Военный начальник Туркестана воспринял эту рекомендацию как официальное дозволение на продолжение завоеваний и во главе большого – только в обозе было более тысячи верблюдов – отряда двинулся по Голодной степи к городу Джизаку.

По дороге генералу встретились гонцы от эмира с посланием, в котором не слишком внятно объяснялись причины опалы наших послов, но тем не менее содержались просьбы не начинать боевых действий. Письма отправились в ящик с бумагами экспедиции, а четырнадцать рот пехоты, шесть сотен казаков и две батареи пушек продолжили поход. По словам самого Михаила Григорьевича, он сам не был уверен в исходе этой, по сути, разведки боем, а потому – не счел необходимым ставить в известность о сношениях с Бухарой кого бы то ни было.

В первых числах февраля отряд разбил лагерь в пределах видимости стен Джизака. И уже через день русские войска подверглись нападению бухарского гарнизона. Налеты продолжались еще несколько дней. Около сотни бухарцев было убито, несколько наших солдат получили легкие ранения, было захвачено с дюжину старых английских ружей и пара младших командиров гарнизона.

Ничего страшного не произошло, но Черняев все-таки отдал приказ об отступлении. Злые языки утверждали, что, обжегшись уже один раз об укрепления Ташкента, генерал-майор попросту не рискнул штурмовать куда более грозную твердыню. Сам Черняев в интервью корреспонденту «Русского Инвалида» объяснял свое решение опасениями остаться без фуража и продуктов питания – между ближайшим русским фортом и Джизаком лежала безводная степь, а активность бухарских военачальников оказалась неожиданностью.

Как оно там было на самом деле, я тоже узнал. Много-много позже, когда имел честь лично побеседовать со знаменитым «Львом Ташкента». Все оказалось куда проще, чем об этом можно было подумать. И об истинных причинах отступления ни в коем случае нельзя было писать в газетах. Дело в том, что в руки начальника Туркестана попали данные о помощи бухарскому эмиру оружием и советниками из Индии. За зиму англичане успели привезти в столицу эмирата более десяти тысяч ружей и полторы сотни пушек. Конечно же атака двойных стен Джизака в такой ситуации была смерти подобна.

Михаил Григорьевич называл и имя штабс-капитана Генерального штаба, которому удалось бежать из плена и добраться до лагеря у стен Джизака, принеся известия об обширной английской военной помощи эмирату. Только я фамилию того отважного офицера подзабыл. Надеюсь, командование по достоинству оценило этот его подвиг…

К началу апреля войска вернулись к своим зимним квартирам, а генерал-майор Черняев получил предписание передать командование Дмитрию Ильичу Романовскому и спешно следовать в Санкт-Петербург.

В апреле полыхало уже на всей протяженности русско-бухарской границы. А в мае бухарский эмир официально объявил Российской империи священную войну – джихад. Исправляющий должность воинского начальника Туркестана генерал-майор Романовский немедленно запросил подкрепления. Он еще не знал, что три из четырех прибывших с новым наместником Западной Сибири и Туркестана полков были уже на подходе к Верному.

– Прибывшие с вами, ваше высочество, войска должны как-то исправить ситуацию?

– Да-а-а. Здесь мы не можем допустить и тени сомнения… Впрочем, это не так важно. Вы, как я понимаю, принимаете наше предложение?

– Почту за честь, Николай Александрович. – Я тоже умею понимать намеки. Если о военных планах мне знать не положено, так и незачем пробовать. Не скажу, будто бы совершенно неинтересно. Просто – всему свое время. Все тайное рано или поздно становится явным.

– Вот и славно, – неожиданно искренне обрадовался наследник. И переглянулся с супругой.

– Только, ваше высочество… А как же быть с жандармским расследованием? Я ведь до сих пор в некотором роде обвиняюсь в государственных преступлениях. И мои люди…

– Я уже было решил, будто вы не спросите, – весело рассмеялся теперь уже мой прямой начальник. – Не волнуйтесь, Герман Густавович. Расследование прекращено, а дело отправлено в архив. Вам с вашими помощниками больше ничто не грозит.

