– Вот вы где, – обрадовался царевич, быстрым шагом выскакивая из-за толстенных лип. Или дубов – я не слишком хорошо разбираюсь в деревьях, когда на них нет листьев.

Следом за Владимиром из лабиринтов стали появляться и остальные девушки, в одной из которых я с удивлением узнал Надежду Якобсон. Сердце тревожно сжалось. Если есть фрейлины и великий князь, почему бы где-нибудь рядом не появиться принцессе? И возникло у меня подозрение, что я, как колобок, от медведя Александра Второго Охотника ушел, от волка генерал-адмирала Константина Николаевича ушел, от зайца Мезенцева и то ушел, а вот лисичке-сестричке, похоже, все-таки попался…

– Позвольте исправить досадную мою оплошность, – пристроившись рядом, тут же завел разговор брат наследника. – В пылу битвы было неудобно представить вам, ваше королевское высочество, господина Германа Густавовича Лерхе, верного друга нашей семьи.

Рука окаменела. От былой легкости не осталось и следа. А учитывая то, что я понятия не имел, что можно было говорить заморской невесте наследника, а о чем даже заикаться не стоило, так и вообще. Я еще нашел в себе силы остановиться и вежливо поклониться. Грустно как-то стало и обидно. Можно сказать, впервые в этой новой жизни встретил человека, девушку, с кем приятно было даже просто рядом находиться, и тут… такое разочарование.

– А эта прелестная предводительница амазонок, как вы, должно быть, уже догадались, Герман Густавович, – ее королевское высочество великая княжна Мария Федоровна. Наша любимая Минни.

– Отчего же вы, мой рыцарь, не подошли к Наденьке Якобсон? Я же вижу, она ждет этого.

– Мне нечего ей сказать, ваше королевское высочество. При последней нашей встрече она изъявила желание никогда меня больше не видеть.

– О Минни! – как-то непринужденно, с мастерством матерого дипломата вклинился в разговор Владимир. – У нас с Сашей не было никакой возможности встретиться с Германом, дабы принести свои извинения. Боюсь, мы с помощью мадемуазель Якобсон едва не скомпрометировали вас, Герман, в глазах папа. Сейчас, когда все наши шалости открылись, это, может, и выглядит забавно, но тогда Надежде Ивановне пришлось даже сделать попытку шантажировать нашего Лерхе.

– Что же это, Герман? Вы, мой рыцарь, отказали в помощи бедной девушке? Наденька открылась мне. Это очень печальная история. Мы обе плакали…

– Я не смог бы ей помочь, ваше королевское…

– Вы друг нашей семьи. Зовите меня среди своих так, как это делают другие. Я желаю скорее стать… русской.

– Я не смог бы ей помочь, Мария Федоровна.

– Минни. Друзья зовут меня так. Это имя дал мне мой жених, и я им горда… Почему вы не смогли бы?

– Влюбленным вообще никто не может помочь, кроме них самих. Любое вмешательство посторонних может привести в беде. И кроме того…

– Договаривайте, Герман. Что «кроме»?

– Кроме того, я имею честь состоять рыцарем при моей венценосной победительнице, а не при Екатерине Ольденбургской.

– А вы жестоки…

– О Минни, – снова включился Владимир, – Герман – настоящий воин. Наш Саша действительно без ума от достоинств господина Лерхе. Вы знаете, что Герман своей рукой перебил напавших на него разбойников, выручив двоих попутчиков? А прошедшим летом он во главе экспедиции дошел до совершенно диких мест, населенных враждебными туземцами, установил там флаг империи, выстроил крепость и выиграл небольшую войну. Еще у него масса совершенно чудесных прожектов…

– Конечно, – мягко перебила царевича принцесса. – Конечно, я все это знаю. Милый нескладный Саша, когда рассказывает все это, совершенно преображается…

За разговорами незаметно промелькнули прихотливые изгибы парадной нижней лестницы, и наконец мы оказались на верхней площадке. С которой, как выяснилось, за нашими снежными баталиями наблюдал закутанный в тяжелую шубу цесаревич Николай.

