— Вот и хорошо, — обессиленно откидываясь на подушки, заявил я. — Вот и ладно. И еще одна просьба, любезный Василий Константинович. Не сочтите за труд приготовить соответствующий документ. От моего имени. Не будем откладывать это благое дело в долгий ящик. С тем чтобы Павел Павлович уже после Пасхальных праздников мог отбыть к месту службы.

— А что станется с господином Седачевым, ваше превосходительство?

— Ах да! Седачев! Укажите, что не позднее двадцать четвертого мая он с семьей должен прибыть в Колывань, где присоединится к экспедиции в Чуйскую степь. В тамошнем поселке русских купцов напрочь отсутствует какой-либо полицейский надзор. Вот и исправим сие упущение.

Сахневич оскалился. У него здорово получалось. Завидные для человека его-то возраста зубы включали в себя совершенно звериные, длинные и острые клыки. Скажем так — для съемок очередной серии «Сумерек» его гримировать не понадобилось бы.

— Будут ли мне даны какие-либо дополнительные инструкции, ваше превосходительство? — поинтересовался старый оборотень.

— Конечно, — простонал я. Добрый доктор начинал сшивать мне глубокий порез на ноге. — Посетите меня перед отправлением в Каинск.

В гостиной добавилось народу. Страдающий обострением фантазии Корнилов оказался совершенно скрыт за спинами Фризеля, барона фон Пфейлицера, казачьего майора Суходольского и глыбой Тецкова. На пороге торчала башня Безсонова. Приятно, конечно, проявление такой заботы обо мне, но вкупе с десятками горящих свечей вся эта банда только добавляла в жарко натопленную комнату духоты. Я уже расстегнул верхние пуговки рубашки, но свежести не прибавилось.

— Господа! — промокнув салфеткой выступивший у меня на лбу пот, воскликнул врач. — Жизнь его превосходительства вне опасности. Рана чистая и быстро заживет. Но господину губернатору пришлось пережить нелегкие минуты. Ему требуется покой и отдых. Посему прошу покинуть помещение.

И пока туземное начальство у дверей недовольно ворчало, я успел подозвать Артемку и Варежку. Денщику попросту приказал задержать в номере Корнилова и Тецкова, а Варежке — укрыться пока в кабинете. С ним разговор обещал быть долгим.

Гриценко, оттирая не первой свежести носовым платком кровь с пальцев, удовлетворенно разглядывал, быть может, впервые в жизни подчинившихся ему начальников. Наскоро зашитая рана его внимания больше не занимала. А я, глядя на багровый рубец, пытался припомнить — мыл ли окружной доктор руки, перед тем как меня пользовать? И обрабатывал ли рану? И сколько миллиардов бактерий сейчас атакует мое тело изнутри? От мыслей таких у меня даже комок к горлу подступил.

— Апанас, вина хлебного неси…

«Блин. Отправь дурака за водкой — он одну и принесет», — подумал я, мрачно глядя на принесенный белорусом натюрморт. Граненый стаканчик мутной, не меньше чем семидесятиградусной, сивухи, блюдце маринованных огурчиков и несколько ломтей черного ржаного хлеба.

— Еще неси, — прошипел я, выливая дезинфицирующий раствор спирта с сивушными маслами поверх только-только зашитой раны.

— Что это вы делаете, голубчик? — удивился Гриценко.

— Микробов пытаюсь убить, — честно признался я. — Вам же недосуг.

— Микробов?

— Маленьких болезнетворных организмов, которых вы сейчас мне в рану руками внесли. Они от спирта только и дохнут. Ну или от высокой температуры. — Я напряг память. — Кажется, при пятидесяти пяти градусах по Цельсию. Но ногу поджаривать не дам. Потому — только спирт.

— Гм, любопытная интерпретация, — прикладывая тыльную сторону ладони мне ко лбу, протянул Гриценко. — И что же, голубчик? Вы и прямо сейчас эти организмы изволите наблюдать?

— Тьфу на вас, доктор! — У меня складывалось стойкое впечатление, что разговариваю не с врачом, а с шарлатаном, называющим себя медработником. — Микробы совсем маленькие. Невооруженным глазом их увидеть невозможно.

— Отчего же вы решили, что эти ваши микроорганизмы там тем не менее присутствуют?

