– Н-не раздал, – замотал головой Мишка. – Н-но я н-не помню, что с-с ними с-сделал… М-может, п-просто в к-кусты выкинул. М-мы в скверике с-сидели…

– А Бабурина-то там была?! – выпалила Лана.

– Бы-ы-была, – удрученно кивнул Кочергин. – Я и го-оворю, что вы-и-иноват…

– Погоди ты себя корить! – прикрикнул Андрей. – У меня еще во-вторых есть и в-третьих! А то и в-четвертых, в-пятых наберется.

– Н-ну?.. – с надеждой посмотрел на него Мишка.

– Во-вторых, когда это было? Уже, небось, дней десять прошло. Твои поганки сгнили бы давно! Веришь?

– Яд бледной поганки не разрушается, даже если ее сварить или высушить, – сказала Лана.

– А ты-то откуда знаешь? – удивленно глянул на подругу Андрей.

– Я из вологодского села родом, забыл? Там леса – ого-го какие! И грибов – тьма. Мы там с детства все о них знаем.

– Хорошо, тогда в-третьих! – почти сердито произнес Кожухов, сверля взглядом понурого Михаила. – Если ты показал и рассказал им, что эту поганку есть ни в коем случае нельзя, то с какого хрена ты считаешь себя виноватым? – Тут он стал говорить четко, буквально по слогам: – Ты! Им! Сказал! Нельзя! Ты сказал: это – яд! Вы умрете! Так?

– Т-так, – кивнул Мишка. – Н-но…

– А вот без «но». Нет тут никаких «но»! Если кто-то решил покончить с собой с помощью поганки, то виноват не ты, и даже не мать-природа, а этот конкретный «кто-то». В данном случае даже известно, кто именно.

– Ты думаешь, она сама?.. – ахнула Катя.

– А ты думаешь, ее отравили? – с сарказмом переспросил Андрей, но тут же поперхнулся, даже закашлялся и произнес: – Прости, а ведь и правда…

– То есть кто-то подслушал, что мы собрались идти разоблачать Алену, и быстренько убрал ее? – заморгала Катерина. – А ведь точно! Я же говорила, что чувствовала, будто кто-то у меня в мозгах роется! Как раз тогда, во время нашего разговора, все сходится.

– Н-не с-сходится, – замотал головой Кочергин. – С-срок с-слишком м-маленький.

– Для чего? – уставилась на него Катя.

– Для того, чтобы яд начал действовать, – подхватила Мишкину мысль Лана. – Он начинает себя проявлять через много часов, иногда через сутки. А мы пришли минут через десять-пятнадцать.

– То есть ее отравили еще сутки назад? – выкатила глаза Катюха.

– Или она решила покончить с собой еще накануне, – пробормотал под нос Кожухов, но его все услышали.

– Нет, – сказала вдруг Лана. – Она не покончила с собой. Ее убрали. Отравили. Как раз накануне.

Катюха почувствовала, как язык от волнения занемел – не пошевелить, слова не вымолвить. Нечто подобное, видимо, ощутили и Андрей с Михаилом, поскольку молчание повисло надолго. Но первой прервала его именно Катя:

– Почему? Откуда ты знаешь?

– А ты забыла, что я рассказала тебе как раз в тот самый вечер? Какой разговор Алены я случайно подслушала, из-за которого мы и пошли вчера к ней?

– Что-то про Хопчина. Алена велела кому-то сказать, что тот от нее, и тогда Хопчин все сделает.

– Да. А еще успокаивала, говорила что-то вроде: не паникуй, никто тебя не убьет. А еще велела держать язык за зубами.

– И этот кто-то испугался и все-таки запаниковал, – констатировал Кожухов. – И решил, что лучше будет, если и Бабурина придержит язык за зубами. Навечно.

– Но кто это сделал?! – дуэтом воскликнули Катя и Лана.

– Кто-то из тех, кто присутствовал на Мишкиной грибной лекции.

Три головы разом повернулись к Кочергину.

– Н-но я… – растерянно заморгал он. – Я в-всех не п-помню… Я д-даже н-не думал, что это п-пригодится.

– А что, их было так много? – посмотрела на любимого Катя. – Миш, ты не нервничай, соберись. Ведь ты же вспомнил, что там была Бабурина. А еще? Сколько их вообще было?

– Ч-человек шесть. М-может, с-семь, я н-не считал.

– Погоди-ка, – нахмурился Кожухов, – тут что-то не так. Ты не мог забыть за такое короткое время семерых человек. Даже десять не забыл бы.

