А вот Зана и уговаривать бы не пришлось, да и справился бы он с этой проблемой, пожалуй, лучше любого из них, поскольку имел – кроме глаз, куда более зорких, чем у людей, и рук, чтобы бросать перед собой камешки, – еще и всевозможные датчики, позволяющие заметить то, что люди без специальных приборов никак сделать не могут. Немаловажным было и то, что Зан мог двигаться очень быстро, ничуть не медленнее вездехода, а потому в отведенные полтора часа они бы точно уложились.
Но если Зан не очнется, тогда… Двуединый негромко вздохнул, потому что все уже решил: в этом случае впереди пойдет он. Будет держать наготове «Никель» и бросать перед собой веточки и камешки. Или, что будет, наверное, лучше, по примеру трубников станет ощупывать путь впереди длинным прутом – березовым, ольховым, ивовым, без разницы. Так не придется тратить время на то, чтобы собирать камешки и обламывать веточки, – оно, это время, и без того удлинится часов до четырех, а то и до пяти, потому что бежать и даже просто идти быстро по лесу он не сможет.
В итоге Ломон все же заснул, и ему приснилось, будто он несется по лесу верхом на Медке, держа перед собой длинную ивовую «удочку». И думает при этом: «Какой я все-таки находчивый! Так ведь и быстро получается, и ноги стаптывать не нужно». Но почему-то о том, что верному мохнатому другу при этом приходится не только стаптывать лапы, но и центнер, считай, если с одеждой да оружием, на себе тащить, ему в том сне в голову не приходит. Хорошо, что Медок пес не стеснительный, без комплексов, а потому сам ему негромко говорит:
– Ломон!.. Эй, Ломон! Хватит уже, я отключаюсь.
– Нет-нет, что ты! – начинает наконец доходить до сталкера, что он замучил четвероногого друга. – Да, уже хватит, я слезаю! Ты только не отключайся! Я дальше сам тебя понесу, веришь?
– Ты не сможешь меня понести, я слишком тяжелый, почти девять пудов[296].
– Ты не весишь столько, мой хороший. В тебе пуда три – три с половиной…
– Спасибо, что считаешь меня хорошим, – произнес Медок странным, почти безэмоциональным голосом, – но ты ошибаешься насчет моего веса. По прибытии в Канталахти произведем контрольное взвешивание, и ты убедишься, что прав я.
– Какой ты все-таки зануда… – начал было Ломон, но тут же все понял и окончательно проснулся.
Перед ним на лавке сидел Зан, отключавший от себя зарядные провода.
– Ты в порядке? – с нескрываемой радостью, хоть и негромко, чтобы не разбудить остальных, спросил двуединый сталкер.
– Работоспособность моего организма составляет на данный момент девяносто шесть и одну десятую процента. При допустимом уровне в девяносто пять.
– Это просто замечательно!
– Я бы так не сказал. Я бы предпочел значение, более близкое к ста. Хотя бы девяносто восемь.
– Ты все-таки остался самим собой, – с облегчением выдохнул Ломон.
– Кибернетическим человекообразным устройством с искусственным интеллектом?
– Занудой.
– Возможно, мои дотошность и пунктуальность могут показаться с твоей точки зрения занудством, – судя по изменившемуся тону, слегка обиделся кибер, хотя мог бы уже и привыкнуть, – но отнесешь ли ты к этому мой вопрос: что здесь делает участница группировки «ОСА» с позывным Олюшка и где прячутся две другие – в багажном отсеке?
– Ты превзошел сам себя, веришь? – усмехнулся двуединый. – Ты задал в одном предложении сразу три вопроса.
– Задам и еще один, не менее важный: где вы нашли собаку? И попутно с этим еще один: где дирижабль?.. Мой счетчик пройденного расстояния говорит о том, что мы еще не доехали до Канталахти.
– Не доехали. Но давай-ка дадим еще немного поспать остальным и выйдем из вездехода, чтобы им не мешать. Там я тебе все и расскажу.
Ломон с Заном выбрались наружу, и сталкер рассказал киберу все, что с ними случилось, пока тот был в отключке. Разумеется, вышел с ними и Медок, который тоже внимал рассказу друга.
