Ну, казалось бы, что такого? Тянет пушку с передком не две лошади, а четыре. Мелочь. Однако это увеличивало длину колонны. Ведь только пушек тех в армии насчитывалось 96 только полевых. Не считая осадного парка.

А ведь на каждую лошадь требовался фураж.

Много.

И его требовалось тащить в обозе. А жрали четыре, даже степные лошадки, всяко больше, чем две большие. Что также удлиняло колонну за счет более представительного обоза.

И так во всем.

Там, где хватало бы одной крепкой лошади приходилось применять двух или более степные животинки. Что замедляло армию, делая ее более неповоротливой, вязкой, растянутой…

Да, двигаясь от магазина к магазину, где загодя накапливались запасы, можно было бы этим пренебречь. Но как только приходилось оперировать на вражеской территории, как во время прошлой кампании, сразу остро становился вопрос снабжения.

Без всякого сомнения ногайские лошадки были куда менее прихотливы. И могли обходится подножным кормом. Но не когда их в одном месте собиралось СТОЛЬКО. Во время ночных стоянок они как саранча выжирали окрестную траву, которую в этой местности было немного. И все рано нуждаясь в постоянном подвозе фуража. А если предстояло где-то стоять, то эта беда превращалась в натуральный ад.

Конский состав артиллерии, обозов и кавалерии ежедневно потреблял фуража больше, чем вся армия провианта. И воды. Причем многократно больше. По сути вокруг этих лошадей вся лихорадочная возня интендантов и крутилась.

Петру было страшно подумать о том, что творилось бы, если бы его кавалерия шла по старинке — одвуконь. То есть, имея при себе заводного. Это ведь разом на шесть тысяч увеличивало поголовье конского состава. То есть, в сутки расход фуража возрастал бы примерно на пять тысяч пудов сена. И это только сена. А там ведь и овес требовался, чтобы они выдерживали нагрузки, и воды около 40–45 тысяч ведер. Ежедневно.

Раз.

И без того натуральный интендантский ад опускался бы в самое пекло…

Там, в Донских степях это так остро не чувствовалось. Да и он сим вопросом не занимался, доверяя всецело Патрику Гордону. А тут…

— О чем задумался Минхерц, — отвлек его Меншиков.

— О лошадях… — односложно ответил царь.

— А чего о них думать? Красивы чертяки!

— Прав был сын. На ногайских лошадках нам в Европу не въехать. Не армия, а кочующая орда какая-то… Вон — глянь на фургон. На тот, груженый. Видишь две клячи как надрываются. А жрут как взрослые…

Меншиков охотно поддержал разговор.

Лошадей он любил.

А после того, как курировал первый полк улан, так и вообще — вошел во вкус. И даже с подачи Алексея завел свой конный завод. Разводя там коней специально для своего полка. С планами, разумеется, поставлять армии их в целом. Так что идея Петра Алексеевича нашла в нем самый теплый отклик. В комплексе…

Армия медленно выступала в новый поход. Новая военная кампания начиналась. Основные силы двигались от Новгорода к Пскову, чтобы оттуда, опираясь на реку, выступить к Нарве. Иначе обеспечить снабжение такой армии было крайне сложно.

В Ладоге и на Неве же оперировали очень ограниченные силы. Целью которых была оборона. В Павлограде и Орешке. Ну и попытка выдавить шведов с северных берегов Ладоги, ради чего с Азова туда перебросили десять малых галер. Перевооруженных в Москве новыми карронадами вместо старых малокалиберных пушек. А вместе с ними и команды, закаленные в рейдерских операция на Черном море под началом уже вице-адмирала Реда. Старый, опытный морской волк был готов попробовать себя на новом театре боевых действий.

Как оно сложится царь не знал.

По сведениям, которые ему поступали, было очевидно — Карл спешит на встречу. Очень спешит. Утрата двух крепостей на Неве очень больно ударило по его репутации. И он стремился покарать «зарвавшихся русских».

Петр Алексеевич был даже не уверен, что сумеет взять Нарву, прежде, чем Карл явится со своей полевой армией. И тревожился. Буквально всей душой трепетал, хотя виду старался не подавать.