– О! Благодарю! Это замечательный подарок, ваше императорское высочество!

– Ну что вы, – отмахнулся молодой принц. – Это пустяк. Не мог же я, представитель государя в этих землях, доверить все гражданское правление какому-то заговорщику и сепаратисту. Некоторые…

– Приверженцы традиций, – подсказала Минни, едва только заметила малейшее затруднение с подбором эпитетов в речи мужа.

– Вот-вот. Эти убеленные сединами приверженцы традиций могут нас не понять. Станут еще болтать… А кто-то ведь и станет слушать…

– Володя? Рескрипт, – тихо, будто бы чтобы не помешать супругу, попросила Дагмара у адъютанта.

– А вот это, – протягивая руку в сторону князя, мигом сориентировался великий князь, – действительно подарок.

– Что это? – щурясь, как слепец, пытался я разглядеть плывущие перед глазами буквы. – Простите, ваше высочество. Потрясение столь сильно… И доктор… Он пока запрещает мне читать.

– Позвольте мне? – жалобно попросил, выглянув из-за широких плеч Барятинского, Миша Карбышев.

– Да-да. Прочти, пожалуйста.

Секретарь осторожно, как величайшую ценность, кончиками пальцев принял документ, украшенный императорской печатью, прокашлялся и замер, побледнев. Его брови взлетели так, словно бы он увидел в тексте царского повеления вынесенный ему лично смертный приговор.

– Герман Густавович, – почему-то шепотом наконец сказал он. – Здесь сказано, что наш государь император, Александр Второй Освободитель сим дозволяет акционерному обществу «Западносибирская железная дорога» начать строительство согласно проведенным изысканиям. И повелевает: «Проложить путь железный, со станциями от четвертого до первого класса, на всем протяжении из Красноярска до Тюмени, с заходом в виднейшие города и поселения».

– Наш государь, Миша, – безуспешно пытаясь унять бьющееся, как дикая птица в клетке, сердце, выговорил я, – весьма разумен и мудр. Это поистине судьбоносное для востока страны решение! Начало великого транссибирского пути, который свяжет два великих океана!

– Ха! Ни хрена ж себе… – выдохнул, под дружный хохот всех моих гостей, бравый Владимир Барятинский.

– А я вам говорил, Володя. Дайте этому Лерхе палец – он непременно постарается откусить руку по локоть, – утирая слезы из уголка глаза, сквозь смех выговорил Никса. – Погодите, наш Герман еще и в Пекин свою чугунку протянуть пожелает!

– Эх, – горько вздохнул я. – Ваши слова, Николай Александрович, да Богу в уши бы! Как было бы здорово…

Чем, естественно, вызвал новое обострение хорошего настроения у всех присутствующих. И пока гости смеялись, жестом подозвал растерянно выглядевшего Карбышева и прошептал ему на ухо несколько слов. Тот аккуратно, как бомбу, положил царский рескрипт мне на одеяло и вышел из спальни.

– Коли так, ваше высочество, то и у меня будет вам подарок, – втиснулся я в первую же образовавшуюся паузу. – Только прежде позвольте вопрос? Скажите, что теперь будет с горным правлением?

– Это вы к чему? – в один миг вернув серьезное выражение лица, нахмурился Николай.

– Я, ваше императорское высочество, желал бы видеть в вашем краю порядок и единообразие в управлении. В Томске, смею надеяться, уже удалось покончить с разного рода злоупотреблениями…

– Да-да. Этот ваш Фонд! Наслышан. И дозволяю расширить это благое начинание на прочие области и губернии наместничества. Подготовьте потребные документы, я подпишу.

– Это хорошо, – кивнул я. – Однако же деятельность барнаульских начальников…

– Летом там примется за работу особая сыскная команда. Жандармы и чины контрольной палаты. Вы довольны?

– И это хорошо, – вынужден был я признать, наблюдая тем не менее явное недовольство на лице начальства. – Значит, есть все-таки шанс, что какая-то часть горных инженеров окажется свободной от исправления должности гражданских чиновников.

– Вполне может статься, – не слишком, впрочем, решительно согласился царевич.