Царевич взял эту поделку и покрутил в руке.

Поймал себя на мысли, что невольно искал какое-нибудь характерное клеймо. Усмехнулся. Стал рассматривать внимательнее. Изредка косясь на Вайерсберга. Вдруг тот тоже гость из будущего? Ну а что? Мало ли? Он то сам как-то сюда попал. Почему бы еще кого не забросило?

В тот день погибло много людей. Часть уж точно — подневольные ребята, которые деваться было некуда. Мало ли какой у них кругозор? Так что, немного помедлив, Алексей спросил у оружейника, внимательно глядя ему в глаза:

— У вас продается славянский шкаф?

Вайерсберг моргнул.

Несколько удивленно выгнул бровь. И совершенно невозмутимо ответил, хоть и с некоторой заминкой:

— Мы не занимаемся изготовлением мебели. Ни шкафов, ни кроватей не делаем.

Алексей напрягся.

Мутный ответ.

Странный ответ.

Почему он вспомнил кровать?

Постояли. Посмотрели друг другу в глаза. Оружейник выдержал взгляд царевича вполне спокойно. Впрочем, это ни о чем не говорило…

Этот штык-нож он утвердил. Поручив изготовить заводу Вайерсберга как их сами в нужном объеме, так и комплекты для монтажа крепления к винтовке. Да и комиссии образец понравился. Очень. По эксплуатационным качествам явных недостатков у него не имелось при впечатляющей универсальности. По весу же он примерно был равен старому штыку, будучи лишь совсем немного тяжелее. Так что чистый выигрыш по массе от его принятия на вооружение составлял четыре с половиной фунта. Даже больше, чем рассчитывали!

Старые тесаки, впрочем, списывать не стали. Оставили их артиллеристам, саперам и иным, словом — всюду, где оно требовалось. Обычным же мушкетерам решили вместе с винтовками выдавать только штыки…

Разошлись.

Алексей в странном настроении отправился дальше. На заседание одного из профсоюзов. Их утвердили недавно. Года как не прошло.

Схема была проста.

Работники выбирали себе из своих коллег представителя. По одному на предприятие крупнее ста сотрудников. Если оно крупнее, то по одному на каждую тысячу. Если меньше, то одного на несколько, чтобы сообща не менее сотни, но и не больше тысячи.

Этот выборный представлял их интересы. Вмешиваться в непосредственную работу предприятий он не мог, так как обладал правами наблюдателя. Однако имел право прямого обращения в инстанции, вплоть до министра, канцлера и самого царя, если это требовалось. Зарплату же ему платила казна. Что делало его полностью независимым от заводчика, превращая в удобный инструмент для контроля за исполнением трудового кодекса и обратной связи с людьми.

Вот на встречу с такими людьми царевич и направлялся. В профсоюз работников черной металлургии. Он ее сам и инициировал, желая поговорить с ними о состоянии в целом. Угроза большой войны должна была лечь на плечи в первую очередь этой отрасли. И было бы неплохо знать о том, чем она живет. Сейчас вот он хотел послушать низы. А через недельку верхи должны были собраться в Москве…

У дверей он встретил смутно знакомого мужчину со значком профсоюзного выборного. Чуть задержавшись и перекинувшись с ним несколькими фразами, он узнал в нем того самого юношу, что сколько-то лет назад пришел из под Твери к дяде на завод. На тот, что печки делал железные. И через директора попал тогда на только еще начинающийся поиск молодых талантов.

Сначала его устроили на инструментальную мануфактуры. Потом его переманили на Каширские заводы — на опытное производство. И он где-то там скрылся из виду Алексея. Теперь вот нашелся.

— Как тебе работа? — кивнул Алексей на профсоюзный значок. — Не обижают?

— Да зачем? — улыбнулся парень. — Лев Кириллович сам очень нуждается в пригляде за делами. Чтобы его управляющие не шалили. Каждую неделю нас собирает. Если что не так — к нему идем.

— А ежели он не помогает?

