Дунай затравленно оглянулся и, кажется, совсем протрезвел, представив себе, как сорок тысяч княжьих людей по дороге проедают десять тысяч княжьей казны а потом разбегаются при виде колдовским образом летающего Черномора.

— Солнышко ты Владимир стольно-киевский! — запричитал Дунай. — Ой не надо мне силы сорок тысячей, мне не надо казны десять тысячей! Дай-ка ты мне любимых товарищей, Илью Муромца да Добрыню Никитича, — взгляд Дуная при этом устремился на двоих богатырей, словно бы умоляя — «не выдайте».

Князь Владимир, окинув взглядом свою притихшую рать, скорбно хмыкнул, видимо сожалея, что теперь не получится услать их всех на месяц-другой с глаз долой. Потом перевел взгляд на Илью и Добрыню, понимающе усмехнулся и развел руками.

— Ай же вы, Илюша да Добрынюшка! Пожалуйте к Дунаю во товарищи.

Илья, пожав плечами, отер с усов пивную пену и молча поднялся из-за стола. Добрыня нарочито низко поклонился князю и Дунаю.

— Ой спасибо тебе, князь да Стольно-кивеский, и тебе Дунаюшко Иванович, за почет, за ласку, за доверие, — саркастически усмехаясь, нараспев проговорил он. — Нешто мы с Ильей теперь откажемся?

Прямо из-за столов Илья, Добрыня и Дунай двинулись на двор. Следом за ними устремился князь и весь пировавший в гриднице люд, который еще мог стоять на ногах.

«Ну вот, опять куда-то ехать. Кого-то спасать… Меня, конечно, ни о чем не спросили», — вздохнула Алена и пошла следом за богатырями. На крыльце она немного замешкалась в образовавшейся толчее, и вдруг увидела трех богатырей, одного за другим вскачь летящих к лобному холму на торговой площади.

— Стоять! Куда?! — спохватился князь Владимир.

Но Добрыня уже хлестнул своего Бурку, и тот, взвившись с места, перемахнул наугольную башенку крепостной стены. Следом взлетел Чубатый. Последним скакнул Дунай на своей все также перегруженной сверх всякой меры лошадке. Предусмотрительно взяв чуть правее, он пролетел мимо башни в локте от белокаменной стены. Не успевший отдохнуть конь зацепил копытом за верхнюю кромку и обрушил вниз один из крепостных зубцов.

— Да что ж это! К растакой ягой ядреной бабушке! Когда-нибудь сроют этот холм?! — затряс кулаками Владимир. — Кто у нас отвечает за благоустройство в черте города?

Не найдя среди окружающих его подобострастно улыбающихся боярских рож отвечающего за благоустройство (тот поспешил пригнуться, прячась за спинами товарищей), князь махнул рукой и направился обратно в хоромы.

— Видали добрых молодцов сядучись, не видали добрых молодцов едучись, — прокряхтел кто-то в толпе. — Эх, молодость, молодость.

«А как же я? Куда же они без меня?.. Неужели забыли?! — заметалась Алена. — Ну конечно, первым делом, первым делом самолеты. Ну а девушки? А девушки потом».

Микула попытался утешить ее:

— Ну да что ты убиваешься, Аленушка? В том походе тебе делать нечего. К Черномору дорога, знамо, долгая. До заморского того до Ново-города. Ну да кони у них шибко быстрые. Ты здесь месяц-другой пообвыкнешься, а они к тому времени управятся, — он блаженно улыбнулся, и подсунул Алене ковш с какой-то пенной жидкостью. — Выпей лучше медку, да скушай пряничек.

— Целый месяц тут сидеть? — засомневалась Алена. — Может, лучше обратно на заставу богатырскую поехать?

— А и на заставу езжай. А я провожу тебя завтра утречком, — убедившсь, что Алена сделала большой глоток из подсунутого ковша и впилась зубами в пряник, Микула вернулся к прерванной беседе с соседом:

— Я как ржи-то напашу, да в скирды сложу, я во скирды сложу, да домой выволочу, домой выволочу, да дома вымолочу, а я пива наварю…

«Да что ж это такое? — со все возрастающей обидой думала Алена. — Добрыня-то как вздыхал. Я уж поверила, что он в меня влюбился. Илья тоже хорош! Бросили меня, даже слова не сказали. Как вернутся — убью! Только бы они все живые вернулись».

