– Давайте сюда письмо, – протянул руку Галарди. – И кирпич.

– На стол?

– В печку, – указал статс-секретарь, блеснув серебряной оправой очков. Изразцовая печь в углу – глянцевая, бело-голубая, с вычурными узорами, – казалась украшением, капризом хозяина кабинета, но, открыв топливник, Удавчик убедился, что печка самая настоящая, с чугунной колосниковой решёткой и поддувалом, заботливо вычищенная до поздней осени, когда придёт пора греться.

Взамен он получил гладкий железный ларец – с кирпич величиной, – со странной формы замочной скважиной и пакет из жёсткой, как кожа, изжелта-серой бумаги. Явно ларец был не пустой, но его содержимое не шуршало, не бренчало, вообще не смещалось.

– По возвращении получите ещё пятьсот золотом, – холодно улыбался Галарди. – Следите, чтобы саквояж не украли. Потеряете груз – считайте себя покойником.

– Доставлю, гере, – пообещал Удавчик, положив руку на сердце. – Можете не сомневаться.

Он успел убрать вещи в дорожную сумку, когда затренькал звонок над дверью. С недовольным видом Галарди впустил малого в аспидном сюртуке и нарукавниках, державшего телеграфную ленту.

– Срочная из Этергота. Лично вам.

Пробежав по ленте глазами, Второй сухо распорядился:

– Электрокар к подъезду. Через минуту еду. Всю почту, что осталась – мне в машину, прочту по дороге. Вы, – мельком взглянул он на Удавчика, – можете идти.

Гордые рыцари безучастно взирали с потемневших от времени полотен на устало осунувшегося императора и второго статс-секретаря, сидевших в пустом сумрачном кабинете. На улице смерклось, высокие окна Меделица затянула тень, но государь не велел зажечь лампы, и дождливая полутьма превратила строгий величественный кабинет в мрачный паноптикум. Фигуры на портретах казались призраками, резная мебель красного дерева приобрела какие-то угрожающие, хищные черты, чёрно-бронзовые статуэтки псов словно ожили, но затаились перед броском, и двое мужчин выглядели чужими в сводчатой комнате, среди одушевлённых стульев и зеркал, отражающих пустоту. По оконным стёклам ударяли капли – и стекали извилистыми ручейками, будто слёзы.

– Я сообщал Вашему Величеству об этой особе… – прервав молчание, осторожно начал Галарди.

– Не только вы. И о том, что Церес общается с… выходцами из-под земли, я тоже был осведомлён. В конце концов, это могло послужить империи – если не примирение с дьяволами, то переговоры.

– Старые кратеры – при всей скрытности мориорцев, – вступают с мирянами в торговые сношения. Правда, те, кто пытается заключить с ними сепаратный мир – например, Делинга, – бывают жестоко обмануты. Дьяволы не считают нас равноправными партнёрами. У них свои планы.

– Как знать – быть может, со временем положение изменится, – загадочно ответил Дангеро. – Сейчас вопрос в другом – как избавиться от этой… неуместной твари.

– Если Ваше Величество доверит решение вопроса мне, я гарантирую её исчезновение. Ни следа, ни клочка ткани, ни пряди волос. С графом Бертоном я всё улажу. Свидетели её визита… только лейб-полиция? Это верные люди, они болтать не станут.

– Займитесь, Галарди. – Дангеро нетерпеливо пошевелил пальцами по крышке стола, затянутой тёмно-васильковым сукном. – Я не желаю больше о ней слышать.

Деликатно постучав, бесшумно вошёл камер-лакей, доложил с поклоном:

– Лейб-медик к Вашему Величеству, как изволили приказывать.

Император слегка поморщился. Долго же медикус возился!.. Всего-то обморок на почве истерии, а осмотр – словно ставил диагноз великой княжне. Впрочем, он врач весьма исполнительный, а усердие в вину не ставят. Пусть отчитается. Даже если речь идёт об особе, которой жить осталось – сколько Галарди позволит.

– Зови.

Быстрым шагом – будто переходя в полковом лазарете от одного операционного стола к другому, – ворвался маленький сухощавый человечек, лысоватый, в узком коричневом сюртучке, с улыбочкой на тонких губах, утирая салфеткой сильные, в выступающих венах, бледные ладони.

