Да и добраться в Пермь выглядело принципиально более простой задачей, нежели на Донбасс. И особенно обратно. Что было крайне важно для вывоза продукции. В таких условиях каменный уголь, найденный в тех краях, открывал возможность для резкого, просто взрывного роста выплавки чугуна и переделки его в железо…

Алексей встряхнул головой.

Он опять отвлекся, погрузившись в мысли, и не слышал докладчика.

— Что-то я не важно себя чувствую, — произнес царевич. — Жара мучает. Отдохните покамест, а вечером продолжим.

— Это все пуля? — тихо спросил кто-то из присутствующих.

— Какая пуля?

— Ну… в тебя же стреляли. — сказал уже кто-то другой.

— А… да. И что?

— Так… не каждый человек так пулю держит. Вот, видать, она и мучает.

— Да бросьте, — отмахнулся царевич. — Вы серьезно?

— Говорят, что ты, Алексей Петрович, и не человек вовсе.

— Вы еще скажите нечисть какая. Вздор это все. На мою жизнь покушаются часто. Вот и выезжаю к скоплению людей в доспехах, поддетых под одежду.

— Доспехи? — удивленным эхом переспросило несколько голосов.

— Яд, пистолеты, кинжалы… скоро по мне из пушки стрелять будут… Видно кому-то я сильно воровать мешаю.

На этом он встал.

И отправился приводить себя в порядок.

— Все-таки кондиционер нужно делать… — тихо пробурчал он себе под нос.

Несколько рудознатцев, услышав эти слова, удивились незнакомому слову. Но промолчали.

Алексей же, максимально быстро добравшись до бассейна, разделся, и с каким-то особым наслаждением ушел под воду с головой.

Хорошо.

Видимо поймал он тепловой удар. По утру то много на улице бегал. По самому солнцепеку…

Где-то через пару минут в помещение зашла одна из его новых «горничных». Разделась. И забравшись в воду начала делать ему массаж плеч, шеи и головы. Неумело, но все равно — весьма приятно… а главное, начавшаяся было головная боль стала отступать.

Не сексом единым, как говорится.

Такая вот тактильная близость стоила едва ли не больше…

Учитель музыки сидел за столом столовой придорожного постоялого двора. Оживленной. Возле новой дороги от Москвы к Новгороду теперь таких заведений хватало. Считай — в каждом крупном селе.

Он кушал. Грустно как-то и без всякого аппетита.

Неделю назад он предъявил Алексею Петровичу сфабрикованное им письмо, в котором ему сообщалось о болезни матери. Желающей его увидеть перед смертью.

Царевич не стал возражать.

И спокойно его отпустил. Даже с каким-то облегчением.

И вот — собравшись, учитель отправился в дорогу. Без суеты. Чин по чину.

Хотя уезжать не хотелось.

Он как-то прикипел за эти несколько лет к этим местам. Да, там во Франции был его дом, родственники, связи. Но тут творились настолько удивительные дела, что… ему просто не хотелось ехать домой.

Впрочем, оставаться здесь он тоже не мог.

Его люди пропали.

Взяли их или убили он понять не смог.

Если взяли, то они могли его сдать. Но царевич обращался с ним как обычно. Разве что иногда смотрел с интересом каким-то странным. Словно… ученый наблюдающий какую-то удивительную живность.

Эта неопределенность и растущая угроза нервировало. С каждым днем все сильнее и сильнее. Так что он решил больше не рисковать и уехать…

— Алексей Петрович как-то сказал, — внезапно произнесла Миледи, присаживаясь рядом, отчего учитель музыки вздрогнул с испугом уставившись на нее, — что жизнь дается всего один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

— Му, — утвердительно произнес Герасим, подсевший с другой стороны.

И улыбнулся.

Страшно.

Жутко.

Лучше бы хмурился.

Эти двое появились настолько неожиданно, что учителя музыки чуть удар не хватил. Особенно в контексте его деятельности.

— Я рад вас видеть, — пискнул вымученно он.

— Серьезно? — лукавой кошкой, чуть ли не мурлыкнула Миледи.

— Мы с вами попутчики?

— Му, — с какой-то усмешкой в голосе произнес Герасим.

— Я… что-то случилось?

— Ты так спешил уехать, что забыл попрощаться.

