– По моему усмотрению, ваше превосходительство, я бы уже весной в отряд полковника Черняева отбыл, – капризно пожаловался Юрий Тимофеевич. – Чай, уж там бы я пользу Отечеству принес. Не то что здесь, рванье кандальное карауля…
Ха-ха три раза! Хотел я ему сказать, что если он здесь, в глубоком тылу, о своих людях позаботиться не смог, так и там такое же было бы. Или под пули зазря солдат бы отправил, или без припасов в поход выступил бы. Типичный гарнизонный герой этот Кошелев. Только и может, что о воинских подвигах мечтать, офицеров действующей армии критиковать да детей строгать. Шесть человек уже наделал! Старшая дочь в Мариинской женской гимназии рукоделие преподает…
Слава богу, в туркестанском корпусе другие командиры есть. Такие, как Герочкин брат Мориц, например. Уж он-то не побоялся устроить настоящий скандал омскому кригскомиссару, когда выяснил, что выделенная для похода в Туркестан амуниция – устаревших, давно списанных образцов, а припасы не соответствуют списку. А ведь мог плюнуть и не портить с военным чиновником отношения.
Наверное, за эту немецкую скрупулезность и заботу солдаты Морица и любили. И шли за ним и в непроходимые горы, и в смертельную атаку.
В Москве, на другой же день после прибытия, принесли мне в номер свежие столичные и местные газеты. Из них и узнал, что Герин брат серьезно ранен…
В самом начале октября корпус полковника Черняева оказался у стен Ташкента. Полторы тысячи солдат, дюжина пушек и несколько сотен казаков на стотысячное население и тридцатитысячный гарнизон богатейшего города впечатление не произвели, и на предложение сдаться ответили пушечной пальбой.
Командующий русским отрядом приказал ставить укрепленный лагерь в местности Ак-Курган и организовать разрушение глинобитных стен огнем артиллерии. Наконец после двухнедельного обстрела разведчики доложили, что преграда разрушена. На пятнадцатое ноября назначили штурм, который возглавили подполковники Обух и Лерхе.
Преодолев защитные валы, русские солдаты обнаружили, что стена разбита только наполовину. Тем не менее, несмотря на шквальный ружейный огонь с поддержкой пушек, Василий Васильевич Обух решился продолжать атаку.
С большим трудом, имитировав попытку штурма укрепления в другом месте, Михаилу Григорьевичу Черняеву удалось выручить залегших во рву солдат отрядов Обуха и Лерхе. Однако всех погибших пришлось оставить, чтобы спасти хотя бы раненых.
Два офицера и шестнадцать нижних чинов погибли. Подполковник Обух и подпоручик Рейхард умерли от ран, не приходя в сознание, в Чимкенте. Мориц Лерхе получил пушечную картечину точно между левой рукой и ребрами. Господь милостив – рана была очень болезненна, но не смертельна.
Кокандцы, оборонявшие Ташкент, спустившись после ухода Черняева в ров, сняли одежду и отрубили головы у шести мертвых солдат. Нацепив черепа на пики, они пронесли их по городу. Гарнизон праздновал победу, но в течение зимы более трети жителей покинули Ташкент, побоявшись мести русских.
Казенные издания сухо приводили факты и сожалели о потерях. Для войны в Средней Азии восемнадцать человек погибших и почти сотня раненых – невероятно много. В частных газетках к новостям добавляли недоумение: какого черта полковника Черняева вообще на Ташкент понесло? Оборонительная линия замкнута, укрепления за лето выстроены, снабжены припасами и гарнизонами и готовы к весеннему – с первой травой – набегу кочевников. Штурм крупного торгового города, а заодно последней серьезной преграды по дороге к Ферганской долине в эту доктрину никак не вписывался. Изучением карт и потребностей русских промышленников эти писарчуки себя не утруждали.
Какой смысл было вообще затевать этот поход, если не забрать самые плодородные и густонаселенные части Туркестана?! Киргизские степи хороши для выпаса миллионов лошадей с коровами и для хвастовства необъятными пространствами. Для земледелия черные степи бесполезны.
