— Стуколке или Вертуну, — внятно начал Pax под запись. — Срочно передать прикреплённое письмо на адрес начальника отдела. Он должен подтвердить получение.

Затем он проговорил, закодировал и отправил послание. Вытряхнул на ладонь пару кусочков сушёного гриба-синюшки. Заложил их под язык, пусть пропитаются слюной — грибные токсины будут быстрее всасываться. Pax слабо разбирался в том, что такое гликоген и анаэробный гликолиз, но прочно усвоил, что синюшка позволяет дышать реже, хотя потом, на выходе из грибного сна, надо подышать поглубже и почаще или выпить содового раствора.

Он набрал на телефоне номер, который в принципе не мог ответить, — номер Тими, дал аппарату задачу начать вызов абонента через четыре минуты. Поставил время пробуждения на часах телефона.

Тело начало исчезать. В отсвете фонаря Pax видел свои ноги, руки, туловище, но всё меньше ощущал их. Он становился невесомым, а окружающее — нереальным. Вместе с тем стены пещеры сближались, а вода озерца, казалось, подступает и грозит накрыть с головой. Стараясь не поддаться пульсирующему в висках ужасу, Pax уставил взгляд на зыбкий блик отражения фонаря в воде и, чтобы его не обезумил бред одиночества, стал чётко, громко говорить в безответный эфир запретный текст — так, как помнил его:

— Из чрева преисподней я вскричал, — и Ты услышал голос мой.

Стены светлели и колебались, сквозь них начал сочиться призрачный свет и доноситься далёкий, нездешний звук.

— Ты сбросил меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои прошли надо мной.

Камень стал прозрачен; странное чувство владело Рахом — он парил в бесконечности и был скован неподъёмной толщей скал.

— Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морской травой была обвита голова моя. До основания гор я сошёл, земля запорами своими заградила меня навек; но Ты, Господи Боже мой, выведешь мою душу из ада.

Повторяющийся звук вызова. Наверное, полсотни раз — один и тот же заунывный звук. Мир сомкнулся, перестал быть.

«Возьми телефон. Возьми, пожалуйста».

Щелчок. Соединение.

— Pax?

ВОТ ЗДЕСЬ. МЕЖДУ НИЖНИМ РЕБРОМ И ТАЗОВЫМ ГРЕБНЕМ. СОБЛЮДАЙ УГЛЫ НАКЛОНА. СЛЕДИ ЗА ВЕДУЩЕЙ ГОЛОВКОЙ. СТОП! ДАЛЬШЕ НЕЛЬЗЯ.

Водитель продвигает по каналу иглы зелёное зерно в оболочке слизи. Остановилось. Разбухая, оболочка прилегает поверхностью к чуждой живой материи: «Я своя, своя, не отторгай меня!» Игла отступает, оставляя зерно в глубине тканей.

В теле возникает шар. Он начинается с давления, подступающего снизу к сердцу, — нажим невидимого инородного предмета на миг спирает дыхание, заставляет расширить грудь. Глаза широко и удивлённо раскрываются, вздуваются вены на шее, голова тяжелеет от прилива крови, а всё зримое темнеет и краснеет. Потом — отлив, холодный пот, внезапная слабость и бледность. Неведомым прежде внутренним зрением ты видишь этот шар — он бледно-зелёный, с острыми выростами на кожистой скорлупе... похожий на каштан.

Похожий на ЧТО?..

Он где-то в спине, на уровне талии. Он вздрагивает и ёрзает в рыхлом жире, расправляя отростки, пробует выпустить свитую спиралью ножку. А-а-ах! вновь подкатывает миг бездыханной тоски, голова закидывается назад, рот хватает воздух, вены выступают тугими жилами — возник второй шар. Их двое, слева и справа. Ползучие ножки-близнецы буравят жир, скользящими наконечниками раздвигают плоть навстречу друг другу, словно хотят обменяться рукопожатием. Ты корчишься и воешь, то сгибаясь, то внезапно распрямляясь, давишь кулаками на бока, пытаясь унять толчки ослепляющей боли, удар за ударом пробивающие тебя изнутри. Во тьме, в толще твоего тела маленькие тараны движутся сквозь плоть, пронзают мембраны межмышечных фасций; сочится кровь, тотчас смешиваясь с зеленоватым желе и застывая полосой упругой массы вроде мармелада. Материнские шары сжимаются, сплющиваются, отдавая свой сок растущим ножкам; те огибают спереди позвоночный столб, уплощаются в эластичные языки, проползают под аортой — и соединяются. Боль затихает. Исстрадавшееся тело лежит пластом. Нет сил даже для слёз.

