Вторую карету, чуть менее помпезную, занимали цесаревич Николай и датская принцесса. В третьей я ожидал увидеть остальных детей царя, но в ней ехали принц Ольденбургский и великий князь Константин Николаевич. Александр и, судя по мундиру капитана Преображенского полка, Владимир Александровичи были в четвертой. Еще один молодой человек в этой карете был ни мне, ни Герману не знаком. Но, судя по вытянутому породистому лицу, это Николай Константинович, сын великого князя. На это указывало еще и то, что ему в силу статуса пришлось, как и Елене Павловне, ехать спиной вперед. Да к тому же делить диван с седовласым, увешанным, как новогодняя елка, орденами улыбчивым господином.
Народ вопил! Беззвучно, для меня оглохшего, открывались рты, выпучивались от усердия глаза. Дети размахивали флажками. Ветер рвал огромные штандарты на флагштоках вокзала. Я чувствовал себя так, словно находился внутри фантастичного, огромного 3D-кинофильма. Причем все вокруг – актеры и лишь я один – зритель.
Каково же было мое удивление, когда экипаж с младшими детьми государя, нарушая все правила… и традиции, что ли, вдруг стал усиленно тормозить. Орденоносец перестал улыбаться, нагнулся вперед и что-то выговаривал Владимиру. А шкафообразный Александр поднялся во весь свой баскетбольный рост и смотрел – о господи! – прямо на меня!
Лошади уже едва-едва переставляли ноги, когда Саша, словно утлую лодчонку качнув огромную карету, легко спрыгнул на устланную коврами мостовую и, порозовев от небывалого нахальства, упрямо набычившись, пошел ко мне.
– Пропустите его! – легко перекрывая шум, крикнул царевич офицеру оцепления. Даже мои бедные уши пропустили этот глас иерихонских труб! – Ну же! Герман! Герман Густавович! Идемте же скорее к нам!
Вот представьте, каково мне было бы отказаться? Мало того что не подчиниться прямому приказу члена императорской семьи, так еще и просто не откликнуться на зов хорошего человека. Не думаю, что Александра похвалят за этот демонстративный жест. Скорее наоборот. А если бы еще я сделал вид, что слеп и глух…
Пришлось под далекими от дружелюбных взглядами придворных, которым оставалось только молча мерзнуть в своих открытых зиме экипажах, выбираться из-за спин обывателей и лезть вслед за Бульдожкой.
– Догадываюсь, Герман Густавович, что вы не собирались вместе со всеми ехать в Царское, – констатировал второй сын царя, когда экипаж тронулся с места. – Это представляется мне бесчестным по отношению к вам.
– Боюсь, я не достоин такого к себе внимания вашего высочества. – Какое счастье, что слух практически полностью вернулся. Читать по губам я не умею. – Право, не стоило так беспокоиться!
– Позвольте уж, милостивый государь, его императорскому высочеству самому решать, что стоит делать, а что нет! – вспыхнул седовласый. – Не вам о том судить!
– Да-да, конечно. Прошу меня извинить, ваше высочество. Я несколько растерян случившимся.
– Со слов Николая вы представлялись мне более находчивым, – хмыкнул сановник. – Вы, верно, тот самый господин из Сибири, что считает уместным слать послания незнакомым людям?
Едрешкин корень! Рядом со мной сидел главный воспитатель Никсы, великий и ужасный граф Сергей Григорьевич Строганов.
– Коли пришлось бы снова оказаться в таком положении, я и тогда посмел бы писать вам, ваше сиятельство. Не дай бог, конечно…
Строганов фыркнул в густые усы, но я понял, что мой ответ ему понравился.
– Однако же наш Саша теперь станет героем светских сплетен, – растянул по-юношески пухлые губы в лукавой улыбке Владимир. – Впрочем… Это снова сойдет ему с рук.
– Отчего же? – наморщил лоб Александр.
– Станут говорить, будто это Никса тебя просил, – пожал плечами более молодой, но явно больше старшего искушенный в придворных интригах цесаревич.
– Ну так что с того?