— О! Будь здоров… ик, Микула Селянинович! — прилагая усилия, чтобы поддерживать себя в вертикальном положении к ним приблизился, сияя бессмысленной голливудской улыбкой, богатырь.

— Будь здоров и ты, Дюк Степанович, хотя мы с тобой уже здоровались, — кивнул ему Микула.

— Что за отрок с тобой, коса русая?.. Как зовут тебя, красна девица? — Дюк Степанович сверкнул глазами и, то ли из-за врожденной галантности, то ли из-за полной уже невозможности держаться на ногах, припал у ног Алены ног на одно колено и схватил ее за руку.

— Да чтоб вы все треснули! — Алена в сердцах стукнула своей корзинкой по голове приставучего хама. Раздался легкий хлопок, и еле слышно запахло озоном.

Дюк Степанович ошеломленно захлопал глазами. Осмотрелся вокруг удивленно-трезвым взглядом, испуганно пробормотал:

— Пардон муа, — вскочил и бросился из гридницы прочь.

«Как это он так быстро протрезвел? — удивилась Алена. — Ай да корзиночка у меня, уж не из-за шишек ли она стала волшебной?»

— Поле! Русское По-о-оле!!! — взревели вдруг с другого боку. От самозабвенного пения захмелевшего Микулы задрожали окна терема.

— Да вы что, сговорились?! — и Алена с размаху заехала Микуле корзинкой по голове.

Рулада прервалась на полуслове. Микула удивленно огляделся вокруг.

— И правда. Чего это я распелся? Чай не в поле пашу.

За спиной Алены вдруг возник князь Владимир Красно Солнышко.

— Что это у тебя, девица, за корзиночка? Дай-ка я погляжу.

Алена не посмела ему возразить, тем более, что унизанные перстнями пальцы князя уже вцепились в ручку, а голубой, мутноватый от излишней дозы хмельного взгляд впился в хитросплетение ивовых лоз.

— И простая, поди-ж ты, корзиночка. На Руси ведь таких пруд-пруди. Нешто мне все то с хмелю пригрезилось?..

Князя повело в сторону. Переступив ногами, он зло сжал губы, приосанился и со всего маху огрел себя корзинкой по голове. Снова чуть пахнуло озоном. Обведя гридницу прояснившимся взглядом, Владимир повел плечами. Не доверяя своим чувствам, покрутил головой. И лицо его вдруг озарила по-детски задорная улыбка.

— Что ты хочешь за корзинку, красна девица? Говори, не бойся. Все, что спросишь, дам.

— А уж дай-ка князь ты справу мне дорожную, да кафтан, да плеть, да лук со стрелами, да припас еды, да серебра кошель, ведь хочу я в путь-дорожку отправиться, — выпалила Алена, удивляясь сама себе.

«А и вправду, чего мне сиднем сидеть в княжьем тереме столько времени — я так с тоски помру. А они там без меня пропадут. Обманет их Черномор, или еще какая беда приключится. Они ж, как дети малые».

Князь Владимир кивнул, и со злорадной ухмылкой двинулся вдоль скамей, высматривая кого-то среди пирующих. Углядев благостно улыбающегося, совершенно потерявшего связь с реальностью ключника, князь, словно пардус подскочил к нему и стукнул корзинкой по голове. Моментально протрезвевший ключник вскочил со скамьи, обнаружил нависшего у себя над плечом князя и обречено замер.

— Ты где должен быть? — прошипел князь. — На пиру?!

— В-виноват! Я э… по делу заскочил и…

— Пойдешь с этой девицей в казну, — князь указал перстом на Алену. — Выдашь ей то, что прикажет. И дашь о том полный отчет.

И Красно Солнышко двинулся дальше, сияя лицом, радостно притоптывая в такт гуслям Бояна и время от времени с плеча раздавая удары волшебной корзинкой по головам.

Из закромов Алена вышла, одетая на восточный манер — в приталенный кафтан и шаровары. В руках она несла целый ворох имущества: лук со стрелами, саблю, увесистый кошель с серебром и дорожный мешок, полный припасов.

Ночевать пришлось в Киеве. Ключник распорядился разместить Алену в отдельной горнице и убежал. Хлопот у него было предостаточно. Пир подходил к концу. Княжьи слуги провожали до дверей под ручку, а порой и тащили на себе вволю наевшихся и напившихся гостей. Наиболее почетных развозили по домам, или устраивали в гостевых комнатах княжьих хором. Менее знатные шли домой своим ходом, а совсем пьяных слуги укладывали прямо на пол в сенях.