На будущий же день Безсонов отправился к офицерам казачьего конвоя его императорского высочества делиться подозрениями. А Фелициан Игнатьевич Стоцкий выпустил из кутузки какого-то мелкого воришку с наказом передать лидерам преступного мира столицы наместничества, что господин Гвейвер весьма интересует «нашенского немца». И что если вдруг, совершенно случайно, в руки ловкого человека попадутся какие-либо бумаги, принадлежащие заезжему купчику, он, томский полицмейстер, будет готов на кое-что прикрыть глаза за возможность с этими документами ознакомиться.
Я тоже предпринял кое-какие шаги. И был уверен, что мои честно украденные у господ Артура Конан-Дойля и его литературного персонажа Шерлока Холмса методы принесут не меньше информации, чем любые иные. Я назначил цену за сведения о перемещениях по городу постояльца гостиницы «Европейская» и ознакомил с тарифами моих посыльных мальчишек. Если слегка перефразировать незабвенного Томаса Сойера, раз уж начали припоминать литературных героев, – не часто мальчикам случается пошпионить за иностранными разведчиками. Тем более за деньги.
Мише Карбышеву оставалось лишь каждое утро записывать отчеты малолетних шпиков и изредка переписывать «взятые посмотреть» из номера Гвейвера бумаги. Наш иноземный гость был под постоянным присмотром, и я совершенно перестал о нем вспоминать. Тем более что в мае, с началом навигации, стало как-то вдруг особенно не до этаких-то пустяков.
В Туркестане с новой силой вспыхнула война. На этот раз с Бухарой.
Весь апрель в урочище Ирджар, что на правом берегу Сырдарьи, сосредотачивалось бухарское войско. К первым дням мая, по сообщениям посланных на разведку казаков, численность неприятеля достигла сорока тысяч воинов, при чуть ли не шестидесяти пушках. Большая часть армии шестого мая прибывшего в лагерь эмира Музаффара была вооружена старыми, кремневыми английскими ружьями. И эту новость в штабе генерала Романовского, принявшего командование русскими силами в Туркестане, сочли весьма тревожной и заслуживающей внимания великого князя Николая Александровича.
Седьмого мая, когда бухарцы принялись переправляться через реку, навстречу врагу по левому берегу из недостроенного Чиназского форта солдат вывел и Романовский. Конечно же силы были совершенно несоизмеримы по количеству. Четырнадцать рот пехоты, пять казачьих сотен, двадцать орудий и восемь станков для ракет Константинова смотрелись жалкой кучкой по сравнению с настоящей ордой эмира. Правда, по реке двигался еще и пароход «Перовский» с несколькими пушками, а по правому берегу к месту неминуемого сражения приближался небольшой отряд из Келеучинского укрепления, но на статистику это влияло мало.
На следующее же утро казачьи разъезды заметили приближение передовых частей бухарской конницы и своевременно предупредили об этом генерала Романовского. Русская пехота остановилась и изготовилась к отражению атаки. Прямо на дороге – основные силы под командованием капитана Абрамова: шесть рот и восемь орудий. Правее – колонна подполковника Пистелькорса из пятисот казаков с ракетными станками и шестью пушками. Штаб, восемь рот резерва, шесть пушек и обоз несколько задержались с выходом с места ночного привала и подоспели только к самому концу сражения.
Первую атаку с легкостью отбили. И тут же, выполняя приказ командующего, продолжили движение в сторону основных сил бухарцев. Пока уже после обеда, около пяти вечера, две армии наконец не сошлись в прямом противостоянии. Чему, кстати, немало удивился эмир. Он никак не ожидал этакой прыти от марширующей пехоты императорской армии. Ему и в голову не могло прийти, что столь малочисленный отряд рискнет сам напасть на его орду.
Кавалерия атаковала наших солдат и с фронта и с флангов – уж очень ее было много против неполной тысячи. И тем не менее она была отбита артиллерийской картечью и плотным ружейным огнем. Противник активно палил в ответ, но пули из древних, давным-давно устаревших ружей падали, не долетая до шеренги русских солдат. Пока Абрамов с Пистелькорсом воевали, сзади подошли резервы, и наши войска пошли в контратаку. Вскоре были захвачены полевые укрепления бухарцев и батареи. Одновременно казаки отбросили туркменскую конницу, вышли во фланг войска эмира и принялись палить из захваченных пушек и пускать ракеты. Еще несколько минут спустя подкатили орудия из резерва, и битва превратилась в избиение мечущегося в панике неприятеля.