Генеральный штаб всю осень, зиму и большую часть весны прорабатывал эту кампанию. И, в первую очередь, генеральную битву. То так, то этак ее прокручивая. Особенно после того, как были получены самые подробные сведения о ходе битвы при Гамбурге. Фридрих Вильгельм Мекленбургский расстарался. Явно с подачи сестренки — Натальи Алексеевны.

И эти сведения не радовали.

Совсем не радовали.

И опять Петр с грустью вспоминал, как его сын раз за разом пытался убедить его в правильных в общем-то делах. А он ломался, ориентируясь на мнение многоопытных командиров. И своих, и европейских. И как показали те армии? Правильные и многоопытные… Две крупные, превосходящие числом армии Карл разбил быстро и решительно.

Это пугало.

Это буквально выбивало почву под ногами.

Иногда незнание куда лучше… такого знания…

Алексей играл партию против самого себя в шахматы.

Он нередко так делал.

Партии растягивались надолго. Сложно обыграть самого себя, если не поддаваться.

Постучавшись вошла Арина, присев рядом.

— Может сыграешь?

— Я плохо играю, — улыбнулась она. — Против тебя.

— Льстишь?

— Лесть не имеет смысла, если в ней нет правды. В ней легко уличить. И тогда она оборачивается против тебя. Нет, Алексей Петрович. Ты действительно слишком хорошо играешь в шахматы.

— Жаль…

— Жаль, что хорошо играешь?

— Скучно играть самому с собой. Интриги нет. Кстати, что у нас по поводу заговора?

— Идет своим чередом.

— Обсуждают Матвея Петровича?

— А как же? Редкая встреча проходит без этого.

— Жалеют?

— Кто как. Но в основном сходятся на том, что он поступил очень глупо. Сам погиб и родичей подставил.

— Их тоже жалеют?

— Немного. Все-таки сняли с хлебных должностей, посадили по сути под домашний арест в своих усадьбах, да еще и расследования начали. Радости в этом мало. Но в целом — считают, что они сами по дурости своей подставились. Воровать нужно в меру. А Гагарины брали не по чину. Да еще выходка Матвея Петровича…

— А то, что отец меня избил обсуждают?

— Редко и мало. Ты ведь слышал, чем закончил очередная попытка на тебя поклеп возвести?

— Чем же?

— Правда не слышал?

— Не томи.

— В Новгороде отец одного такого деятеля избил черенком от метлы. Хорошенько так. Он несколько дней лежал. Говорят, весь синий был.

— Урок пошел впрок?

— О да! Притихли.

— Но заговор не прекращают… Чего же им надобно теперь? Шуйские кончились. Милославские тоже. Кого теперь на престол хотят возвести?

— Рюриковичей хватает, — улыбнулась Арина. — Но те, кого называют, тут же отказываются.

— Серьезно?! — удивился царевич.

— Сразу начинают отнекиваться, ссылаясь на разные причины.

— Неужели думают, что я их также прикажу убить, как и Шуйских?

— Именно так и думают. Над ними из-за этого подтрунивают. Но не сильно. Отравление Шуйских и сжигание Матвея Петровича произвели на них впечатление.

— Плохо то, что этот заговор не рассасывается.

— Да пускай болтают. Что плохого то?

— Не люблю я тайные общества. — покачал головой Алексей.

— Сам же состоишь в обществе Нептуна.

— Да какое это тайное общество? — усмехнулся царевич. — В нем и царь, и наследник. Скорее ближний совет. Считай старая боярская дума, только без бояр и не дума по бумагам, хотя по сути отличий мало. А эти прячутся и как воры тайком обсуждают.

— Не так уж и тайно, — хохотнула Арина. — Мы то об их разговорах знаем. И они, пожалуй, тоже знают об этом. Иначе бы те Рюриковичи, которых выкликивают в новые цари, не стали бы так рьяно остальных убеждать, что не хотят, не могут и не достойны.

— Рано или поздно кто-то этим воспользуется.

— Кто?

— У кого хорошая разведка? Габсбурги, Ватикан, Англия, наконец. Да и у осман немало своих ушей в России. Посулят им что-то. А нам разгребать. Да и вообще… тайные общества — словно воры. Чего им стеснятся, если ничего не замышляют дурного? Мда. Они в основном беседуют о Гагарине и всей этой истории?