Каменные быки из крупных камней, на которых поднимались массивные кирпичные опоры. А между ними деревянные ферменные пролеты.

Все стандартно.

Что-то подобное уже было возведено на дороге от Новгорода до Воронежа. Исключая Оку, через которую пока был переброшен понтонный мост, размыкаемый на ночь для прохождения судов.

Самой ценностью этого моста через Сылву были пролеты. Большие и удивительно длинные пролеты. Аж в 65 аршин[157]!

В этом мосту деревянные фермы из лиственницы улучшили, дополнительно стягивая железными тягами. Из-за чего вся конструкция сближалась со знаменитой системой Гау. Можно было даже сказать, что у Алексея получилась ее разновидность.

Для человека же непосвященного это выглядело если не чудом, то… чем-то близким. Вон какие невероятно большие пролеты. Да под какой нагрузкой! Посол, как царевичу донесли, даже специально наблюдал с берега за прохождением груженого состава.

Если сама чугунная дорога выглядела достаточно трудным решением. Политически. И Ирану еще только предстояло решить — нужна она ему или нет. То вот с мостами — ситуация выглядела иначе.

Страна они горная.

И мостов с длинными пролетами требовалось чрезвычайно много. Особенно таких, что выдержат прохождение тяжелого, груженого каравана. Или армии.

И посол — горел.

Натурально горел.

Алексей же рассказывал, что сейчас они обдумывают строительство через Оку нового типа моста. Подвесного. На цепях. С совсем огромными пролетами.

Посол слушал.

Задавал наводящие вопросы.

И чем дальше, тем больше царевич понимал — что уж для изучения строительства мостов — иранцы точно пришлют рабочие бригады. И, вероятно, много.

— А что дальше?

— В каком смысле?

— Вот вы построите чугунную дорогу от Перми к Нижнему Тагилу. Но вы ведь на этом не остановитесь. Не так ли?

— Да, разумеется. — кивнул царевич. — Дальше мы будем расширять этот участок с тем, чтобы довести ее от Перми до Москвы. С созданием большого моста через Волгу.

— Вот как… — задумчиво произнес посол. Вроде спокойно, но в глазах его вспыхнул в очередной раз интерес. Мост через Волгу его явно заинтриговал. Он ее видел в тех краях. Широкая, полноводная река. И такой мост мог бы стать весьма интересным опытом.

— Да. А дальше — новая большая ветка — от какого-нибудь порта на Балтике к вам. Через Дербент. Чтобы объединить нашу и вашу дорогу. Ведь зимой наши реки замерзают. И, вместе с тем, замирает торговля, а это совсем не хорошо.

— Не хорошо, — охотно согласился посол.

— Представьте — единая линия чугунной дороги от Бендер-Аббас до Балтийского моря. По которой круглый год двигаются составы и везут товары. Много товаров. Очень много, принося и вам, и нам великую выгоду…

— Это звучит сказочно. Но Кавказ. Мы ведь не вполне его контролируем.

— Вы имеете в виду, как мы его делить будем в процессе установления контроля?

— Да. И это тоже. Он очень сложный регион, где все перемешано.

— Я предлагаю его разделить по Кавказскому хребту. Все что южнее — ваше, все что севернее — наше. Удобный естественный барьер с проходом у Дербента.

— Но Дербент сейчас — земли нашей державы. Он ведь севернее предложенной вами линии разделения.

— Я думаю, что нам будет несложно договориться. В масштабах столь большого взаимовыгодного сотрудничества — это мелочь. В конце концов мы можем его даже купить. Хотя это все совсем не обязательно. Но разделение по Кавказскому хребту было бы для нас удобно. В любом случае — это дело далекого будущего. И решать этот вопрос нам нужно совместно и полюбовно, к взаимной выгоде обоих сторон.

Посол медленно кивнул.

— А восточный берег Каспийского моря? Какие у вас планы относительно него.

— Ясной позиции у нас пока нет. Нас тревожат постоянные набеги местных кочевых народов. Но занимать эти земли мы не спешим. Для нас главное — покой наших границ в тех краях.