– Приветствую вас, Герман Густавович! – Мне показалось или его улыбка в действительности была искренней? – Вы с Володей храбро сражались и, несмотря на поражение, заслуживаете награды. Просите, что вам угодно.

– Не будет ли дерзостью с моей стороны просить ваш, ваше императорское высочество, с их королевским высочеством портрет? – после короткого раздумья решился я.

Что «ого!», Герочка? Что я опять сделал не так? Портрет с вензелем лучше ордена? Ты шутишь, что ли, так глупо?

– Федор Адольфович! – позвал наследник через плечо. И, убедившись, что секретарь готов слушать, распорядился: – Запишите там у себя. Как только у нас появится наш с Минни общий портрет, непременно отослать его господину Лерхе. – И, уже обращаясь ко мне: – Я, право, думал, вы станете просить чего-либо иного…

– Например, дозволения присутствовать на обеде для вашей невесты, мадемуазель Якобсон, – удивительнейшим образом копируя даже интонацию Никсы, включилась в разговор Дагмара.

– Но мы окажем такую милость и без вашей просьбы, – ласково улыбнувшись невысокой, едва-едва затылок над плечом, принцессе, закончил фразу наследник.

Я не верил. Смотрел, слушал этих странных, мыслящих какими-то неведомыми простым людям категориями людей и не мог поверить, что им ничего от меня не нужно. Что снова не начнутся изнурительные расспросы, слишком похожие на допросы. Или не прозвучат настоятельные рекомендации непременно отписать акции новой железной дороги. Не могло никак в голове уложиться, что им втемяшилось вызвать меня из Санкт-Петербурга, оторвать от сборов в дальнюю дорогу только затем, чтобы поулыбаться, полюбезничать на свежем воздухе. Усадить за стол рядом со смущенной чрезмерным вниманием царевичей Надеждой. Шутить и смеяться. А после коротко пожелать доброго пути и отпустить восвояси.

Зачем им это было нужно? Не верил я, что знать способна делать что-то просто так, лишь для того, чтобы оставить хорошее о себе впечатление перед расставанием. Ехал в столицу, снова в пустом купе, и ломал себе голову. И не находил ответа.

Но в одном я абсолютно и полностью уверен. У колобка был шанс ускользнуть от лисы. У меня – ни единого. Хотя бы уже потому, что лис было две и они отлично дополняли друг друга. Где-то в какой-то момент они меня съели. Так, что я даже и заметить не сумел.

Потом уже, в какой-то небольшой лавочке неподалеку от Сенного рынка, увидел в витрине небольшие фотографии или копии с фотографий великого князя, государя Николая Александровича и отдельно его невесты. За пару изображений, убранных в простенькие медные рамки, приказчик просил три рубля серебром. А по отдельности продавать не хотел. Я подумал, поторговался и купил в итоге за полтинник.

И благородная разбойница, датская принцесса, девушка с удивительными глазами отправилась со мной в Сибирь.

Мои незабвенные племянницы в той, прежней жизни утверждали, будто бы весной и осенью у шизофреников случаются обострения. Я с ними старался не спорить. Хотя бы уже потому, что вообще они использовали какую-то недоступную моему пониманию логику, легко объясняя все что угодно – от политических демаршей очередного «лидера оппозиции» до поднятия цен на бензин – «восстанием тараканов в голове». Возражения юные энтомологи воспринимали как вторжение в их личную жизнь, а ссориться с милыми и любимыми девчушками совершенно не хотелось. Но именно о весенних сумасшедших я и подумал, разглядев из окон экипажа встречающие меня у границы Томска делегации.

Во-первых, их, делегаций, было действительно несколько. И разделены они оказались не только по сословному признаку, что, кстати, было бы вполне естественно. Вот Тецков с Тюфиным – вроде оба купцы и пароходчики, а смотрели друг на друга, как Ленин на мировой империализм.

Во-вторых, у одних встречающих были в руках флажки и какие-то транспаранты, а возле других ждали команды «фас» несколько полицейских. Отдельно еще, в компании с подполковником Суходольским и командиром Томского батальона полковником Кошелевым, суетился главный губернский жандарм Киприян Фаустипович Кретковский. И на людей с флагами тоже смотрел совсем не добро.