— Трандуктор измеряет внутримышечную дивиргенцию жизненных токов путем сравнительного анализа когурентных полей, — пустился в объяснения Филипп, не переставая крутить ручку. — Сейчас мы точно узнаем потенциальное поле твоей дивиргенции…

— Ох, не нравится мне эта хреновина, — опасливо отодвинулся от стола Добрыня. — Смотри, Горыныч, пальчик-то оттяпает.

При этих словах в трандукторе что-то подозрительно громко заскрежетало. Змей, нервно дернул рукой, и палец застрял.

— Не дергайся! — испуганно взвизгнул волшебник. — Я сейчас разомкну контакты и оно отпустит…

Но Горыныч уже вытащил палец из прибора. Трандуктор пронзительно заскрипел, испустил клуб едкого дыма и безжизненно затих. Филипп тоже замер, нервно переводя взгляд с индикаторов трандуктора на неестественно длинный и тонкий палец Горыныча и обратно.

— Все. Хватит опытов, — Горыныч вернул пальцу нормальный вид. — И так уже вонища стоит. Да и приборчик твой, похоже, слабоват оказался.

— Ты не понимаешь, Змей, — прошептал алхимик. — Это же открытие! Я еще никогда не измерял дивиргенцию жизненных токов в момент трансмутации! На приборе датчик зашкалил! Тут такая силища прошла!..

— Ну прошла. И что дальше? — вздохнул Змей. — Ты бы нам лучше еще что-нибудь про источник Живой воды рассказал.

— А ты потом дашь измерить себя депривизором?

— Ох, угробит он тебя, Горыныч, своими приборами, — неодобрительно покачал головой Добрыня Никитич.

— Ты давай, рассказывай, — поддержал товарища Алеша. — А приборы свои потом… Если тебе их, конечно, не жалко.

Алена сидела в уголке дивана и молча наслаждалась зрелищем. Филипп измерил Змея сперва депивизором, потом дуплексатором, а потом еще одним своим могучим изобретением — ассинхронным феноскопом Егермейера. После чего терпение облепленного со всех сторон датчиками Змея иссякло. Он аккуратно отцепил от себя все проводки и смотав их в большой клубок, вручил Филиппу.

— Да, наука твоя — вещь, конечно, интересная, но пора нам и делом заняться. Пошли, ребята.

Распрощавшись с волшебником и прихватив карту, друзья вышли на улицу. Баюн проводил их до угла башни и отправился куда-то по своим кошачьим делам.

— Да-а… наука — дело темное, — глубокомысленно протянул Добрыня. — Ты бы, Горыныч, этим делом не увлекался, а то последний ум за разум зайдет… Горыныч, ты чего это? Что с тобой?!

Алена оглянулась на отставшего Змея. Тот стоял как вкопанный и пристально смотрел себе под ноги, мучительно что-то вспоминая.

— Тень… Что с моей тенью? — Змей затравленно оглянулся вокруг. — Я же помню — у меня была тень!

Друзья невольно посмотрели вниз. Теней действительно не было. Не только у них, но и у всех окружающих предметов. «Как же мы раньше-то этого не замечали!» — поразилась Алена.

— Ну правильно! — первым сообразил Добрыня. — Откуда бы здесь теням взяться, коли солнышка нет.

Змей посмотрел в небо и сморщился, словно от боли.

— И верно, Солнышка нет. И свет какой-то весь мутный, как на дне болота… Неправильно здесь все… Не по настоящему.

Добрыня с Алешей тоже посмотрели на безоблачно-ясное небо и разом пригорюнились. Путь до корчмы они продолжили в подавленном молчании. Алена попыталась как-то развлечь Змея.

«А что, если Филипп прав, и философский камень, как минерал, действительно существует? Тогда ты — воплощенное твердое состояние философского камня».

«И что это меняет? — пожал плечами Горыныч. — Ну, назвал Филипп философским камнем то вещество, из которого я состою. Кстати, если точно следовать его терминологии, то я не твердый, а полузастывший».

«А Живая вода, получается, жидкое состояние философского камня?»

«Ну, допустим».

«В школе меня учили, что у любого вещества бывает три состояния. Твердое, жидкое и газообразное… Ну, то есть пар, — уточнила Алена. — А что будет газообразным состоянием философского камня?»

Змей хмыкнул и с проснувшимся интересом посмотрел на Алену.

