Жаль, Дюгамеля к тому времени в Омске уже не было. Убыл в Москву, о чем я был заранее оповещен. Оставайся Александр Осипович на боевом посту, очень может быть, я этой странной телеграммы вообще бы никогда не увидел. Генерал-лейтенант, насколько мне известно, ни к какой партии не принадлежал и явного предпочтения не выказывал. А был более всего озабочен… Как бы выразиться-то поточнее… Скажем, степенью благосклонности государя к его скромной персоне. И раз царь к действительному статскому советнику Лерхе явно благоволит, то, значит, и со стороны Омска у меня проблем быть не должно.
Хотя, нужно признаться, что не истратил бы я столько сил на приручение этих диких областников, не обнаружил бы в их деятельности несомненную пользу, так и не заметил бы легкого юридического произвола. И, пожалуй, тоже не рискнул бы ссориться с лидером столичных консерваторов. Но так сложилось, что Потанин ко времени получения предписания уже вовсю развернулся в Кош-Агаче, и вернувшийся в губернскую столицу князь Костров был от широко известного в узких кругах путешественника в полном восторге. О перемещениях Ядринцова с компанией я получал еженедельные отчеты Варежки, причем большей частью весьма благожелательные, и иногда почитывал рукописи пересылаемых с оказией статей для коммерческого приложения к «Томским ведомостям».
Бывший артиллерийский поручик Колосов прислал из Кузнецка развернутый отчет с описанием процесса переселения семей мастеровых с закрытого Томского железоделательного завода. Дельный такой и неплохо проработанный план с указанием должностных лиц Кузнецкого окружного правления, которые хоть как-то могли повлиять на его исполнение. Молодец! Замечательный ход! Три к одному, что отставной пушкарь, прежде чем отдать письмо на почту, озаботился ознакомить с его содержанием местных чиновников. Воспитывал энтузиазм в не блещущих трудолюбием крючкотворах, так сказать. И напомнил мне о существовании этих господ. Теперь, если что-то пойдет не так, как задумывалось, строгий губернатор сможет вызвать кого-нибудь в Томск и наказать кого попало.
Кузнецова, пока в гимназии летние каникулы, я отправил в Красноярск. С двумя конвертами. Один он должен был передать тамошнему губернатору, а текст из второго – зачитать от моего имени купцам. Оба послания в первую очередь касались будущей железной дороги. Пора было привлекать восточных соседей к нужному всей Сибири делу.
Последний из известных мне областников, поручик в отставке Усов, в компании с десятком надежных казачков и моим Артемкой уплыл с попутным пароходом в Бийск. Там он должен был забрать у купца первой гильдии Гилева посылку для меня и в сопровождении пары конвойных вернуться, а денщик и остальные бородачи, купив по три лошади – верховую и по две заводных, – совершить рывок в Чуйскую степь. Месяц туда, месяц обратно. Месяц там. Казачок получил собственноручно мною нарисованную схему и прямой приказ – вернуться в срок, даже если эти проклятые зеленые камешки не найдет. Ну и, естественно, никому добычу, если она будет, не показывать и о целях этого разведывательного налета ни с кем не разговаривать. На всякий случай я оформил на себя всю долинку речки как старательский участок, а Артемке выписал доверенность. Для гарнизона же тамошней крепости и гражданских властей порученцы имели бумагу, согласно которой я послал их выяснить возможность заселения предгорий хребта Чихачева.
Так что, радостно улыбаясь, написал ответ в Омск господину Спасскому, примерно такого содержания: «Сударь статский советник. Извольте слать предписания своим подчиненным. Я же начальник и старшее должностное лицо МВД в Томской губернии, а не служащий его сиятельства, графу Панина или Министерства юстиции. Хотя и отношусь к ним со всем уважением. Кроме того, соблаговолите указать, в чем именно перечисленные господа обвиняются. Действительный статский советник Герман Густавович Лерхе».