Взглянув на Сашу, я подумал, что с его семейным прозвищем Романовы все-таки ошиблись. Он тогда выглядел настоящим носорогом, нагнувшим вместо грозного рога выпуклый лоб. И еще я… понял или догадался, не знаю, что вернее. Второй сын царя, быть может, и не способен так же быстро, как Николай, принимать решения и от этого кажется несколько глуповатым, но это не так. Он не глуп. Недостаточно образован, стеснителен и недостаточно ловок, что при его богатырской комплекции вполне естественно. Но – не дурак.
– Ну же, Саша! Представь нам своего гостя, – непринужденно сменил тему Владимир. И, уже обращаясь ко мне, добавил: – Только не примите это за оскорбление. Конечно же нам ведомо, кто вы таков.
Лошадей не погоняли. Вдоль дороги бесновался в проявлении неземной радости столичный люд. Студеный ветер срывал с губ клочья пара и уносил его тени на восток, в сторону дома. И пока цесаревич перечислял мои должности, потом титулы Строганова, потом младшего брата, я отчаянно завидовал летящим в Сибирь облакам.
Ну и еще старался придумать какую-нибудь вескую причину, чтобы спрыгнуть на следующем же повороте и не ехать с детьми государя в Царское Село. Мне казалось, что это будет правильно. Что это сделает выходку Александра легким капризом, а не хорошо обдуманной придурью. И, в конце концов, я же не навязываюсь. Мне и нужно-то лишь, чтобы меня не трогали. Дали доделать свои дела в столице, встретиться с нужными людьми и вернуться в уже полюбившийся теремок в Томске.
– Мне представляется неприличным беспокоить своим непредвиденным присутствием господ церемониймейстеров, – осторожно начал я. – Каково это станет, если окажется, что я занимаю чье-нибудь место? Не будет ли лучше мне прибыть в Екатерининский завтра вместе с остальными приглашенными?
– Да у кого же еще может быть здесь место? – сделав вид, будто не понимает, о чем я говорю, лукаво блеснул глазами Владимир. А Саша попросту кивнул – словно линкор качнул орудиями главного калибра. – Кто же еще, как не вы, наш новый родственник?
– Родственник? Ваше высочество? – вскинул брови я.
– Ну конечно. Вы ведь теперь рыцарь и командор ордена Ольденбургских, а таковым может быть только член семьи. Мы, Романовы, какой-то мерой еще и князья Ольденбургские. Неужто вам не сказали? Папа был, кажется, еще недоволен, что Петр Георгиевич не дал вам титул к кресту.
Вот же едрешкин корень! У меня от удивления разве что рот не открылся. И еще знатно заполыхали уши. Вспомнил, как я злился на принца, когда он награждал меня этим самым коронованным крестом. Как обвинял его в душе в краже своих заслуг. И тут вдруг оказывается, что таким замысловатым образом наш семейный покровитель ввел меня в семью. Я его вором и прохиндеем называл, а он мне двери лучших домов Санкт-Петербурга открывал. Вот стыд-то какой!!!
– Да-да, – проскользнул в разговор Строганов. – Барон фон Лерхе куда больше приличествует для Глюксбургов. Об этом стоит поговорить с государем. Александр?
– Мы поговорим с папа, – снова опередил брата Владимир. – Мы тоже умеем быть благодарными.
– Но, ваше императорское высочество, ваше сиятельство, я не хотел… Я не для этого…
– А чего же вы хотели, молодой человек? – саркастично прищурился граф.
– Спасти жизнь, – тупо брякнул я. – Я не желал для себя. Не думал, что так выйдет.
Да у меня в этот момент словно кто-то злокозненный все нужные слова из памяти стер. А Герман с тех пор, как я чуть ли не сбежал из Аничкова дворца, вообще отказывался как-либо проявляться.
– Ну и что же теперь должно предпринять государю в отношении вас? Не может же он оставить вас в прежнем состоянии, хотите вы того или нет. Самодержец в нашей Отчизне прежде всего должен все силы прилагать к поддержанию благообразия государства! И как же это станет, коли вас не наградить? Так и говорить начнут крамольное, и делать должное перестанут.
– А вот Никса о долге государя нечто совсем отличное говорит, – делая невинные глазки, сдал брата Владимир. – Он, Сергей Григорьевич, намедни Саше доказывал, что первейшим делом стоит приведение державы в порядок, развитие производств, придание императорской армии должной силы. И еще – что иные страны должны вспомнить о русской мощи.
