И лишь теперь их несостоявшиеся жертвы смогли облегченно выдохнуть, придирчиво осматривая при этом друг дружку. Олюшка сразу отметила, что рядом с ней совсем молодые девчонки, такие же, как она сама, максимум двадцатилетние. И та, и другая, несмотря на испачканные лица, были весьма симпатичными, даже, пожалуй, красивыми. У брюнетки, как еще раньше отметила Олюшка, были длинные, чуть ниже лопаток, прямые волосы, блондинка была подстрижена до плеч. Брюнетка оказалась самой высокой из них, блондинка – почти с Олюшку.

– И че? – первой сказала как раз она. – Продолжаем начатое или расходимся?

– Начатое – в смысле убивать друг друга? – уточнила Олюшка. – Лично я этого с самого начала не хотела.

– Прежде чем убивать, давайте хоть познакомимся, – предложила брюнетка. – Я – Анюта. И спасибо вам, что спасли дуру. Я ведь тебе не поверила, – посмотрела она на Олюшку без особого, впрочем, раскаяния во взгляде.

– Пожалуйста, – сказала та. – Зовите меня Олюшкой. И только так, по-другому не стоит.

– А меня – только Светулей, – кивнула блондинка. – Вот только так – и никак иначе.

В этом-то и заключалось одно из двух, не считая возраст и красоту, основных совпадений. Все три девчонки испытали практически одну и ту же судьбу: рано остались сиротами, мыкались по разным и – так уж получилось – самым отстойным группировкам, где испытывали унижения и насилие, а потом все трое взбунтовались и решили сбежать. Причем Анюта тоже убила своего «покровителя» и даже кое-что у него отрезала, только не стала это с собой брать – засунула ему в рот. Правда, Светуля и Анюта освободились из-под «опеки» чуть раньше, чем Олюшка, и последнее время жили одиночками – точнее, выживали, поскольку одному в затронутом Помутнении городе долго не протянуть, тем более скрываясь от своих бывших «благодетелей». Вот и пришла им в голову та же идея, что и Олюшке, – рискнуть поживиться легендарными сокровищами особняка Агуновича, чтобы податься в нормальную (если такие бывают) команду, что и стало в их жизнях основным и судьбоносным совпадением, ведь они решили это сделать в одну и ту же ночь.

А потом вдруг Анюта сказала:

– У меня теперь оружия нет, поэтому мне стрелять в вас не из чего. Так что я пошла, можете шмальнуть мне в спину.

– Я не могу, у меня патроны кончились, – хмыкнула Олюшка.

– А мне обидно в вас стрелять – зря я, что ли, вас спасала? – засмеялась Светуля.

И этот ее смех стал катализатором – засмеялись все. Сначала негромко и благопристойно, а вскоре уже попросту ржали, держась за животы.

А когда успокоились, Анюта вдруг выдала:

– На хрен нам какие-то группировки! Мы сами уже группировка и есть. Надо только вооружиться как следует.

– И пожрать! – сказала Светуля.

– Есть идеи? – обвела взглядом новых подруг Анюта.

– Есть, – кивнула Олюшка. – «Крутые» наверняка еще дрыхнут. А если и нет – охреневают, увидев укороченного Крутяка. Вот и возьмем их охреневшими. То есть положим, другого они не заслуживают. Только Наташку давайте отпустим – все же кормила, хоть в основном и гадостью.

С ней согласились, не споря. Только Анюта, когда троица решительных красавиц двинулась в сторону дома, где обитали «Крутые», сказала:

– И все-таки нам повезло. Никто еще из Агуши живым не возвращался, а мы смогли.

– Значит, удача на нашей стороне, – кивнула Светуля. – Повезет и в остальном, вот увидите.

– Нам потому еще повезло, – добавила Олюшка, – что мы друг друга защищали. Обычно-то каждый сам за себя, а один в продырявленной повсюду бочке не затычка.

– Один только в заднице затычка, – процедила Анюта. – Вот пусть туда и идут. Хоть поодиночке, хоть строем.

Везение вообще странная штука. Кому-то ведь и впрямь везет, даже если он не особо ловок и умен, а порой и вовсе совершает глупости. И несчастья его стороной обходят, и дела в гору идут, хотя он вроде бы даже особых усилий к этому не прикладывает. Другой же и знает всего много, и пашет как папа Карло, а у него ничего не выходит. Мало того, еще и беды постоянно преследуют: то ногу сломает, то пожар в доме случится, то грабители нападут – как говорится, то понос, то золотуха.