— Потому, Николай Семенович, что читать умею. И сообщениям светил науки об открытии первопричины большинства болезней привык доверять.

— И что же, ваше превосходительство, те светила советуют делать, дабы не заносить этих… микроорганизмов в открытые раны?

— Руки мыть, доктор, — рыкнул я. Апанас уже стоял рядом с новой порцией хмельного напитка, и мне просто необходимо было принять это вовнутрь. — Или спиртом протирать. И рану тоже.

— Любопытно. И как же… — Доктор замер на минуту, наблюдая, как единым махом я опрокидываю принесенное пойло в рот. — А это вы, простите, для каких целей сделали, ваше превосходительство?

— Нервы лечу.

Огурчик. Пряный запах ржаной корочки. Лекарство теплой волной обдало пищевод.

— Гм. Ну да, ну да… Так как же, голубчик, эти небольшие виновники заболеваний были обнаружены?

— Через микроскоп. У вас есть микроскоп? Закажите в Санкт-Петербурге. Я оплачу.

— Весьма, весьма любопытно… А не могли бы вы, господин губернатор, припомнить имя того отважного исследователя, высказавшего столь смелую научную гипотезу?

Мамочки! Они что же, еще и о микробах не в курсе? А прививки от оспы всем поголовно на каком основании делают? Может, просто до Сибири наука еще не дошла? Или я опять брякнул, не подумав? И что я должен был ему сказать, если сам никогда и не знал первооткрывателя вирусов и бактерий.

— Вот тут я вам, дорогой доктор, помочь не в силах. Плохо запоминаю имена, знаете ли. Немец какой-то или австриец. Я на немецком языке читал…

Гриценко коротко поклонился, что можно было принять и за благодарность, и за завершение разговора. И отошел к столу, куда Апанас перенес его саквояж. «Поразительно, — шептал окружной врач. — Поразительно. Невероятно, но это все объясняет…» Думаю, начнись в тот миг залповая стрельба за окнами, он и бровью бы не повел. А я вдруг подумал, что вовсе забыл о медицине для своей экспедиции.

К какому-то конкретному решению прийти не успел. Едва врач оставил меня в покое, ко мне двинулись Тецков с Корниловым. И если купец, похоже, был искренне счастлив, что я остался жив, то казак не был наверняка уверен, что останется жив он сам.

— Ваше превосходительство! — прогудел Тецков. — Не высказать, как я счастлив…

— Вот и молчите, Дмитрий Иванович, — нахально перебил я его. — С понедельника наймите людей, пусть на окна первого этажа поставят кованые решетки. Вам ясно?

Владелец заводов и пароходов понятливо боднул лобастой головой.

— Отлично. Вы, Иван Яковлевич… — На сотника было жалко смотреть. — Впредь потрудитесь распределять конвой таким образом, чтоб держать под контролем все возможные пути проникновения. Я ясно выразил свою мысль или нужно поручить это кому-либо другому?

— Ясно, ваше превосходительство. Такого больше не повторится. Жизнью ручаюсь.

— Хорошо. У вас есть еще один шанс. На сегодня вы свободны.

На щеках хорунжего выступили первые проблески румянца. Щелкнув каблуками, казак торопливо вышел. По-моему, кое-кому из расслабившихся у меня за спиной казачков сейчас не поздоровится. Тецков тоже не стал больше мне докучать. Вышел из номера. Может быть, и не так споро, как Корнилов, но не менее целеустремленно.

— Это правда, ваше превосходительство? — тихонько поинтересовался Варежка, успевший к тому времени усесться на табурет возле моего изголовья.

— Ты о чем, Ириней?

— О малюсеньких зверьках, что болезни в наше тело вносят.

— Совершеннейшая правда.

— Чудны дела твои, Господи. И что же, Герман Густавович, они и вправду хлебного вина побаиваются?

— Спирта. Не вина. И то, только если рану обработать или руки протереть. А вот пить его вредно. От частого его внутрь употребления как раз другие болезни появляются… Ладно. О микробах в другой раз поговорим. Сказывай, что там?

Варежка наклонился совсем низко к моему уху и прошептал:

— Их трое было. Мы труп у окна подобрали да увезли покудова. В тюремном замке в лазарете положили.

— Труп?

— Вы из револьверта своего с одного выстрела ему в лоб. Пришлось лицо умывать. Насилу опознать смогли.