Знающий внутренние обычаи чиновничества должен оценить такое лаконичное – все уместилось в шесть строк – послание. На молчаливом языке писарей и журналистов это прямое намеренное оскорбление. А если учитывать, что отправил я его посредством обычной почтовой корреспонденции – так и подавно.
Что будет дальше, нетрудно было спрогнозировать. Через неделю, когда письмо неспешно дотелепает до Омска, Спасский побежит к другому члену совета Главного управления – действительному статскому советнику Александру Степановичу Воинову, представителю МВД в Западной Сибири. Я с ним лично не знаком, но слышал, что господин этот служит в наших краях давно, в специфике администрирования этих огромных и слабозаселенных территорий отлично разбирается и ценность образованных людей хорошо понимает. Еще он либерал и сторонник реформ. Писал даже Валуеву в Санкт-Петербург докладную о необходимости включения губерний Омского правления в перечень земель, на которые должна распространиться земская реформа. При его непосредственном участии в столице наместничества уже парочка училищ открылась.
Прогрессивный, в общем, человек. Я мог надеяться, что с запросом в министерство касательно исполнения предписания Минюста об аресте людей без предъявления обвинения он торопиться не станет. В идеальном случае дождется возвращения Дюгамеля. А вот потом все закрутится-завертится. Александр Осипович – человек мягкий. Граф Панин для него – влиятельный столичный вельможа, приближенный к особе императора. Значит, предписание Второго отделения – это чуть ли не рескрипт самого царя. Приказ, который требуется немедленно и со всей старательностью исполнять.
Дюгамель отпишет мне. На этот раз – в виде прямого распоряжения. Я отвечу, что поименованных господ в Томске нет. И еще раз поинтересуюсь, в чем конкретно их обвиняют. Он что-то ответит, потом снова я… И так, вполне возможно, до самой весны и будем бумагу пачкать.
А тем временем и из столицы ответят. Я ведь сразу после оскорбительной записки Спасскому сел депеши строчить. Великой княгине Елене Павловне, принцу Ольденбургскому, великому князю Константину. Ну и царским деткам, конечно.
Владимиру – его влияние в придворной камарилье еще не слишком велико, но он определенно набирает очки. Причем удивительно быстро. Все-таки ясного ума человек.
Александру. Для него нужно тщательно слова подбирать. Никаких компромиссов, никаких серых цветов. Пока еще для этого великого князя есть только черное и белое. Любой нюанс, любая оговорка послужит причиной, чтобы Александр, вместо того чтобы помочь, примет сторону ретроградов. Хотя, честно говоря, до этого случая младший брат цесаревича неизменно выказывал мне свое особое расположение.
Николаю. Он многое может. Царь в последнее время таскает с собой наследника на все сколько-нибудь важные совещания. В конце весны ввел в Госсовет и поручил начальствовать сразу над несколькими комиссиями. Жаль, что послание мое цесаревич прочтет последним. Ему сейчас попросту некогда.
Пятого июля 1865 года его императорское высочество государь цесаревич, великий князь Николай Александрович венчался с ее королевским высочеством датской принцессой, великой княжной Марией Федоровной – Дагмарой. И я считаю, что это просто отличная новость! Раз молодые решились связать себя узами брака, значит, Николай достаточно оправился от болезни, чтобы не опасаться оставить любимую Минни вдовой в расцвете сил.
Церемония прошла в дворцовой церкви Екатерининского дворца в Царском Селе, в присутствии ближайших родственников и немногочисленных, особо приглашенных друзей. В одном из писем, что с неизменной периодичностью – раз в месяц – приходили от наследника, однажды прозвучало, что он был бы рад видеть меня на будущей свадьбе. Но я поспешил отговориться бесчисленными делами, которые не в силах оставить без присмотра, и официального приглашения так и не последовало.
А вот генерал-лейтенант Дюгамель отправился в столицу без приглашения. Быть может, на само венчание его и не допустили бы, но засвидетельствовать свое почтение и пожелать счастья молодоженам от имени всей Сибири, конечно, ему никто не в силах был помешать.
