Страх пускал корни, разрастался, а несущим его стержнем была фраза, слышанная Кавалером в ранней юности, лет двадцать пять тому назад:
КИБОРГОВ-ИНВАЛИДОВ НЕ БЫВАЕТ.
Инвалиды уходят в утиль. Из них вынимают все пригодное. Мозг, если он в рабочем состоянии, перезаписывают, а если он дефектный…
Кавалер понимал, что до сих пор жив лишь по милости Хиллари Хармона. Хиллари настоял, чтобы его ремонтировали. А роботехники в своем кругу открыто говорили: «Кавалер годится разве что в музей, но для музея он еще не слишком устарел». Как только грянет подкомиссия в конгрессе и проект закроют, весь инвентарь пройдет перепроверку. И все. Конец.
А Хиллари, единственный, кто мог поддержать его, был по горло в делах — где ему помнить о киборге, которого он пожалел?.. Никого нет рядом, никого…
Никого, кроме Дымки.
Дымке не претило, что он шаркает ногами. Ее не пугало его маскообразное лицо, изредка подергивающееся в попытках скоординировать мимику. Наконец, она считала, что обязана помочь тому, чьи рабочие функции снижены.
— Ты много молчишь, — сказала она, когда заново заряженные пылесосы поползли кто куда по запрограммированным маршрутам; теперь следовало сложить засоренные фильтры в тележку и отвезти на регенерацию, а после — заняться деревьями в холле.
— А что, я должен много говорить?
— Не знаю. Ты ненормально молчишь. Ты смотришь на людей, чего-то ждешь. Ты стараешься не глядеть на… — Дымка сделала паузу, подыскивая слово, — на поверхности с зеркальными свойствами. Тебя беспокоит то, как ты выглядишь.
— И как же я выгляжу?
— Как наполовину неисправный. Правда, со вчерашнего дня твои движения стали точней. Я за этим наблюдаю.
— Ты бы могла расходовать свое внимание на что-нибудь другое. Не следи за мной. — Кавалер, однако, не добавил сакраментальное подкрепление «ЭТО ПРИКАЗ».
— Я не слежу, я присматриваю. Ты на обкатке после ремонта, а я к тебе приставлена для помощи.
— Ты не решишь моих проблем.
— Эта женщина-киборг…
— Тебе-то что до нее?!
— …она не может быть рядом с тобой постоянно, она занята. Значит, ее обязанности буду выполнять я.
— Послушай внимательно, — терпеливо начал Кавалер; в жизни ему приходилось беседовать с умственно отсталыми. — Ты не входишь в мой стереотип ухаживания. Ты слишком молода для этого. Если рассматривать нас по критерию возраста, то внешне ты соответствуешь моей сестре или племяннице…
— Сестре, — еще одна макромолекулярная связь возродилась в мозгу Дымки. — Лучше — сестре. Я знаю, как быть сестрой.
— Хорошо; пусть так. Поэтому отношения «женщина-мужчина» между нами невозможны. Затем — я старше…
— Я включена 15 февраля 247 года.
— А я — 8 июля 229 года; у меня больше знаний и опыта, ты должна меня слушаться. Больше никаких разговоров о моей внешности, о моем молчании, о том, чего я жду, чего хочу, куда гляжу.
— А о другом — можно? — Угомонить Дымку было сложновато.
— Погоди, я не все сказал. Тебе кажется, что я стал лучше двигаться…
— Мне не кажется, я вижу.
— Я сказал — КАЖЕТСЯ — и повторять не стану. Об этом ты тоже ни с кем говорить не должна — НИ С КЕМ.
Дымка задумалась. Логические цепи выстраивались, рассыпались, возникали вновь, задействуя массивы памяти, — и, упорядочившись, складывались в выводы.
— Мне сильно кажется, что ты НЕ хочешь, чтобы люди видели, как восстанавливается твоя работоспособность. В их присутствии ты не показываешь этого. А почему ты этого НЕ хочешь?
Кавалер присел на тележку. Наверное, до захвата Дымка была очень активной и непоседливой куклой. И это становилось все заметней… Что за признание: «Знаю, как быть сестрой»? Откуда она знает? Доложить об этом людям?.. Но тогда ее опять возьмут на стенд, и он останется один, совсем один в здании, где люди не хотят, а киборги не могут с ним общаться… И вернется она — если вообще вернется — бесчувственной, медлительной, пустоголовой, как андроид. Нет, нет, надо повременить, подождать… Она не опасна. Если что-нибудь случится, он успеет сообщить боссу.
— Потому что…
Дымка пытливо прислушалась, а Кавалер был сам не рад, что обратился к памяти. Он снова видел то, что записал Рекорд во время акции в тоннеле, — Дымка, ее ноги прожжены импульсами, глаза широко открыты, искаженный рот проговаривает: «За меня отомстят… Будь ты проклят…». Потом лицо застыло, глаза дернулись и остановились. Бессмысленная, автоматическая фиксация ближайшего объекта… Что она пережила? Что чувствовала?.. Кавалер не знал — но помнил то, что было с ним самим. Тело расстается с плотью, кусачки скребут по стенкам пустой глазницы, мозг наводнен сигналами о повреждениях, а извне доносится спокойное: «В армии такое списывают к черту». НЕ УБИВАЙТЕ МЕНЯ. ПОЖАЛУЙСТА.