— Как же? Я же с вами простился.

— С нами — да. А вот с Тарасом, Агафоном и Иваном — нет. Они очень расстроились. Очень.

Учитель музыки еще сильнее побледнел. Хотя куда уж больше. Потому как это были имена той незабвенной троицы, что выполняла для него грязную работу.

Секунд пятнадцать висел.

А потом взял себя в руки и усмехнувшись, спросил:

— И давно вы знаете?

— О том, что ты шпионишь для Кольбера? С самого начала. Вы верно за дикарей нас принимаете, если позволяете себе так грубо работать. Хотя… ничего нельзя спрятать лучше, чем положив на виду. Не так ли? Восемь покушений. Такое упорство.

— Восемь неудачных покушений.

— О! Это меняет дело. — едко усмехнулась Арина.

— Почему меня не взяли сразу?

— А ты не понимаешь? Подумай. Что ты делал?

— Я?

Учитель музыки, вроде бы взявший себя в руки, вновь побледнел.

— Вижу, что понял. Ты завершал дела. Сдав нам часть своих подельников. В том числе и в среде аристократии. Большое тебе спасибо за это. Ну и документы. Ты ведь везешь с собой много всяких… хм… писем. Часть из которых получил от своих подельников.

Мужчина зажмурился.

Словно его прострелила сильная зубная боль.

Наклонился.

Схватился за сердце.

И попытался незаметно достать из кармана маленькую склянку. Но его руку почти сразу перехватила лапа Герасима.

— Му-му… — произнес он, покачав головой.

— Сейчас мы пройдем в твою комнату. Ты оденешь новую одежду. Мы прихватили ее для тебя. Свежую. Чтобы без неожиданностей. Соберем твои вещи. И пойдем к каретам. Так что не шали.

— А за ради чего мне вести себя покладисто? — холодно спросил учитель музыки. — Чтобы сдохнуть в мучениях в подвале у этого нелюдя?

— У нелюдя? Это ты о ком? — невозмутимо переспросила Миледи.

— О хозяине твоем. Али не знаешь? Он же не человек.

— Ты еще скажи, что его пуля не берет, — смешливо фыркнула женщина.

— Ты сама видела это!

— Вот где-то умный, а где-то дурак. На нем под одеждой были доспехи. — хохотнув произнесла она.

— Что?

— Он этого бедолагу просто развел. Указал сам куда стрелять. В самое защищенное место.

— Но…

— Он человек, можешь не переживать. Я видела его новорожденным, и сама выкармливала. Собственной грудью. Что же до подвала и мучительной смерти… хм… если пожелаешь, это произойдет. Если сейчас начнешь дурить.

— Ты думаешь я поверю твоим словам?

— Алексею Петровичу ты нужен живым.

— Зачем?

— Чтобы сыграть в игру с твоими нанимателями. Которые подвели тебя под верную смерть.

— Они не знали!

— Дальше по дороге лес. Там группа разбойников. Они ждут тебя. У них инструкции — тебя убить и тихо прикопать. Лучше разрубив на куски, чтобы не нашли. А документы собрать и передать одному из твоих коллег.

— Кому?

— А ты сам как думаешь? — усмехнулась Миледи. — Именно от него мы и узнали. Он поначалу не захотел сотрудничать, но… Алексей Петрович нашел к нему… хм… новые подходы.

— Боюсь спросить, что он с ним сделал.

— Когда мы уезжали — он был еще жив. Можешь сам глянуть. И даже спросить, если не издохнет. Тебе ведь интересно узнать, почему у него были инструкции тебя ликвидировать в случае, если возникнут проблемы.

— Ликвидировать.

— Тобой просто решили пожертвовать.

— Но зачем?

— А ты сам подумай. Ты своих хозяев лучше нашего знаешь. И их мотивы. Как по мне — ты слишком много знаешь из числа того, что им лучше бы не светить. И, полагаю, это как-то связано не с Москвой, а с Парижем. Вряд ли Москва их могла так интересовать.

— Они не могли знать, что Алексей Петрович так искусен в защите.

— А если могли?

Учитель задумался.

— Так что веди себя прилично. Доедай и поехали. Если дурить не будешь, убивать тебя никто не станет. Ты сумел произвести впечатление на царевича и его заинтересовать.