– Ступайте.

За порогом зала Ларион понял, что опустошён и обессилен. Ему пришлось опереться о стену, чтобы не сползти на пол. Звенящее чувство, разлившееся по телу в присутствии гиганта, постепенно уходило из него, как озноб покидает человека после приступа лихорадки – осталась одна слабость. Раздражённая речь Мосеха еле пробивалась к его сознанию:

– Я же сказал – один вопрос! только один! С чего ты вздумал у бога выпытывать разные мелочи?!

– Не кипятись. Всё кончено. Теперь у меня есть нить, по которой я пойду к матери. Если сестра существует, то она там, на Великой земле.

– Зря торопишься. Раньше, чем через три месяца, я обратно не отправлюсь.

– Это твои заботы – когда и куда. Я возвращаюсь немедленно.

– Ты забыл, что здесь я – глашатай воли Царя-Бога и плеть его десницы. Рискнёшь пререкаться со мной?

Ларион слабо рассмеялся со смелостью обречённого, которому нечего терять:

– Тебе нужен верный человек? или лукавый раб?..

Нахмурившись, Мосех свёл золотистые брови.

– Ну… будь по-твоему. Но пароход уже наверняка отчалил, дорога на паруснике займёт много дней.

– Что значит время, если есть цель?.. Я доберусь во что бы то ни стало.

Слава Грому, ноги всё же несли Лариона. Из дворцового портала он вышел без поддержки и с восторгом поднял глаза к звёздному небу. Чужие созвездия, ни одного знакомого!.. Бедная Лули, даже лицезрением небес она здесь не утешится!..

«Отец был прав, – открылось ему под небом ясно и прозрачно, как боговдохновенная истина свыше. – Есть архангелы, я стоял перед одним из них… я видел чудо в его руках. Но если это тот, проклятый, которого мы оплёвываем в храмах – значит, я служу царю тьмы?.. тогда почему он предостерёг меня от зла, заключенного в имени матери? Какое зло в ней может быть?.. Нет, я слишком устал, чтобы думать. И всё же… владыка тьмы не мог так поступить. Кто же он тогда?..»

– Ужин и ложа для сна готовы, сиятельный муж храма, – поклонился Мосеху безликий служитель, выскользнувший со стороны.

– Идём, Ларион. Сегодня ты вынес тягот больше, чем любой человек на свете, – помнил его жрец за собой.

– Сейчас… ещё немного. – Ларион не мог оторваться от красы ярких звёзд, рассеянных по чёрно-синему бархату неба.

Подул ветерок, охлаждая его разгорячённое лицо и возвращая к реальности Мира.

«Ветер… что ты делал там, на другой стороне планеты?..»

Ответ пришёл сразу – изнутри, не извне.

Пока они плыли, далеко за кормой «Сполоха» был ураган.

Ураган, порождённый силами ключа.

© Гончарова Г. Д., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Бывают моменты, когда ты летишь на крыльях. Любви, удачи, победы…

Я точно знаю – бывают.

Но бывают и моменты, когда ты падаешь, падаешь, падаешь… и неважно, что ты сейчас твердо стоишь на ногах, а не находишься в кабине лифта. Ты падаешь в бездонную черную яму.

Или в зрачки другого человека.

Сегодня со мной это уже третий раз.

– Зая, ну ты понимаешь, так получилось…

Понимаю.

Что я понимаю?

С утра я поняла, что весь мой опыт, все таланты, умения и навыки ничтожны перед деньгами, связями и истериками. Да, вот так.

Мишка, хозяин клуба, в котором я работаю, очень долго извиняется. И в глаза мне не глядит принципиально. Потом уж со злостью хлопает бокал коньяка и рявкает от души:

– Зойка, какого х…! Эта дура тебя просто приревновала, вот и все!

– Мишка, тебе чем поклясться?! Я даже повода не давала!

– И плевать, что тебе ее пузырь сорок лет не нужен! Хватит и того, что ты ему улыбнулась. Целых два раза.

– Я ему, кажется, просто сказала, что жена сейчас освободится…

Означенного «пузыря» я почти не помнила – к чему? Это своих подопечных я запоминаю надолго и всерьез, а их родственников фильтрую как незначительную информацию. Вот будут у меня заниматься – запомню.