Приходят небывалые видения.

Плывущий полёт во влажном вязком воздухе. Порывы сырого ветра — как морские волны, они бросают тело между обрывистыми, почти отвесными склонами, в которых — ряды тёмных квадратных дыр. Ущелье внизу — прямое, с ответвлениями строго под углом в сотку чир. Водянистая, насыщенная темнота течёт по дну ущелья, пенясь на углах ответвлений и разбиваясь о них с глухим тяжёлым плеском. По тьме-воде плывут полупогруженные белые тела, намокшая грузная мебель, бутылки, вялое тряпьё.

Кожу сжимает тянущее и липкое резиновое ощущение, одновременно охватывают холод и потливость. Тело наполняется усталой тяжестью и снижается, притягивается к льющейся жидкой тьме. Ты напряжён, как зависшая на излёте стрела с оперением из рук и ног — паришь над густой чернотой, а внизу проплывают застывшие лица с открытыми неживыми глазами. Чья-то спина — выше поясницы, ближе к бокам, алеют симметричные места вколов, из которых, словно из маленьких ртов, выползают шнуры-языки — зелёные стебли. Вес борется с усилием воли — тяжесть велит пасть, воля влечёт ввысь.

Водопад. Река-ущелье обрывается ступенями каскада, с гулом низвергается в поперечный поток. Льёт и с другой стороны — там уходящее вдаль противолежащее ущелье... и, как отражение, в воздухе над тьмой висит силуэт, едва различимый в тумане из мельчайших брызг. Ноги расставлены, опираются на зыбь водяного дыма, руки разведены в стороны, кулаки сжаты, лицо опущено.

— Кто ты? — еле выговаривают губы, но голос разносится по крестовине ущелий грохотом обвала. Противник на той стороне поднимает лицо. Глаза темпы, как провалы, рот окаменевший.

— Я — подобие, — отвечает отражённый силуэт; берега прямоточных рек содрогаются от его слов. — Вот подвластные мне.

Он проводит рукой над водами. Река вскипает, поднимаются тела в чешуе, с плавниками и разверстыми пастями, взлетают шевелящиеся стебли, приподнимаются мокрые головы, состоящие из одних глаз.

— А вот — мои. — По мановению из волн встаёт всё множество плывших по ним; глаза их мертвы, но тела подвижны, будто что-то изнутри велит им подняться над тьмой.

У воинства противника за рекой тоже есть движущие силы — сети, похожие на паутину, которые тянутся из воды. Они рвутся, но мгновенно прирастают новыми нитями.

— Я их назвал, как хотел. — Противник жестом обводит своих.

— Они назвались сами. — Ответ возникает до того, как рука указывает на восставших людей.

Лицо противника совсем близко. Будто человек хочет поцеловать себя в зеркале.

— Вымысел. Воображение. Грёзы больного мозга. Тебя проросли корни. На самом деле ты лежишь в пещере, на камне, до беспамятства отравившись грибом-синюшкой, и слышишь голос ниоткуда. Ты почти не дышишь. Если ты проснёшься, то едва сможешь двигаться от боли в мышцах. Ты потеряешь восьмерик веса из-за того, что с собой сделал. Придётся сутки пить и отлёживаться, чтобы прийти в норму. Ты будешь верить, что выжил лишь благодаря переговорам с мёртвой женщиной. Хочешь увидеть, как она выглядит? она вовсе не расположена к беседам с инородцем, который...

— Замолкни. — Требование звучит весомей, если взять противника за горло. Что-то сжимает дыхание. Враг сипит, но не сопротивляется. Он вообще не собирался драться, побеждать силой — он побеждает словом.

— Ты — часть! Ты — половина себя. Тебе не стать полностью собой, так и останешься осколком целого. А вместе со мной — сможешь. Давай обнимемся и срастёмся. Где твои проростки, чего там тебе насовали в бока?

Каждый удар в его тело болью отдаётся в собственном. Он смеётся, даже отплёвываясь кровью.