— Чего? — выпучился глазами на царевича дед.

— Побочно будет получается хороший древесный и торфяной[29] уголь, которые нужен на Каширских заводах, что Нарышкины держат. Оттого, через дела, дружбу укрепите. Деготь сам по себе добрый товар. Денежный. Ну и прочее.

Старший Лопухин задумался.

Он ровным счетом ничего не понял в словах внука, но звучало умно и как-то заумно даже. Так нередко любят выражаться врачи и ученые мужи. Царевич же, дав ему немного поразмышлять, продолжил:

— Я уже получил разрешение отца и в любом случае займусь этим делом. К тебе обращаюсь, так как вижу через сие предприятие способ вызволить деда моего и укрепить влияние Лопухиных при дворе. Потому как если тут дела пойдут — и дальше можно двинутся. Мысли имеются. Каждого пристрою к важному и нужному делу так, чтобы и денежно, и на хорошем счету у царя. Ведь деньги те честно пойдут в руки, а дело державу крепить станет.

— Мне нужно подумать.

— Подумай. Крепко подумай. Но не затягивай. Ибо время утекает и нужно спешить. Ежели что мне иного человека придется искать. Или я ранее что дурное советовал? Маме вернул отца в семью. Укрепил стремительно таявшее влияние Лопухиных, отвратив отца от презрения к ним и раздражения. Исправляя ранее совершенные ошибки рода. Мало?

— Мне нужно подумать, — повторил с нажимом Петр Аврамович.

— Думай. Но не болтай. И ты не болтай, Саша. — произнес Алексей, повернувшись в сторону густой тени у дома. — Пыхтишь там как паровоз.

С чем и ушел.

А Александр Петрович Лопухин вышел из тени и подошел к отцу.

— Что такое паровоз?

— Догони и испроси. Я о том не ведаю. И не только о том. Наш бесенок нахватал многих умных слов в своей учебе и сыплет ими похлеще отца.

— Яблоко от яблоньки недалеко падает.

— И не говори. Но одно приятно — о нас не забывает.

— Думаешь выгорит? — спросил Александр Петрович.

— А почему нет? Али обманул в последнем деле? Да и театром дельно удумал. Петруша прямо растаял перед Дунькой. Ну и иное не дурь. Хотя поначалу ей казалась.

— Я могу у знающих людей поспрашивать.

— Не вздумай. Если он прав, то не гоже нам особый интерес к тому возбуждать. Надо напротив — сказывать, будто ради дела государева, мы и в навозе покопаемся. А то еще чего дурное произойдет.

— Значит будем в навозе ковыряться? Не урон ли чести?

— Если Леша все верно сказал — навоз тот золотым окажется. Во всех смыслах золотым. Самоцветным.

— И кто сим займется?

— Да вот ты и займешься. Чтобы лишних ушей не греть. Завтра отправишься к племяннику и доложишься…

Петр пил.

Грустно. Печально. Подавленно.

Сразу после смотра Бутырского полка слег и скоропостижно преставился Лефорт. И вот — поминали. Сорок дней.

— Было у меня две руки. — мрачно произнес царь, глядя на Меншикова. — А теперь осталась одна, да и та — вороватая…

Тот нахмурился и даже как-то смутился.

— Что молчишь?

— Я же дал зарок.

— С утра не воровать? До завтрака?

— Минхерц… — обиженно прогнусавил Александр Данилович. Причем сделал он это нарочито максимально смешным образом, чтобы развеселить государя.

Тот ухмыльнулся и развивать тему не стал.

Лефорт умер. А вот идея сына на удивление заработали.

Англия и Голландия действительно заплатили. По четыреста тысяч талеров каждая, то есть, примерно, по двести тысяч рублей. Для них — скромно. Для России же в 1699 году это четверть годовых поступлений в казну. Причем их удалось получить сразу и твердой монетой.

Петр хоть и наглел, но не сильно.

Просил разумное. Объяснял доступно. Поэтому и все выгорело.

Конечно, хотелось получить больше. Но сын его от излишней жадности отговаривался. Предлагая «кушать слона маленькими кусочками».

