В дверях появился Илья с лопатой в руке.

— Спасибо, конечно Царю Морскому, что он вернул наш дом в первозданное состояние. Только он промахнулся маленечко, — проворчал Илья Муромец. — Конюшню я за три дня до сражения дочиста от навоза очистил. А Морской, видать, когда назад время поворачивал, сгоряча те три дня захватил. Вот и выходит, что я дважды ту же конюшню, от того же навоза очищаю. И нет бы вам с Алешей за это дело грязное взяться! Сундуки да лавки двигать оно конечно, попроще выйдет… Чего у вас тут не ладится?

— Да вот, никак сундук не поднимем, — пожал плечами Добрыня. — Давай вдвоем, что ли?

— Всему-то вас, молодежь, учить надобно, — буркнул Илья. — Ну, отойди. Я сейчас его быстренько, — взявшись за ручки дернул один раз, другой.

— Говорю я, вдвоем давай попробуем, — подступил Добрыня.

— На конюшне вон вдвоем попробуйте, слабаки, — отмахнулся Илья.

Он поплевал себе на руки, взялся за ручки сундука покрепче и, издав богатырское «Эх!» — резко рванул сундук вверх. Раздался лязг, треск, и сундук победно взмыл над головой гордо рыкнувшего Ильи. Точнее, не весь сундук. Дно, с наваленными на него вещами, так и осталось лежать на полу. А ноги самого Ильи, пробив треснувшую в двух местах половую доску, ушли вниз, до земли.

— Чего это у вас сундуки такие хлипкие? И пол, вон, весь прогнил. Ступить невозможно… — Илья аккуратненько поставил верх сундука в сторонку, вынул ноги из проломанных в полу дыр и изрек растерянно: — Вот… Ну. Пойду-ка я… На конюшне доделаю, — взяв лопату, он скрылся за дверью.

Все остальные еще некоторое время удрученно глядели на рассыпанную рухлядь. Потом Алеша стал одну за другой собирать валяющиеся вещи: меха, одежу, доспехи, несколько серебряных кубков… В конце концов на донышке осталась лежать небольшая дорожная сумочка, какие носят обычно путники через плечо. Сумочку эту Алеша своей не признал. И сдвинуть с места не смог. Ни Алена, ни Лебедь тоже не могли сказать ничего определенного про сумочку, а Добрыня мычал что-то невнятное, морща лоб и пытаясь вспомнить. Снова позвали Илью.

— Ну что там еще у вас приключилось? Опять вам сундук, что ли сломать надобно? — проворчал он, но, разглядев сумочку, радостно всплеснул руками. — О! Нашлась пропажа! Это ж сумочка Микулы Селяниновича! Он еще жаловался как-то недавно, что сперли ее! Ведь так, Добрынюшка?

— Угу, — кивнул Добрыня Никитич. — Я вот все вспомнить не могу никак, какого рожна Микула сюда ее положил? Уж не в тот ли день это было, когда мы с ним на спор перепить друг друга пытались? Кроме него никто, пожалуй, сумочку эту и не поднимет.

— Ну вот, — расстроился Алеша Попович. — А я хотел сундук свой починить.

— Ничего. Новое дно сундуку приделаешь, прочнее прежнего, — похлопал его по плечу Добрыня. — А тут лучше ничего не трогать, пока снова не заглянет к нам в гости Микулушка. Главное — не забыть, напомнить ему про сумочку.

— Уж мы напомним, — не сговариваясь, хором сказали Алена и Лебедь.

Обедать сели, только закончив уборку и перетащив вещи Алеши в новую пристройку. Обед был торжественный, почти что праздничный. Богатыри как-то заговорщически меж собой переглядывались, и Алена тут же вспомнила свой первый обед в этом доме. Под ложечкой заныло от нехорошего предчувствия. И правда, как только трапеза закончилась, из-за стола встал Добрыня Никитич и, отвесив поклон Алене, обратился к ней:

— Ты ответь нам, милая Аленушка, ты развей сомненья наши тяжкие. Много дней назад вопрос мы тебе задали, да ответа так и не получено. Кто из нас тебе больше по сердцу? Ты ответь, не томи сердце жаркое, — Добрыня смотрел на нее самым, что ни есть влюбленным взглядом, и во взгляде этом была мольба.

«Да за что же мне такое наказание? — в смятении подумала Алена. — Что горше — себя обидеть, или Добрыню?»

Она поднялась из-за стола, отвесила Добрыне ответный поклон.