«Газообразным?.. Может, ифриты? Надо будет рассказать об этой теории Гасану. Он ведь еще раньше меня появился из паров не застывшей лавы. Пусть порадуется, что какой-то алхимик записал его в свою таблицу минералов».

Опасаясь кощеевых происков, друзья не решились ужинать в общем зале корчмы.

— Еще подсыплют нам какой-нибудь отравы, — выразил общую мысль Алеша Попович.

Запершись у себя в комнате и положив серебряные монетки под окно и под дверь, они расстелили скатерть самобранку.

— Значит так, — Добрыня почесал затылок. — Щей нам понаваристей…

— И поросенка печеного, — подхватил Ивейн.

— И пива темного, пинты по две на брата, — добавил Гавейн.

— И жареную баранью ногу, — продолжил Горыныч.

— И живой воды ведра два! — неожиданно для самой себя скомандовала Алена.

Все удивленно оглянулись на ее голос.

— А что? — у Добрыни загорелись глаза. — Вдруг и вправду получится? — и он постучал пальцем по свернутой в рулон самобранке. — Выполняй, что заказано. Развернись!

Скатерть развернулась. Пахнуло озоном и на ней возникли семь тарелок с дымящимися щами, семь кружек с пивом, печеный поросенок на большом подносе, еще один поднос с жареной бараньей ногой и два небольших деревянных ведра с водой.

— Ух ты! — дружно выдохнули все.

А Змей немедленно кинулся к ведрам, схватил одно из них и принялся пить жадными глубокими глотками.

— Неужели получилось? — восхищенно прошептал Алеша Попович. — Ну, Аленушка! Ну, голова!

Змей, тем временем, утолив жажду, отставил в сторону наполовину опустошенное ведро.

— Ну как? — хором спросили его Алена, Персиваль и Добрыня.

— Хорошая вода, вкусная — Горыныч глубоко вздохнул. — Ключевая, туды ее. Холодная, аж зубы ломит. Но не та, — и он, укоризненно склонив голову, постучал пальцем по самобранке. — Не то ты мне подсунула, милая. Не ключевая вода мне нужна, а Живая. Понимаешь ты?

— Да… Мать-природу не обманешь, — вздохнул Добрыня. — А скатерка моя — тварь бессловесная. Но однако понимает все, старается. Хорошо ты, Аленушка, придумала. Только мне сдается, скатерть самобранная о живой воде не знает, не ведает…

— А если ей дать эту воду… попробовать? — предложила Алена.

— Это как? — удивился Добрыня. — Пролить на нее, что ли пузырек с живой водой?

— А что? У Филиппа, вроде, еще оставалось на донышке… — подхватил Алеша.

— Да не настоящая у Филиппа вода, — махнул рукой Змей. — Но попробовать можно. Только надо найти где-нибудь хоть самый маленький пузырек с Живой водой, и капнуть на самобранку.

О том, где достать живой воды думали долго. И по всему выходило, что надо дождаться Илью, а потом, по дороге, заехать за водой на Змеиные острова. Но тут Алену опять осенило. Девушка взяла полотенце, намочила его и, вытерев лицо, посмотрелась в зеркало. Зрелище было совершенно душераздирающее. Полустершееся лицо висело перед ней, прямо в воздухе, печально моргая.

— Ты чего это творишь с собой, Аленушка? — обеспокоено посмотрел на нее Добрыня. — Никак, невидимость свою смыть задумала?

— Вызывай Черномора! — скомандовала девушка. — Наверняка он знает, где в Мореграде добыть живой воды. Так пусть и поможет нам!

— Верно! — подхватили рыцари. — Блэкмор поможет! Он знает!

— Не будет он нам помогать, — покачал головой Добрыня. — Вот хотите, поспорю с любым из вас? Он узнает, что Горыня без памяти, и не даст Живой воды нам не капельки. Только радостно потрет свои рученочки… У него с Горыней счеты старые.

— Так я для того и умылась, Добрынюшка! Скажи ему, мол, Алена умирает, заколдовал ее Кощей… Я и в зеркальце ему покажусь. Может, тогда он на живую воду раскошелится?

— Ай да умница! — радостно хлопнул в ладони Алеша. — Не глупей моей Лебедушки!.. Давайте и правда попробуем.

Черномор откликнулся на вызов почти моментально. Похоже, он действительно везде ходил теперь со своим тазиком.