Соотношение между высокими начальниками демонстрируется совсем уж еле уловимыми сигналами. Здесь, в 1864 году, в Сибири, это еще не стало искусством. Здесь все просто. А вот в столице, как мне приходилось слышать, положение веера в руке дамы о многом сказать может.
Для столичного гостя сигнал у меня был. Небольшой золотой значок с утрированным символом улья – герба Вольного экономического общества, членом которого мой Герочка стал, еще будучи личным секретарем великой княгини Елены Павловны. Консул по определению не может быть глупым человеком. Сволочью, предателем, продающим Родину за тридцать серебреников, – может. Глупцом – нет. А значит, должен вытянуть всю логическую цепь. Дело в том, что друг и покровитель старого генерала Лерхе, его императорское высочество принц Ольденбургский, кроме того, что был неофициальным главой «немецкой» партии при дворе, председательствовал когда-то в этом самом ВЭО.
Посмотрим, рискнет ли ревизор «катить бочку» после такого намека. Чин у барона не маленький, но и не выше моего или Фрезе. Это здесь, в Сибири, генерал-майор – звездная величина, а в Санкт-Петербурге таких действительных статских советников мешок за пятак. И все до единого – с кем-то. Не исключая этого барона. И вряд ли он под крышей министра иностранных дел, светлейшего князя Александра Михайловича Горчакова. Кстати, друга и одноклассника того самого Пушкина! Министр практически не занимается внутренними делами и интригами при дворе. У него в голове завис проект некоего общемирового конгресса – постоянно действующего международного совета, решающего судьбы государств и мира. Нечто похожее на ООН, но с гораздо более значимыми правами.
Герман, рассказывая о потугах светлейшего князя, откровенно смеялся. Он воспитан на идее, что все решают государи императоры и идея международной организации противоречит сущности самодержавия. Что поделать, их так учили. Они и не подозревают, что общемировой властью могут обладать неприметные банкиры и промышленники, опутавшие системой кредитов все великие государства.
Второй причиной, по которой я решил, что Фелькерзам, скорее всего, не принадлежит к группе сочувствующих великой миссии канцлера, является место его службы. Конечно, Париж – замечательный город, центр моды и все такое. Но давно уже, с тех пор, как казачий генерал Платов был комендантом, – не политическая столица мира. Сейчас Францией правит Наполеон Третий, относительно недавно реставрировавший империю. Но он хоть и потомок великого полководца – племянник, кажется, но не совсем легитимен с точки зрения происхождения. Ведущие европейские державы никогда не признавали права Наполеона Бонапарта на императорский титул. Большие дела теперь вершились в Лондоне, а не в Париже.
Тем не менее в петлице костюма высокого, на голову выше меня, худощавого господина, представленного Фрезе как барон Федор Егорьевич фон Фелькерзам, я увидел алую розетку офицера Ordre national de la Légion[362]. Это тоже был сигнал. Носить учрежденный Великим Корсиканцем орден – это позиция. Только ни я, ни Герочка не смогли вычислить – какая. Что он желал этим изобразить?
Обязанный на правах хозяина быть приветливым, Александр Ермолаевич Фрезе представил дам – свою супругу Екатерину Степановну и двух дочерей, пятнадцатилетнюю Елену и четырнадцатилетнюю Ольгу. После – еще одного приглашенного на ужин гостя – пастора лютеранской церкви, отца Энгельгардта, неприкрыто, почти нахально меня разглядывающего. Посиделки окончательно перестали мне нравиться.
– Потом, – чуточку улыбнувшись, выговорил по-французски барон, когда горный начальник отошел дать распоряжения прислуге по поводу ужина, – нам обязательно следует поговорить наедине. У меня есть словесное послание для вас, Герман Густавович, от его императорского высочества принца…
Господь всемогущий, едрешкин корень! Прямо тайны мадридского двора!
– Это касается вашего послания великой княгине…
Ревизор плавно, словно не специально, – сказывался дипломатический опыт – повернулся всем корпусом и встал так, чтобы видеть приближение хозяина дома.
