Было хорошо.

Он мурлыкал себе под нос едва различимо какую-то песенка, совершенно не попадала в музыку.

— О чем ты поешь? — наконец, не выдержав, спросила Серафима.

— Да так… почему-то вспомнила одна песенка из далекого прошлого.

— Когда-то давно в древней глуши среди ярких звезд и вечерней тиши стоял человек и мечты возводил, себя среди звезд он вообразил и тихо проговорил… И может быть ветер сильнее меня, а звезды хранят мудрость столетий, может быть кровь холоднее огня, спокойствие льда царит на планете, но… я вижу, как горы падут на равнины под тяжестью силы ручного труда, и где жаркий зной, там стоят будут льдины, а там, где пустыня — прольется вода, раз и навсегда, по прихоти ума…

— Никогда ее не слышали.

— Никто не слышал.

— Ты ее сам сочинил?

— Нет… нет. — покачал головой Алексей. — Павел Пламенев. Но ты его не знаешь. Он еще не родился.

— Что? Но как такое возможно?

— Ты же уже давно заметила, что я странный, не так ли?

— Это… слишком бросается в глаза. И да, я слышала про ту историю в церкви. Песня… она как-то связана с теми событиями, да?

— Именно так. Просто всплыла в памяти непонятно почему. Иногда со мной такое происходит.

— А что там произошло?

— Считай, что я смог заглянуть в щелочку будущего и оно меня изменило. Жаль только память человеческая слаба. И я был еще слишком глуп… многое из нужного не смог понять… чтобы передать людям.

— Говорят, что в былые годы такое уже случалось.

— Серьезно? — удивился Алексей.

— Всевышний посылал людям пророков, открывая им некие знания.

— О нет, избавь меня от этого. Пророк. Смешно же. Я грешный человек с массой слабостей и недостатков. Какой пророк? Да и с чего ты вообще это взяла?

— Я пересказала в письме одному мудрому человеку ту историю, и он сказал, рассказал о былых делах.

— Милая моя Серафима… не стоит так делать, — покачал головой Алексей. — Последнее в жизни, что я хотел бы — это стать в глазах людей пророком. Нет. Я простой человек, который волею судьбы оказался там, где что-то можно поменять. Увидел больше обычного. И постарался…

— Что постарался?

— Был один шутник. — задумчиво произнес Алексей.

— Еще не родившийся?

— Пожалуй. — усмехнулся муж. — А может он никогда и не родится. Кто знает? Мда. Так вот, он как-то попытался упростить заповеди христианства. В шутку, разумеется. Хотя, на мой вкус, у него получилось очень недурно. Да.

— И что же он сказал?

— Он сказал, что нужно просто быть хорошим человеком и постараться при этом никого не убить. Мне понравилось. Любой бы священник или аятолла заявил — глупость. Ведь Всевышний дал нам больше правил. Однако… что это мое кредо. Я именно так и стараюсь жить. А ты пророк… смешно же… Ну какой из меня пророк? Разве что кислых щей…

Супруга улыбнулась.

Она и ожидала от Алексея услышать что-то подобное.

Серафима своими глазами видела, как он заботился о народе. Не раздачей милости. Нет. Он пытался помочь им всем жить лучше своим трудом… своим умом. Что было не в пример лучше, ценнее и глубже.

Женщина ведь вела весьма насыщенную переписку с людьми из Ирана. Разными. С братом. С тетей. С рядом богословов, которые охотно вступили с ней в переписку, хотя в свое время и фыркали.

И она рассказывала им про мужа и его дела. Про то, что он не чурается общения с простыми людьми. И даже специально выискивает способы для него, в обход сановников. Про его мысли и усилия.

Не шпионя. Нет. Ибо никаких секретов супруга она не выдавала. Просто обычные «кухонные» разговоры в эпистолярной форме.

Получая при этом обратную связь.

Разную.

И чем дальше, тем больше рост интерес тех богословов к Алексею. Он их увлекал как феномен. И они искали ответы на вопросы: кто он и как так получилось? Точно так же, как поступали и в Патриархате, и в Святом престоле. Ведь вопрос-то остался висеть в воздухе. В то время Алексей как аномалия становился все ярче, все сильнее влияя уже не только на Россию, но и на весь мир.