— Для нас тоже, — кивнул посол.

— Возможно нам придется его тоже поделить и занять. Чтобы умиротворить и устранить угрозы. Но, как и с Кавказом, я полагаю, главное — делать это сообща и полюбовно. Главными самоцветами тех мест являются старый Хорезм, Бактрия и Аральское море.

— Аральское море… — не думал, что вас оно интересует.

— Если построить судоходный канал от Каспийского моря с каскадом шлюзов, то оно открывает хороший торговый путь в Хорезм и Бактрию. Если не тянуть туда чугунную дорогу — это единственный способ хоть как-то торговать с ними по-человечески, а не мелкими караванами верблюдов.

— Не любишь ты их, — покачал головой посол.

— Отчего же? Но всему свое место. Ни к вам, ни к нам не получится вывозить много товаров из Хорезма и Бактрии без этого канала. Или чугунной дороги, которая бы его заменила. Впрочем, это все не к спеху.

— Не к спеху, — согласился посол. — Но было бы неплохо определится с интересами. Дабы избежать не нужных обострений.

— Через Бактрию идет достаточно удобный торговый путь в Пенджаб. И там, прямо от берегов Амударьи, как мне говорили, можно проложить чугунную дорогу. Еще короче, чем между Каспием и Бендер-Аббасом. А это уже самое сердце севера Индии. И дальше можно вести дорогу к Дели. К тем местам, которые чрезвычайно удалены от побережья. Но полны ценными товарами.

— Ты умеешь строить планы, — усмехнулся посол Ирана. — Бактрия — это земля моего государя. Ты тоже хотел бы ее получить?

— Зачем? — удивленно на него посмотрел царевич. — Тебя так задели моя слова о Дербенте?

— Раньше ты о нем не говорил.

— Если это так важно для вашего государя, то и пусть. Разделим по Кавказскому хребту с Дербентом как вашим пограничным городом. Просто в масштабах этих монументальных вещей возня за клочок земли не стоит и выеденного яйца. Во главе угла стоит построение взаимовыгодного сотрудничества на века. Из-за этого я и хочу взять в жены сестру вашего государя. Чтобы первый, самый сложный период, прошел для нас всех мягче. Мы все-таки представители разных культур. Нам нужно время для притирки, чтобы понять друг друга и привыкнуть друг к другу.

Посол кивнул.

— Мы действительно слишком разные. И… — замолчал он, задумавшись.

— Что?

— Я много думал о том, не навредит ли этот брак? Как сестру моего государя примут у вас? Не пошатнет ли она вашу власть? И чем больше думал, тем сильнее склонялся к мысли о том, что этот шаг ударит и по вам, и по нам весьма болезненно.

— Ты думаешь?

— Уверен. Против моего государя совершенно точно возбудятся фанатики и те правоверные, кто увидит в этом шаге отступление от идей ислама. Их, к сожалению, немало. А в ваших землях… я слышал о том, насколько плохо отнеслись у вас к царице из кабардинцев[158]. Мы же еще дальше.

— И ты не видишь выгод от этого союза?

— Выгоды есть. И немалые. Но… — он покачал головой, — слишком много это породит проблем.

— Если мы хотим веками жить в тесном дружбе и согласии, без которых доброй торговли не наладить, то нам нужно придумать, как преодолеть эту проблему. Чем больше наших знатных семей породнится с вашими знатными семьями — тем лучше.

— Примите ислам. — развел руками улыбнувшийся посол.

— Ты же понимаешь, что это невозможно. Точно также, как и вы не можете принять христианство. Мы такие, какие есть. И нам нужно как-то уладить эту крайне досадную трудность во взаимоотношениях. Если бы наши знатные семейства породнились, это серьезно бы укрепило союз. Не только правящие дома, а вообще все наиболее значимые семьи.

— Согласен, — кивнул посол. — Но как это сделать не представляю.

— На то нам Всевышний и дал разум, чтобы находить решения. Даже, казалось бы, неразрешимых вопросов.

Помолчали.

— А эти негритянки… — после затяжной паузы спросил посол. — Зачем они тебе?