— Ты прости меня, что сразу не ответила. Ты прости… Не знаю я, Добрынюшка! — и девушка, выскочив из-за стола, выбежала вон.

На улице Алена огляделась и бросилась к конюшне. Ей хотелось куда-нибудь убежать, уехать. Наспех оседлала Черную, вскочила в седло и, хлестнув ее, помчалась, куда глаза глядят. Она не помнила точно, выехала ли через ворота заставы, или Черная просто перемахнула тын. Не помнила, когда лошадь перешла на богатырский скок. Просто летела вперед, ни о чем стараясь не думать. А мысли так и лезли в голову, и словно два человека спорили в Алене.

«Ну, чего тебе еще надо? Это же мир, о котором ты всю жизнь мечтала. Добрыня тебя любит, будешь жить за ним, как за каменной стеной… Ага, этой же стеной от всего мира отгороженная! Добрыне дай волю, будешь сидеть в тереме затворницей и девять лет ждать его из похода… Я так не играю… Тогда что же, домой возвращаться? А как же Кощей? Никого не волнует, что он с кладенцом натворить может, опять мне придется порядок наводить. Кого бы еще на помощь позвать? Яга отказалась, богатыри тоже. Лебедь против дядюшки не пойдет… Остается Змей Горыныч. Ох, дура, я дура, ну зачем его обидела? Ведь он на самом деле спасать меня прилетел, откликнулся по первому зову. Ну, естественно, хотел еще и подраться, как же без этого. Нет, правда, на что же я так обиделась-то? Будто на человека, а не на… А жаль, что он не человек. Вот с кем здесь интереснее всего».

Алена вздохнула. Последнее время зеленые глаза Змея вспоминались с пугающей частотой.

«Поеду, хоть прощенья попрошу».

Тут Алена заметила, что Черная стоит, как вкопанная, на развилке дорог перед большим, покрытым мхом и какими-то надписями камнем. От камня дорога разбегалась на три стороны. Алена слезла с лошади и стала рассматривать надписи. Шрифт был старинный, малопонятный, поэтому девушка стала читать по складам, водя по полустершейся надписи пальцем:

— Направо поедешь, коня потеряешь… Прямо поедешь, сам убит будешь… Налево поедешь… — Алена села на корточки и потерла замшелую поверхность камня. — Совсем что-то неразборчиво. Наверняка, тоже какая-нибудь гадость…

Вдруг справа от Алены трава тихонько зашуршала, и из нее, не издав ни звука, мимо девушки прыгнул огромный серый волк. Она только и успела, что взвизгнуть и присесть от страха. Черная испуганно заржала и, прямо с места, ушла в богатырский скок, взвившись в небо. Волк, промахнувшись, завистливо посмотрел вслед лошадке.

— Эх, мне бы так скакать, — прохрипел он по-человечески.

— А ты что же, не умеешь? — подрагивающим от страха голосом спросила Алена, торопливо нащупывая у себя в поясной сумке одну из шишечек. Она еще успела порадоваться про себя: «Хорошо, что Лебедь вернула мне походный костюм, и шишки не потерялись…»

— Умею, — фыркнул волк. — Да не так высоко, и не так прытко. А то догнал бы ее, красавицу, вмиг.

— А что же это ты раньше времени напал? — возмутилась Алена. — На камне написано: «Направо поедешь, коня потеряешь», а я еще никуда не поехала.

— Все вы так говорите. А едут все, между прочим, направо. Так что не стал я дожидаться. Уж больно жрать охота, силы нет, — и волк, облизнувшись, подошел к Алене поближе. — Коли есть у тебя с собой мяса кусок, так давай скорее сюда, а то я не сдержусь… Очень ты на вид аппетитная.

— Вот что я тебе дам! — Алена замахнулась на него выхваченной из сумки шишечкой.

Волк попятился. Шерсть у него на загривке встала дыбом, клыки недобро ощерились.

— Везет же некоторым, — пробурчал он, не сводя с шишечки глаз. — И ты что же, не пожалеешь ее, чтобы в меня кинуть?

— А ты думаешь, я предпочту, чтобы ты меня слопал? — ответила Алена, не спуская с Волка глаз. — Мяса у меня все равно с собой нет. А себя сожрать я не позволю. Так что отваливай подобру-поздорову. А не отстанешь, так я тебе шишечкой врежу, за то что лошадь мою напугал. Не веришь? — и она еще сильнее замахнулась.

— И останешься без шишечки, — злорадно ощерился Волк. — Ладно бы попала в меня. А если промахнешься?

— А у меня еще есть! — грозно нахмурилась Алена.