Кто-то находил в нем проявление происков нечистого.

Кто-то — божественного провидения.

Но ни одна из конфессий не оставалась к нему равнодушной. Сходясь в том, что царевич — человек поистине неординарный, прикоснувшийся к чему-то запретному… тайному, изменившему его…

Серафима молчала, продолжая делать легкий массаж.

Ее муж тоже молчал, прикрыв глаза.

Да и граммофон замолчал, закончив проигрывать пластинку.

А перед ними на столе лежали комиксы. Много. Разные. В них были изложены в картинках приключения самого разного толка.

Тут имелся и Роман Коробов в роли русского Робинзона Круза, что путешествовал по дальним морям. И сыщик Феликс Алексеев, применявший дедуктивный метод не хуже Шерлока Холмса, ну и, заодно популяризирующий научно-технические новинки. И неунывающий поручик Ржевский подававшийся как этакий Джеймс Бонд и Казанова, который не пропускал ни одной юбки. И гениальный инженер Путилов, и армейский майор Кром и так далее. Нашлось место даже для неунывающего и мужественного командора летательного аппарата, непрерывно терпящего бедствие то тут, то там…

Звякнул колокольчик, сообщая о прибытии лифта. И где-то через минуту зашел Голицын.

— Ох, прошу прощения, — произнес он, увидев Серафиму и Алексея. — Секретарь…

— Да не обращай внимания, — вяло произнес царевич. — Ты редко заходишь без дела. Что-то случилось?

— Август Сильный преставился.

— Сам?

— Неясно.

— То есть, есть подозрения?

— По слухам — отравили.

— И кто же? Неужели пруссаки отличились?

— Злые языки болтают, что сами магнаты подсуетились.

— А сам что думаешь?

— Могли. И повод имелся. Им обострение с нами не с руки. Да и вообще — Август вел слишком авантюрную политику.

— Тебе не кажется, что последнее время стали часто умирать монархи? Филипп Испанский, Иосиф Австрийский, Август Польский… Кто следующий?

— Ты Людовика Французского забыл.

— Ну да, конечно, — покивал царевич. — Падеж какой-то, тебе не кажется? Они все за год отошли, не так ли?

— Просто совпадение.

— Однако же Филипп и Август оказались убиты.

— По разным причинам разными людьми.

— Иосифа, кстати, тоже могли прибрать.

— Так он же от оспы умер.

— Что мешало его ей заразить? Например, одежду, которую он носит, пропитать жидкостью из нарывов.

Голицын задумался.

— Людовик, — продолжил Алексей, — только от старости ушел. Вроде как. Но тоже есть вопросы. Больно вовремя. Тебе не кажется?

— Ты считаешь, что их всех убили?

— Есть у меня такие подозрения… — кивнул Алексей. — Все жду, когда уже и меня приберут.

Руки Серафимы дрогнули от этих слов.

— Что ты такое говоришь?! — воскликнул Голицын.

— Ты не хуже меня знаешь, что я как кость в горле у многих. Особенно у аристократов.

— Только благодаря тебе многие из них крепко разбогатели.

— Начав напрягаться. А человек ленив. Я отлично знаю, что многие из них хотели бы жить по-старому, но с новыми богатствами. Трудовой кодекс тот же отменить, право крепостное вернуть и прочие чудеса наворотив.

— Такие глупости только старики и говорят. Да и то — очень немногие. Большинство же за тебя сами кого угодно растерзают. Ты — их будущее.

— Грустно, если так, — равнодушно произнес Алексей. — Ты даже не представляешь, как я устал. Двадцать лет назад я начал упорно учиться и трудиться. Двадцать лет. Представляешь? Хотя кажется, что это произошло вчера. Да… Почти без выходных и отпусков. Иной раз и поспать толком не мог.

— Так брось все, Алексей Петрович, да поспи. Отдохни.

— А дела? Кто их делать будет?

— Как-нибудь справимся. Вон — помнишь, ты на Уральский камень ездил. Справились же. И когда в посольство в Иране отправлялся — как-то управились. Чай не совсем дурни.

— А если привыкну?