– Ваше-ство… – Его поклон напоминал кивок.

– Слушаю вас, доктор, – благосклонно наклонил голову Дангеро.

– В целом эта особа здорова. Никаких отклонений, которые бы угрожали жизни. Некоторое малокровие… это объяснимо… Чтобы предотвратить нервную горячку, я велел дать ей брому с валерианой. Крепкий бульон на ужин, выспаться – и она вновь будет на ногах.

– Значит, девушка в полном порядке? – спросил Галарди, взглядом испросив у государя разрешения вмешаться в разговор.

– Девушка?.. – Лейб-медик приподнял белёсые жидкие брови. – Это женщина, гере, которая исполняет своё природное назначение.

– То есть?.. – нахмурился Дангеро с досадой и непониманием.

– Гравидитас! – шутливо-высокопарным тоном ответил врач, со значением подняв указательный палец. Доктора обожают выражаться на мёртвом лацийском языке, чтоб подчеркнуть свою учёность и превосходство над профанами.

– Говорите ясней!

– Беременность, Ваше Величество. Акушер скажет точнее, но, по-моему, между четвёртым и пятым месяцем. К новогоднему празднику эта «девица», бог даст, произведёт на свет хорошего здорового младенца… Ваше Величество? – Тон врача вмиг стал обеспокоенным, и медик с тревогой шагнул к Дангеро, заметив, как у того изменилось выражение лица.

– Галарди… – прохрипел император, уставившись на статс-секретаря. – Всё отменяется. Вы головой отвечаете за то, чтобы с неё и волос не упал.

В знак повиновения статс-секретарь склонился. Приказ есть приказ. Златая кровь осиянных молниями священна, в каком бы презренном теле она не нашла приют.

Но, гром поднебесный, это значит, что в чреве дьяволицы – внук или внучка Синего дракона?!

Восемнадцать веков тому назад

Средняя Кивита, названная Святой Землёй

Ветру поставили царский шатёр на богоизбранном месте, где стояли вековые акации – молнии не раз осияли их своим огнём. Для небесного гостя столяры соорудили кресло, вроде трона, из кедрового бруса. Пол был застлан драгоценными коврами; на чеканных серебряных блюдах рядом с троном лежали фрукты, хлебы из белой муки, стояли кувшины с отборным вином – он отдавал всё в лагерь, где освящённые Ветром дары делили по глоткам и крохам, чтобы сопричаститься благодати. Чтобы усладить его обоняние, в шатре возжигали курильницы с ладаном. Как изваяние, сидел великан на троне в своей пятнисто-серой хламиде, надвинув капюшон, не глядя на снующую прислугу.

Из шёлка и атласа был сшит полог шатра, золотом было украшено его навершие – ничего не жалели в равнинах, чтобы воздать почести посланцу громового неба. Всё равно придут легионеры Консулата, разграбят скарб, убьют людей, уведут скот, съедят хлеб, сожгут дома – лучше отдать имущество на прославление Воителя. Он поведёт верных по радуге, когда настанет судный час.

Была неистовая вера, было вдохновенное отчаяние, была предсмертная решимость, ибо прокуратор – молва донесла, – объявил: «Резня без пощады, рабство выжившим». Последние дни наступают, можно исповедать свою веру без утайки, в стане обречённых все равны – хозяин и раб вместе сидели у костра, из одного котла ели продымлённую пищу, вместе вострили мечи и ободряли друг друга. Госпожа и служанка обрезали свои волосы, женскую красу, на тетивы для луков.

Чернявый Аргас, волею Грома став из легионера легатом под именем Эгимар, Меч Вышнего, метался, приказывая – собрать зерно, уводить скотину в горные леса, уходить, подпилив мосты и отравив колодцы. Возвращаясь вечером в стан бунтарей, он видел – войска мало, оружие плохое, бойцы неумелые. Ниже лагеря в реке Ярге женщины стирали одежды, плескались детишки, юнцы поили коней. Речная вода мерцала алым отсветом заката, будто кровь, которой суждено пролиться.

У шатра молились, стенали и кланялись в землю. Перед входом маялись девы в веночках, наряженные и причёсанные как на свадьбу.