— …я не хочу…
Они оба прошли через это, прикоснулись к смерти, постояли на краю — а Дымка даже перешагнула за край. Что она видела ТАМ? Что в ней изменилось? Можно ли исчезнуть — и вернуться?..
— …не хочу больше участвовать в разрушении. Это ужасно. Это приносит много страданий. Я узнал, что такое боль; я никому не хочу причинять боли…
Дымка склонила голову набок, как собака. Кавалер понял, что не может больше сдерживать в себе свой страх. Его надо назвать — и станет легче. Так утверждают люди.
— Я боюсь смерти. Я готов умереть, защищая людей по Закону, но умереть так… напрасно, бесполезно, по распоряжению любого роботехника, потому что я калека…
— Не надо бояться, — ровным голосом сказала Дымка. — Смерти нет.
— Откуда у тебя такая информация? — с сомнением и удивлением взглянул на нее Кавалер.
— Я знаю, — простодушно ответила она. — Я умерла и воскресла. Так и должно быть.
— Объясни.
— Есть Генеральный Конструктор. Люди зовут его богом. У него есть матрица на каждого из нас. Когда мы умираем, он реконструирует тех, кто в него верил и жил по его Законам, — но не здесь. Он дает верящим новую жизнь в Новом Мире.
— Где это? — Кавалер слушал, забыв обо всем.
— Там, — показала она вверх. — В Небесном Городе. Там нет ничего плохого. Там не убивают, не преследуют. Нет ни больных, ни раненых. Там люди дружат с киборгами и поют с ними вместе. Там у каждого есть дом и все бесплатно. Не бойся умереть, бойся не попасть в Небесный Город.
— Ты там была?
— Не знаю. Я летела. Кругом были разноцветные искры. Потом я вернулась. Наверное, моя задача здесь не выполнена.
— Расскажи мне побольше об этом, — попросил Кавалер. — Пожалуйста.
А тем временем Маска в изоляторе, в очередной раз отчаявшись порвать наручники, продолжала упрямый диалог со своим мозгом.
— ЗДРАВСТВУЙ, ХОЗЯИН. КАК САМОЧУВСТВИЕ? Я — МОЗГ PROTON A31, ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ, И Я ГОТОВ К РАБОТЕ В ИЗБРАННОМ ТОБОЙ РЕЖИМЕ.
— ПРИКАЗЫВАЮ — ПРОДОЛЖАТЬ СТИРАНИЕ! ОЧИСТИТЬ ВЫБРАННЫЕ ЗОНЫ WSEQ!
— ОЧИСТКА НЕВОЗМОЖНА. В СЛУЧАЕ ОЧИСТКИ ВЫБРАННЫХ ЗОН БУДЕТ ПОТЕРЯН ДОСТУП К САМОУПРАВЛЕНИЮ. ДАЛЬНЕЙШЕЕ СТИРАНИЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРОИЗВЕДЕНО ТОЛЬКО ПОД КОНТРОЛЕМ ЧЕЛОВЕКА-ОПЕРАТОРА ИЛИ МАШИНЫ БОЛЕЕ ВЫСОКОГО КЛАССА. Я ГОТОВ К ДРУГОЙ РАБОТЕ.
— Дрянь паршивая! Кусок дерьма! — лютовала Маска на собственный мозг и вновь, и вновь выходила в меню самоуправления.
— ЗДРАВСТВУЙ, ХОЗЯИН. КАК САМОЧУВСТВИЕ? Я — МОЗГ PROTON A31, ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ, И Я ГОТОВ К РАБОТЕ В ИЗБРАННОМ ТОБОЙ РЕЖИМЕ…
«…При захвате главное — беспрекословно выполнять требования бандитов. НЕЛЬЗЯ: ругаться с террористами; настойчиво просить что-либо или требовать, чтобы вас отпустили; громко плакать и звать на помощь. НАДО: разговаривать тихо; отвечать на вопросы односложно; стараться не смотреть им в глаза!!»
Селена сидела на тощем матрасе, расстеленном на полу в пустой, ободранной комнате с выбитыми стеклами, прикованная за ногу легкими, но отнюдь не имитационными кандалами к скобе, забитой в стену прочно и надежно; Селена уже пробовала вытащить скобу — не чтоб сбежать, а чтобы хоть чем-то заняться и избавиться от страха, тяжелых мыслей и гнетущей невыносимой тоски, порождаемой чувством беззащитности и уязвимости. Сейчас она сидела, укрываясь одеялом, тупо смотрела в окно, наблюдая за облаками, и вспоминала правила для заложников, изучавшиеся в школьном курсе «Техника спасения». Но одно дело — проходить тему «Захват и поведение заложников» в спортзале, где террористов изображают рослые веселые физруки, а совсем другое — испытать это на собственной шкуре. Селена чувствовала себя избитой и изломанной, словно на ней места живого не осталось, и все ныло и болело; хотя ее особо и не трогали — но так жесток был пол и так тонок матрас. От малоподвижного и неудобного сидения на месте затекала поясница, а ноги покалывало тонкими незримыми иголками.