Но девчонки поносом не страдали – ни в прямом, ни в переносном смысле. Им и в самом деле везло. Начавшись в особняке Агуновича, везение продолжилось в обиталище «Крутых», которых девушки, как и собирались, безжалостно покрошили, оставив в живых только повариху Наталью, которая умоляла взять ее в новую команду, но ничего этим не добилась. Зато случайно подсказала для группировки название. Напуганная, но в то же время восхищенная дерзостью девушек, она, заикаясь от испуга и волнения, проговорила, когда те, нагруженные едой и боеприпасами, покидали ее пристанище:

– Вы такие оса… оса… осатанелые!.. Как я вам з-за… з-за… завидую…

– Оса?.. – обернулась к ней Олюшка, а затем перевела взгляд на подруг: – Девчонки, а ведь мы и правда «ОСА» – Олюшка, Светуля, Анюта.

– Точно! – обрадовалась догадливая Светуля. – Это же по первым буквам получается!

– Вот и будем всех жалить, – кровожадно прищурилась Анюта. – Безжалостно, потому что мы без жал. И потому что нас тоже никто не жалел.

Следующими жертвами безжалостных осиц стали члены бывшей Анютиной группировки, обитавшие в небольшом, но добротном одноэтажном здании по адресу Беринга, семь, в котором до Помутнения располагался мебельный магазин. Его, конечно, давно разграбили, но о прошлом все еще напоминали большой дубовый шкаф, огромная двуспальная кровать и черный кожаный диван с прожженной и порезанной во многих местах обивкой, но все еще вполне пригодный к использованию, что «Икспроприаторы», как называлась безграмотная группировка, и делали, когда в помещение ворвались подруги. Правда, на нем расположились, хрустя ребрышками то ли голубей, то ли крыс, всего лишь пятеро, еще трое, уже насытившись, разлеглись поперек кровати и мирно похрапывали. Осицы даже не стали их будить – наоборот, сделали сон еще более крепким и теперь уже вечным. А перед тем как стрелять в сидящих… нет, быстро вскочивших с дивана… Анюта предупредила подруг:

– Осторожно! Обивку не портить, теперь я буду на нем спать!

Как-то само собой вышло, что командовать осицами стала именно Анюта, но возражать никто и не пытался – та и впрямь подходила на роль командирши лучше всего. А жить они, приведя обстановку в порядок, так и остались по этому ставшему вскоре известным всему Мончетундровску адресу: улица Беринга, дом номер семь. На улице перед входом осицы вбили кол, на который насадили голову Крутяка – и красиво, и посторонним сразу все ясно без лишних слов.

Выслушав Олюшкин рассказ, все какое-то время молчали, искоса поглядывая на осицу с разными выражениями на лицах – у кого-то проглядывала жалость, у кого-то даже некоторая неприязнь, но, несомненно, у всех – уважение к мужеству и целеустремленности этих трех девушек, которых поначалу все они считали просто злобными бандитками, а теперь узнали, что озлобили их как раз те, кто, лишая их свободы и человеческого достоинства, потом за это и поплатился.

Чтобы как-то снять повисшую в воздухе напряженность, Васюта, робко улыбнувшись, спросил:

– А шкаф ты, ясен пень, сразу книгами забила?

– Это не книжный шкаф, – сказала Олюшка. – Он для одежды. Но мы там еще и винтовки с автоматами храним, места хватает. А для книг я полок наделала. Вот только самих книг… – Тут ее глаза возмущенно расширились: – Кстати!.. Ты же обещал, что мы купим мне книгу! Читалку электрическую, или как ее там…

– Электронную, – кивнул Васюта. – Так я ее уже, – тут он сглотнул и, сильно вдруг покраснев, глухо пробормотал: – купил.

– Где это ты успел? – удивился Ломон.

– Я ее у своего начальника, Александра Анатольевича, купил, когда ходил увольняться. Ну да! – вскинул он голову. – Купил. Потому что я ему всю мою неполученную зарплату оставил! Всяко больше, чем этот ридер стоит…