– То есть к нам не только залезают в память, но и стирают ее?.. – сказала Лана.

Все четверо на какое-то время замолчали. Кате стало откровенно не по себе. Да что там, ей стало очень страшно! Не из-за самого факта, что некто в принципе это может делать, и не за себя даже, не за кого-то еще – конкретно за Мишу. Ведь память-то потерял именно он. Пусть не всю, пусть небольшой кусочек, но кто знает, сколько у него еще стерто таких кусочков? Она невольно потянулась к любимому и погладила его по руке.

Потом Андрей вынул из кармана пленку, растянул ее и показал Михаилу:

– Смотри. Здесь шестьдесят фамилий. Внимательно изучи этот список – возможно, и вспомнишь, кто из них присутствовал.

– А что это? – спросила Катюха.

– Список самых подозрительных, – не очень понятно ответил Андрей, но Катя не стала допытываться, откуда у него эта пленка и зачем она была ему нужна. Подозревать в чем-то Кожухова она давно перестала, не стоило к этому опять возвращаться. Да и будь это чем-то тайным, компрометирующим его, Андрей всяко не стал бы так подставляться.

Михаил читал перечень имен долго, возвращался к началу, перечитывал, на каких-то фамилиях задерживал взгляд, качал головой, читал дальше и опять возвращался.

– Ну, вспоминаешь кого-нибудь? – не выдержала Лана.

– Н-не знаю… – пробормотал Мишка. – Н-не уверен. Н-но вот п-почему-то кажется, что была Ивано́вская… Хотя с-саму ее не м-могу в-вспомнить там, к-когда я рассказывал.

– А почему тебе тогда кажется, что она была?

– П-понятия н-не имею. Вот в-вижу ее фамилию, инициалы – и к-как… н-не знаю… ассоциация б-будто.

– Может, потому что ее зовут Татьяна? – спросила Катя.

– А это тут при чем? – поднял брови Андрей Кожухов.

– Да я это так… – смутилась Катюха.

– Нет, ты поясни. Неважно, даже если это кажется тебе глупостью. Мозговой штурм тем и хорош: набрасывают любые приходящие в голову идеи, пусть даже на первый взгляд не имеющие отношения к делу, а то и вовсе странные. Зачастую именно они и оказываются верными.

– Но это и правда глупость, – сказала Катя. – Просто подумала, что буква «Т» похожа на гриб.

– Да, – почесал в затылке Андрей, – это и в самом деле тупиковая идейка. – Он перевел взгляд на Михаила: – А у тебя что за ассоциация?

– У м-меня еще г-глупее, – признался Мишка. – Она же Иванов-вская Т-татьяна Ан-натольевна. ИТА.

– И что?

– И т-та, – повторил Кочергин, отделив небольшой паузой первую букву. – В с-смысле, и та т-тоже.

– Мне кажется, и эта ассоциация – так себе, – посмотрела на друзей Лана.

– И все-таки, – принял решение Андрей. – Других вариантов у нас в любом случае нет. А разбрасываться даже маловероятными – слишком для нас расточительно. Поэтому предлагаю все же посетить Татьяну Анатольевну и побеседовать.

– Спросить, не травила ли она Бабурину? – не удержавшись, хмыкнула Катя.

– По ходу дела определимся, – сказал Кожухов. – Может, и спрашивать ничего не придется: увидит нас и сразу все поймет.

– И отравит нас тоже, – тихо произнесла Катерина.

– Как? – усмехнулась Лана. – Станет бросаться в нас поганками, пытаясь попасть в рот?

– Все, шутки в сторону, – глянул на нее Андрей. – Идемте.

Татьяна Ивановская, когда они к ней пришли, и впрямь повела себя странно. Нет, она не стала кидаться поганками или убегать от них с воплями: «Меня раскрыли!» Наоборот, бросилась к ним, как будто ждала целую вечность и наконец дождалась.

– Заходите, заходите, заходите! – быстро заговорила она. – Как хорошо, что вы пришли, какое счастье!

– Что-то случилось? – переступив порог коттеджа, спросил у нее Кожухов.

Татьяна Анатольевна – невысокая, с короткой стрижкой, выглядела сейчас маленькой испуганной девочкой, хотя ей было далеко за пятьдесят. Обежав вошедших полным затаенной надеждой взглядом, она прошептала вдруг:

– Мне страшно!

– Почему? – спросила Лана. – Чего вы боитесь? Вам кто-то угрожал?