Тогда еще, полторы сотни лет вперед, попал однажды на симпозиум по вопросам землепользования целинных районов Сибири. Ехал – думал, это очередной повод для глав регионов встретиться, хорошо выпить и славно закусить, попутно решив пару вопросов. В конце концов так оно и вышло. Но в начале, пока министр сельского хозяйства, сославшись на неотложные дела, не улетел, пришлось слушать доклады ученых. Говорили они долго, нудно и почти непонятно. А вот одного старичка-профессора хорошо запомнил. В первую очередь – за сарказм. Он не просто констатировал очевидное, как большинство его коллег, но и объяснял, почему так получилось и даже кто в этом виноват.
Так вот этот по-ленински плешивый дедок, используя за основу воспоминания Никиты Хрущева, рассказывал, что будто бы освоение целины началось без всякой предварительной подготовки. При полном отсутствии инфраструктуры – дорог, зернохранилищ, квалифицированных кадров, не говоря уже о жилье и ремонтной базе для техники. Природные условия степей не принимались во внимание: не учитывались песчаные бури и суховей, не были разработаны щадящие способы обработки почв и адаптированные к этому типу климата сорта зерновых.
Огромные ресурсы были сосредоточены на воплощении этого проекта: за 1954–1961 годы целина поглотила пятую часть всех вложений СССР в сельское хозяйство. Из-за этого аграрное развитие традиционных российских районов земледелия осталось без изменений и застопорилось. Зато распахали в три раза больше земель, чем планировалось…
Новые земли первые годы давали сверхвысокие урожаи, а с середины 1950-х – от половины до трети всего производимого в СССР хлеба. Однако желаемой стабильности, вопреки усилиям, добиться не удалось: в неурожайные годы на целине не могли собрать даже посевной фонд, в результате нарушения экологического равновесия и эрозии почв настоящей бедой стали пыльные бури. Попытки мелиорации привели к засолениям и минерализации. Потом, конечно, что-то придумали. Новые методы вспашки или семена какие-то хитрые применили, только сверхбольших урожаев все равно больше не получали. А после распада Советской империи более пятнадцати миллионов десятин… тьфу… гектаров в Казахстане попросту бросили. Или, как тогда говорили, вывели в пастбищные угодья.
А вот на юге, в окрестностях Ташкента и в Ферганской долине – рай на земле. Именно там и хлопок, и зерно, и фрукты, и черт лысый, и баба в ступе. Там, как говорится, сунь палку в землю – она в дерево вырастет. А народец там живет простой, трудолюбивый и многочисленный. И очень уважающий силу. Добро да уговоры за слабость почитает. Как же туда без пушек приходить? Без пушек – они купцов ограбят и налоги платить не станут. А имамы им и идеологическую платформу сляпают.
Так что прав Черняев. Хлопок русской промышленности нужен, а беспокойный да вороватый сосед – нет. Вот и выходит, что нужно брать все. Чтобы разбойники перестали жить грабежами и принялись работать, они должны начать бояться власти больше, чем тяжкого труда.
Несчастье брата всерьез расстроило Германа. Газеты сообщали, что ранение не представляет опасности для жизни подполковника Лерхе, но он все равно принялся меня уговаривать отписать Государю и рвануть в Верный или даже в Чимкент. И начал успокаиваться, только когда я предложил ему задуматься над тем, что я там делать-то стану? Ну приехали, повидались, посочувствовали. Дальше что? Вывозить Морица в Томск? Или в Петербург? Или все-таки лучше помочь с деньгами и настропалить старого генерала забрать старшего сына из чимкентского госпиталя? В Крым, что ли, вояку нашего свозит или в Баден-Баден. Тому полезно будет отдохнуть от грохота ружейных залпов…
Кстати, о ружьях! Оказалось, что Асташев не забыл о дне моего рождения. Вечером, когда мы выбрались в один из четырех ресторанов огромного гостиничного комплекса, старый золотопромышленник преподнес мне подарок. Первую модель знаменитого винчестера. Бронзовая ствольная коробка, легко узнаваемая скоба перезарядки и длинный, на четырнадцать патронов, подствольный трубчатый магазин. Сверху, у прицельной планки было выбито: «B Henry. New Haven Arms Co». О господине Винчестере, который, как я всегда полагал, и изобрел этот вид перезарядки, не говорилось ни слова.