На поле боя только убитыми осталось более тысячи воинов Музаффара. Раненых было в несколько раз больше, но произвести им счет не представлялось возможным. Трофейные команды только собрали с поля боя оружие и воинские припасы, оставив занимающихся своими ранами бухарцев без внимания.
В русском отряде погиб один солдат. Еще двое умерли следующим днем от ран. Легкораненых – около полусотни – с трофейным обозом отправили в Верный.
Те из бухарцев, кто смог каким-то чудом миновать злые пушки парохода «Перовский» и переправиться на правый берег, с ужасом встретили поджидающий их келеучинский отряд. Уйти в сторону Самарканда удалось четырем или пяти тысячам всадников. Их и преследовать не стали. Генерала Романовского гораздо больше манил Ходжент. Город этот, собственно, принадлежал не эмиру Музаффару, а кокандскому хану, но командующий в такие тонкости не вдавался.
Новости о новой победе русского оружия в Туркестане несколько оттеняли известия из северо-западного Китая. Кульджа – последний оплот маньчжурской династии в Синьцзяне – пал.
Двадцатого января восставшие смогли преодолеть городские стены. Гарнизон и жители столицы наместничества большей частью были вырезаны. Со стороны инсургентов пала чуть ли не тысяча человек, но это только распалило ярость атакующих. Ничтожная часть китайских войск и чиновники заперлись в цитадели – дворце цзяньцзюня. Остальной город разграблен и сожжен.
С началом марта пала и цитадель. Откочевавшие оттуда киргизы рассказывали, что когда продовольственные склады опустели, китайский генерал-губернатор Мин Сюй отправил к восставшим делегацию, послав в подарок сорок ямб – примерно семьдесят килограмм – серебра и несколько ящиков чая. Делегацию отпустили, чай выпили, но условия почетной капитуляции, которые хотел для себя цзяньцзюнь, не приняли. Узнав об этом, Мин Сюй взорвал весь имеющийся в цитадели пороховой запас и погиб с соратниками под развалинами.
Победа дунган всколыхнула казахское население приграничья. Генерал-майор Герасим Алексеевич Колпаковский, начальствующий над войсками Семипалатинской области, докладывал: «Подданные нам киргизы Большой орды не остаются равнодушными к движению дунган, но, увлекаемые возмутительными слухами, распускаемыми удивительно опытными агентами дунган и неподданных нам киргизов китайского протекторатства, во главе коих стоит султан Дур-Али, и склонные к добыче насчет грабежа беззащитных маньчжуров и калмыков, ждут только удобного случая, чтобы откочевать из наших пределов».
Еще воинский начальник сообщал, что он, не дожидаясь распоряжений из штаба командующего округа, приказал задержать в Семипалатинске и Верном некоторых киргизских баев. А сам, при инспекционном объезде приграничных укреплений и застав, подвергся нападению «байджигитов некоторых киргизских родов, отказывающихся ныне признавать русскую власть». Произошло несколько нападений на русские казачьи поселения. Некоторые крупные опорные пункты вроде станиц Кокпектинской и Усть-Бухтарминской оказались чуть ли не в осаде совсем не дружелюбно настроенных туземцев.
– Я должен ехать, – подвел итог наместник, дождавшись прежде, когда я прочитаю последнее донесение. – Мне надобно теперь быть там. В Верном.
– Да полноте вам, ваше высочество, – возразил я. – Там и так генералов избыток.
– Вы не понимаете, Герман! Скоро начнется такое… Впрочем, об этом пока еще рано говорить. Просто поверьте, Герман Густавович. Мне надлежит быть там, где будет все решаться. Когда мы перейдем границу…
– Что? Я не ослышался, ваше высочество? Вы все же намерены ввести войска в Синьцзян?! За тем эти полки, что с вами пришли, нужны были?