– Говорите, Федор Егорьевич, чего уж там, – через ком в горле выпихнул иностранные слова я. – Господин Фрезе слишком занят…
– Петр Георгиевич просил передать вам его недоумение. Надеюсь, вы понимаете, о чем я. Его высочество был несколько разочарован, когда столь важные вести до него донесены были через великую княгиню, а не прямо от вас. Принц не ожидал, что многолетним своим покровительством вам и вашей семье заслужил такое к себе отношение.
Или я оказался туп, как дерево, по сравнению с этим гением подковерной возни, или он что-то недоговаривал. Я так и не мог осознать, с чего бы это вдруг давний друг и покровитель отца, принц Ольденбургский, стал мне высказывать. Да еще не поленился ради этого отправить в Сибирь действительного статского советника и консула империи в Париже.
– Вы имеете в виду…
– Да-да, мой дорогой Герман Густавович, именно! Петр Георгиевич разговаривал с кузеном…
«Государь император приходится принцу двоюродным братом», – поспешил пояснить Герочка.
– …Александр Николаевич полагает, что это именно его императорское высочество через вас и великую княгиню принял столь своевременное участие в судьбе наследника, за что и изволил вашего покровителя благодарить в приватной беседе…
– Так что с Николаем? – грубо перебил я барона. Я плохо соображал. В голове полковыми барабанами бухало разбушевавшееся сердце.
– Ах да, милейший. Вы же здесь оторваны от цивилизованной жизни. Сибирь. Унылые, безлюдные края…
Мне хотелось взять этого длинного хлыща за воротник и трясти до тех пор, пока он коротко и внятно не ответит на прямо поставленный вопрос. И только второе пришествие Фрезе спасло империю от риска остаться без одного из своих представителей в Европе.
– Как я погляжу, Федор Егорьевич уже принялся делиться своими впечатлениями о наших просторах. – Французский горного начальника оказался отвратительным. По-немецки резким, лишенным великосветских нюансов. Барон не смог сдержать легкую гримасу. А я так и вовсе его убил бы за… Да просто убил бы, чтобы не мешал разговору с эмиссаром принца Ольденбургского. – Пожалуйте к столу. Дамам тоже будет интересно.
– Охотно поделюсь, дорогой Александр Ермолаевич. Я полон впечатлений и эмоций. Более того, полагаю ваш с Германом Густавовичем труд на благо империи в этаких-то тьмутараканях настоящим подвигом…
Не знаю, как консул сумел догадаться, что не стоит испытывать жену и дочерей барнаульского властелина на знание самого распространенного в Европе языка, только дальше, в течение всего вечера, он говорил исключительно на русском.
Потом, уже за столом, дипломат вещал что-то о дикости и отсталости. Наверное, достаточно остроумно описывал путешествие Сибирским трактом и посещение Томска – дамы смеялись. Я не слушал. Аппетит совершенно пропал. Вяло ковырял какую-то еду, убей бог – не вспомню, что именно. И даже не уверен, что нужным, из десятка предложенных, прибором. Думал.
Итак, мое послание, отправленное четырьмя разными путями царской семье, дошло до адресата и, судя по всему, принято благосклонно. Это отличная весть. Однако с чего-то государь решил, что инициатором и тайным автором сообщения выступил его двоюродный брат и друг детства принц Ольденбургский.
Ну конечно же я идиот! Кретин и олигофрен в одном флаконе! С чего я решил, что кто-то поверит, будто бы никому не известный исполняющий обязанности гражданского начальника губернии, каких в империи сотня, посмеет сотворить что-то подобное?! Вторгнуться в обитель небожителей! Вполне естественно, выращенный на постоянно кипящей каше дворцовых интриг царь стал искать того, кто мог бы стоять за спиной разменной пешки. А кто из игроков ближе всех к семье Лерхе? Конечно, принц.
Мечтал о царской благодарности? Нате вам, кушайте с булочкой! Фигвам – индейская национальная изба вам, а не орден во все пузо! И со стороны Ольденбургского – тоже дуля. Ибо нечего покровителя в известность о своих махинациях не ставить. Так и конфуз мог выйти. Но, видимо, не вышел. Иначе этот барон совсем другие слова бы мне передал. Французский тоже весьма богат на изощренные ругательства.