— Да пока такого не было. — пожал плечами собеседник. — Бывало ворчит. Но он очень трепетно относится к людям. Не по доброе душевной. Нет. За выполнение плана переживает. Ведь если выделка железа сорвется добра не жди. А ежели проверять ты начнешь и выяснится, что из-за нарушений кодекса трудового то произошло или еще каких проказ… — паренек махнул рукой. — С таким заводчиком одна радость работать. Старается и за страх, и за совесть…

Зашел внутрь.

Все расселись.

Попили чаю. Поговорили.

Все оказалось ожидаемо. Мелкие проблемы. Быт. Кое-где какие-то неустроенности. Но в остальном — терпимо. Нарывов вроде бы не было…

Вышел от них.

День не заканчивался.

В принципе оставались только мелкие дела на сегодня. Текучка и бумажная волокита, которую он завершал уже дома. Но ехать домой он не собирался.

Постоял.

Подумал.

Посмотрел на солнце, прикидывая — чем бы себя еще занять. И отправился в музей. Давненько он туда не захаживал…

Так до вечера и проболтался по Москве.

Заночевать же решил в кремле. Благо, что у него там имелась постоянная квартира, выделенная для остановки. Мало ли по каким делам?

Поужинал в тишине.

Кроме слуг никто не нарушал его покой здесь.

И лег спать.

Но только лег — стук в дверь.

— Кто там?

— Серафима Соломоновна прибыть изволила. Принять просит. — донеся взволнованный голос слуги.

Алексей открыл дверь.

На пороге стоял явно озадаченный слуга и заплаканная жена.

Сделал приглашающий жест, давая ей войти. Прикрыл дверь. И невозмутимо спросил:

— Что случилось? Отчего ты вся заплакана? Болит что-то?

— Я… я… мне не нужен крыло! — выкрикнула она порывисто и всхлипнула.

— Что? Как же так? Ты же утром требовала его. И говорила, что хотела бы получить даже их два.

— Нет! Нет! Я не хотеть крыло дворца! Не хотеть наложниц! Не хотеть, чтобы ты не приходить ко мне!

Алексей с трудом сдержал улыбку.

Утром, уезжая, он попросил Миледи поговорить с этой юной особой. Кратко объяснив задачу. Так что, когда он уехал, женщина заглянула к его супруге и кратенько обрисовала перспективы в лучших традициях доброжелателя. Рассказав и про судьбу Евдокии Федоровны, которую от монастыря только сын спас. И о том, что ее ждет дома, коли вернется. И о той похоти, которую Алексей только усилием воли сдерживает…

Накрутила она ее знатно.

Обрисовав перспективы брошенной, никому не нужной бабы, доживающей жизнь в «медвежьем углу» и полном одиночестве.

Наговорила страшилок.

И ушла.

Постаравшись сделать так, чтобы царевну «поменьше тревожили». То есть, обеспечила ей возможность побыть наедине со своими страхами. Чем довела к вечеру практически до паники.

А когда сообщила, что царевич заночует в кремле, с такой характерной ухмылкой, окончательно сломило ее желание брыкаться. Ибо Серафима поняла это по своему и весьма превратно. Так что, взяв руки в ноги, а она рванула в кремль. Рассчитывая закатить скандал и выгнать «всех этих шлюх». Но она их не застала. Отчего еще сильнее залилась слезам и бросилась обниматься, целоваться и так далее.

Испугалась она.

Сильно испугалась…

Утром ни свет ни заря постучались.

Алексей с трудом продрал глаза. Жена лежала рядом. Обнаженная. Растрепанная. По телу прошла приятна, бодрящая волна, вместе с воспоминаниями о ночи.

Он накинул на себя простыню, словно тогу. Ибо был обнажен. А стучали настойчиво.

За дверью стояла Миледи.

— Что случилось?

— Габсбурги начали вторжение к османам.

— Повод?

— Поддержка восстания болгар и освобождение всех христиан.

— Болгары в курсе? Хотя… глупый вопрос. Восстание ведь австрийцы организовали…

— Я так понимаю, вы помирились? — спросила Арина, довольно пошло улыбнувшись.

— Громко было, да?

— Очень, — еще сильнее улыбнулась Миледи.

— Кто слышал?

— Все.

Алексей покраснел.