Что для Англии, что для Голландии эти деньги были куда как меньше годового их расхода в случае войны. И их удалось убедить, что невмешательство России позволит завершить эту весьма вероятную драку много быстрее ожидаемого. Ясное дело, что не такими словами, а намеками. Однако те посчитали нужным их понять и сделать правильные выводы.

Австрия колебалась.

Петр пытался убедить Леопольда в том, что османы обязательно ударят в спину, если не будут заняты кем-то. Выждав, когда австрийцы уведут все свои войска в Нидерланды, Италию и на Рейн. И этот кто-то, способный их отвлечь — он, царь России. Ему кивали. С ним соглашались. Но платить не спешили.

Франция также не желала платить за войну России с Турцией. Слишком невысокого было ее мнение о войске Петра. Из-за чего царевич предложил отцу сменить тактику, и уже просить с них денег за помощь в склонении Швеции в объятья Франции. Ведь у России личных и прочих контактов с этим северным соседом было предостаточно. В том числе и на уровне чиновников с которыми часто и много приходилось взаимодействовать. Не всегда удачно, но достаточно регулярно. Много больше, чем у выходцев из Франции.

Эта услуга французского посланника заинтересовала. Впрочем, кошелек развязывать Париж все равно пока не спешил…

Меншиков заботливо подлил царю, стараясь не мелькать перед глазами. Он знал о том, что в казну капнуло почти полмиллиона рублей монетой. И у него откровенно чесались руки.

Но…

Он боялся.

Царь уже не первый раз мрачно отзывался о его воровстве за минувшие год. Это практически стало штатной придворной шуткой. И Александр Данилович не сомневался — это дело рук царевича, который склонял отца наводить порядок в финансах. Просто для того, чтобы найти деньги на предстоящую, весьма непростую войну.

Умом Меншиков понимал — глупо хапать все подряд. Но натура его не давая покоя. Иной раз он даже какую-то безделушку хватал. Не потому, что нужна или хотелось, а просто потому что мог. Словно болезнь какая или наваждение. Ему приходилось прикладывать каждый раз нешуточные усилия, чтобы не срываться. Во всяком случае тогда, когда понимал — он под пристальным вниманием.

Вот и сейчас.

Деньги, поступившие в казну, жгли ему душу соблазном и нещадно манили. Поэтому, чтобы не сорваться, он решил их все спустить на дело. Во всяком случае склонить к этому государя.

— Может пушек купим? Или меди пушечной? — спросил он невзначай.

— Это еще зачем?

— У шведов.

— Зачем?

Александр Данилович, опять не ответив на задаваемый вопрос, увел тему в сторону. Напомнив, что в 1697 году царь закупил еще у Карла XI несколько сотен пушек. Вполне себе приличных. Благодаря которым удалось вооружить создаваемый на Дону флот.

Царь его внимательно выслушал. И повторил вопрос:

— Зачем нам тратить эти деньги?

— Так их разворуют. Как пить дать разворуют. — произнес Меншиков и нервно сглотнул комок, подступивший к горлу. Хотя все окружающие восприняли это совсем иначе и заржали. Переждав эту волну смеха, Александр Данилович как ни в чем ни бывало продолжил: — А так мы деньги на дело пустим быстрее. Да и шведы пока сговорчивы. Ведь мы всячески болтаем о том, что собираемся воевать с турком. Для весьма религиозного Карла XII это занятие весьма богоугодное.

— Разворуют говоришь? — усмехнулся изрядно пьяный царь.

— Думаю, он прав, — произнес царевич. — Если закупить пушечную медь у шведов и положить ее где в больших слитками, мы будем иметь крепкий запас. И случись что — быстро изготовим орудия. Военная удача переменчива. И армия, при отступлении, нередко бросает свою артиллерию. Почему наша будет исключением?

— Ты мыслишь о поражении, не вступив в войну? — раздраженно фыркнул Петр.

— Знать где упасть — соломку бы подстелил. Так что ли говорят?

— Так, — кивнул Меншиков, опередив царя.