Кажется, мужчина. Полный, важный, щекастый… мне такие никогда не нравились. Предпочитаю совсем другой тип. Да и замужем я…

– Ты! Сказала! Зайка, если б ты видела, как выглядишь…

– Видела.

После тренировки?

Мокрая, усталая, измотанная, без косметики и в любимой полинявшей маечке – чучело огородное смотрится лучше. А что? Нет? Я ж не просто тренирую девчонок, я и сама с ними выкладываюсь.

Мишка качает головой.

– Не видела. Ты как лампочка светишься. И тут уж плевать… ты знаешь, сколько у меня твой телефон просили? Десятками!

– Все равно ты меня увольняешь.

– Эта дура – дочь Волковского, а они с нашим шефом кореша. И, Зай…

– Да?

– Ты бы пока уехала из Москвы, а? В ближайший год ты тут точно работы не найдешь, эта стерва постаралась тебе все перекрыть.

Я только плечами пожимаю.

Ну и ладно. Мы с мужем давно хотели завести ребенка. Будет куда потратить этот год. А что до денег – не пропадем. У нас достаточно отложено, чтобы прожить и три года. Если, конечно, очередного кризиса не случится.

Но все равно – ощущение падения. И обиды.

За что?

А вот просто так! Тапком – и по носу! Во имя высшей подлючести и мерзавности! Не расслабляйся, Зойка!

Второе осознание реальности происходит в поликлинике.

Дорогой, между прочим. И не за паркетные полы тут платят. Полы как раз самые простые, плитка, кажется, еще с советских времен осталась. Врачи тоже не анкетные. Бо́льшую часть я давно и прочно знаю, еще со времен своей спортивной карьеры.

Я не сказала?

Когда-то гимнастка, теперь – фитнес-тренер. Заодно веду восточные танцы, стрип-пластику и аэробику. Специалист-многостаночник. Хоть на шесте, хоть без шеста.

Так многие спортсмены кончают, знаете ли. Глядя в телевизор, восхищаясь олимпийцами и планируя блистательные карьеры для детей – советую помнить. На одну пробившуюся приходится десять тысяч съеденных. Растоптанных, сломавшихся или – мой случай – просто вышедших в тираж.

К примеру, балерина не должна быть выше определенного роста. Сто шестьдесят пять – и не больше пятидесяти килограммов веса. А то и меньше. Переросла?

Свободна, детка. Или пляши всю жизнь в седьмом ряду на пруду.

С другой стороны, если в тебе те же сто шестьдесят пять сантиметров, ты можешь всю жизнь пробиваться в баскетбол. Упорно и безрезультатно.

Единичные исключения, увы, только подтверждают правило. И то – частенько стоит посмотреть родственников и друзей тех самых исключений.

Остальные… единицы из нашего потока устроились нормально – по их меркам. Кто-то работает в школе, кто-то, как я, по спортзалам. А сколько спилось? Скололось? Ушло в криминал?

Я не знаю статистики, я вижу своих однокурсников. И результат печален.

Поток – по сто человек на курсе. Живы-здоровы человек десять. Успеха не добился никто. Такого, оглушительного, чтобы на всю страну прогреметь. Я еще более-менее устроена.

Дом, семья, работа… была.

Ладно. Займемся ребенком.

И тут мне прилетает тапком второй раз. В поликлинике светло, уютно, пахнет чем-то неуловимо медицинским, а я себя чувствую как в глубоком подвале.

– Вы бесплодны.

– К-как?

Гинеколог смотрит на меня серьезно и спокойно.

– Вы же спортсменка в прошлом? Правильно?

– Да.

– Нагрузки. Плюс простывали в детстве, верно?

– Ну да… на сборы ездила…

До сих пор раз в месяц такие боли, что едва таблетками спасаюсь. Но лечить было некогда. А теперь…

Поздно.

Слово звучит приговором.

Я могу усыновить ребенка, но не родить своего. Даже яйцеклетку для суррогатной матери у меня взять не получится. Увы. И об этом надо сказать мужу.

Я встаю из удобного кресла в кабинете врача, но это внешне. А внутренне я словно падаю. В глубокий темный колодец без дна. Но меня ведь есть кому подхватить. Мы с мужем договорились сегодня поужинать в ресторане.