Молча выслушав все, Зан высветил перед собой голографическую карту Кольского полуострова и приблизил участок, в который ткнул пальцем:
– Мы здесь.
На этом месте карты, где как раз была прочерчена светлая полоска дороги, загорелась красная точка и всплыли символы: «67’34’’ с.ш. 32’39’’ в.д.».
– Это координаты… – начал объяснять Зан, но Ломон прервал его:
– Уж это я и без тебя знаю. Наши координаты с привязкой к северной широте и восточной долготе. Знать бы еще координаты упавшего дирижабля…
– Но ведь ты сказал, что их знает Медок, – сказал кибер. – Пусть не точные цифры, которые вряд ли ему известны, но ведь ты можешь расспросить у него, что там поблизости, как выглядит местность.
– Поблизости там озеро Пасма, – помрачнел Ломон. – Остальные подробности выяснить не удалось. Видишь ли, железный друг мой…
– Я не железный! – уже привычно возмутился Зан.
– Видишь ли, нежелезный друг мой, когда из двух человек я стал двуединым, то способности Лома, как бы это помягче сказать… слегка приугасли, растворились в сдвоенном сознании, что ли… Веришь?
– Да. Думаю даже, что это логично.
– Вот только благодаря этой долбаной логике я не могу теперь «слышать», что мне говорит Медок. Вертится в голове лишь какая-то карусель, от которой тошнить начинает… Поэтому приходится довольствоваться тем, что Медок гавкает в ответ на наши вопросы: один раз – это «да», два раза – «нет», трижды – «не знаю». Но таким манером выспрашивать о том, как выглядит местность, – это полдня уйдет.
– Медок, – повернулся к псу кибер. – А какие звуки ты еще можешь издавать? Я имею в виду – через пасть.
– А через что еще? – удивился было двуединый сталкер, но тут же смутился: – А, ну да… – И спросил у Зана: – А зачем тебе? Хочешь расширить собачье-человечий словарь?
– Именно.
– Ладно, – пожал плечами Ломон. – Давай, Медок, продемонстрируй свои возможности. Только не слишком громко, чтобы не разбудить наших попутчиков. Хотя негромко лаять – это уже, наверное, этот, как его…
– Оксюморон, – подсказал Зан.
И Медок начал издавать звуки. Он лаял, тявкал, скулил, подвывал – всего не перечесть. Говоря откровенно, двуединый не всегда отличал один звук от другого, и когда мохнатый друг замолчал, махнул рукой:
– Бесполезно! Мне будет не разобрать, что он говорит, да и не запомнить все. Он звуков пятьдесят издал.
– Сто восемьдесят шесть, – сказал кибер. – И тебе не обязательно все запоминать, достаточно, что это запомню я.
– А сам-то Медок запомнит?
Дверь вездехода открылась, и оттуда высунулась растрепанная Олюшкина голова.
– Ломон, ты зачем собаку мучаешь? – угрюмо спросила она. – Не ожидала от тебя такого… А! Железное чучело очухалось! Так это оно над животным издевается? Его что, перемкнуло?
– Я не железный, – тут же парировал Зан. – И мы никого не мучаем, а проводим лингвистические изыскания. Кстати, я привык, чтобы ко мне применяли мужской род, а не средний, а слово «чучело» и вовсе считаю неприменимым по отношению к себе.
– Ломон, что он несет? – посмотрела осица на сталкера.
– Хочет научиться понимать Медка, – сказал двуединый. – И давай правда обойдемся без оскорблений, хорошо? Разбуди лучше остальных – перекусим да в путь тронемся.
– После такого собачьего концерта никого уже будить не надо, – хмыкнула Олюшка. – Только они вылезать теперь боятся.
– Ничего мы не боимся, – послышался из вездехода голос Подухи. – Просто непонятно было спросонья, что случилось. Думал, на нас утырки напали.
Позавтракали опять тушенкой и сухарями. Костер и в этот раз разводить не стали – жалко было тратить время, – вполне обошлись и холодной водой.
Медок, схарчив по-быстрому полбанки мяса, отошел вместе с кибером в сторонку, и теперь лай, вой и поскуливание создавали трапезе весьма специфический звуковой фон, что, впрочем, не отразилось ни на чьем аппетите.
