готовых к схватке людей, вероятность успешности любых переговоров была практически нулевой, я сделал семьсот двадцать семь вероятностных расчетов.

– Кстати, он, возможно, прав, – сказала до сих пор молчавшая Олюшка. – Если схватка неизбежна, надо бить первым.

К ней повернули головы все, включая Медка и самого Зана. А потом вдруг пес навострил уши и негромко зарычал, устремив взгляд на левый край гондолы.

– Что там, Медок? – направился к нему Лом, чтобы выяснить все «из первых уст».

– Сейчас гляну, – сказала Олюшка и шагнула туда, куда смотрел пес.

– Нет!!! – завопил Васюта, увидев, как из-за гондолы вышел одетый в темно-серое человек и навел на Олюшку ствол автомата.

Вероятно, канталахтинец сошел с вездехода, когда тот был еще скрыт деревьями, чтобы подойти к месту падения дирижабля сзади. На всякий случай. Ведь если бы завязалась перестрелка, в ту сторону вряд ли кто-то из сталкеров посмотрел бы. А он бы стрелял в беззащитные спины.

Но теперь ситуация изменилась; лазутчик был тоже шокирован гибелью товарищей, потому не стал убегать и скрываться, а наоборот, полез в самое пекло. Вероятно, хотел отомстить за погибших друзей. И когда вышел из-за гондолы, увидел перед собой врага в лице Олюшки. То, что это девушка, его ничуть не смутило, тем более она была вооружена. Канталахтинец направил на нее автомат, а вот сама осица от неожиданности про оружие забыла. И вспомнить бы уже вряд ли успела, поскольку от смерти ее отделяло всего лишь мгновение.

Однако этого мгновения хватило стоявшему рядом с Олюшкой Подухе, чтобы прыгнуть к ней, заслонив собой от выстрела, – навести на лазутчика «Печенгу» он уже никак не успевал. И выстрел последовал, даже не один, а целая очередь. Все пули вошли в грудь трубника, и лишь черный цвет его куртки не дал увидеть, как почти мгновенно пропиталась она кровью.

Зато взирающий ошалелым взглядом на все это Васюта поднять на канталахтинца ствол винтовки сумел – к сожалению, слишком поздно для Подухи. Зато все выпущенные им пули достигли цели, и лазутчик рухнул как подкошенный.

– А говорил, не умеешь стрелять, – вырвалось у замершей как изваяние Олюшки.

– Так он же… тебя бы… – прерывисто выдавил Васюта, но тут же согнулся пополам, и его вырвало.

Лом же с Капоном и Силадан бросились к лежащему возле ног осицы Подухе, Медок уже крутился там, жалобно поскуливая. Увы, трубник был мертв.

– Он спас меня… – пробормотала оцепеневшая Олюшка. Она лишь теперь по-настоящему осознала случившееся. – Знал, что погибнет, но спас… И Васечка меня спас… Что с тобой, Васечка? – выйдя наконец-то из ступора, бросилась она к зашатавшемуся возлюбленному, бледному как сама смерть. – Ты ранен?

Подхватив падающего Васюту, она бережно уложила его на мох.

– Скажи, где больно? Где рана? – начала она суетливо ощупывать тело любимого.

– Я не ранен… – пробормотал Васюта обескровленными губами. – Мне просто стало дурно… Прости. Это… это первый человек, которого я… Или я его только ранил? – со вспыхнувшей в глазах надеждой приподнял он голову.

– Нет, паря, ты его в дуршлаг превратил, – подошел к ним Силадан. – Но для него это и к лучшему, поверь. Мы бы его все равно не вылечили, да и до больнички бы не довезли, а он бы от боли и ужаса страдал. А так – даже не мучился. Ну а чтобы тебя самого совесть не загрызла, помни, что, если бы не ты, твоя девушка сейчас бы тоже мертвой лежала.

– Это Подуха ее спас, а не я… – процедил Васюта.

– Он тоже, да. Подуха ваш – герой, спору нет. Но ведь этот боец из Кандалакши не стал бы останавливаться, непременно застрелил бы твою Олюшку, ежели бы ты его не опередил.

– Ты ведь и сам сказал, что иначе он бы меня… – пригладила Васютины волосы осица.

Капон отвел в сторону Лома и зашептал:

– Помнишь, Силадан говорил, что Зан мог все специально подстроить, чтобы наладить обмен артефактами не с Кандалакшей… Канталахти то бишь, а с Романовом-на-Мурмане?

– Помню, конечно, да мы и сами с тобой о том же думали.

– А сейчас он вездеход взорвал, отсекая даже крохотную возможность уладить дела с канталахтинцами.

– Но так-то он все вроде как логично объяснил.

– Так-то логично, но гранату заранее припас.

– О чем судачите? – подошел к ним Силадан.

Судя по взгляду полковника, он и сам уже догадался, о чем. Но обменяться мнениями не удалось – стоявший поодаль Зан как раз повернул к ним голову, а «братья» помнили, что слышит кибер очень хорошо, потому Капон ответил:

– Да вот, обсуждаем ситуацию. В Канталахти нам теперь дорога уже стопудово закрыта, так что путь один – в Романов, как и думали.

– Вот только мы теперь и в Мончетундровске, похоже, врагов наживем, – поскреб в затылке Лом. – Мамонт из-за нас черным металлургом стал, теперь вот Подуха погиб…

– Подуха мне жизнь спас! – воскликнула подошедшая к ним Олюшка, очухавшийся Васюта подошел вместе с ней. – Я расскажу трубникам все, как было.

– Сомневаюсь, что они поверят тебе на слово, – помотал головой Лом. – Сначала из-за нас улетел дирижабль, потом они из-нас Мамонта лишились, потом мы, вместо того чтобы с канталахтинцами объясниться, их людей поубивали, а потом еще и Подуха погиб. Не слишком ли много бед из-за нас? Я бы, например, в такие «случайности» вряд ли поверил бы. Слишком накладно нам доверять – у трубников и так теперь мало людей осталось.

– Им же теперь не нужно много людей, – сказала Олюшка. – Дирижабль больше пришвартовывать не нужно, подъемником управлять – тоже. И потом, я им очень убедительно все расскажу, я сумею.

– Насколько я все понял по вашим рассказам, – задумчиво потер лысину Силадан, – трубники эти и впрямь сильно засомневаются в вашей… теперь уже выходит, что в нашей невиновности.

– Если не поверят – у меня есть веское доказательство, – подал вдруг голос Зан.

Он все еще стоял в стороне от всех остальных, но все-таки ближе, чем до этого, и определенно прислушивался к разговору.