– Отрава пахнет, – вздыхал рэсю. – Нос жечь. Глаза щип-щип.
В кубрике Форта встретили радостными новостями.
– Капитан, Монтерен ход нашёл! он только что с крыши.
Худощавый Монтерен, которому однажды привиделся главный инженер на входе в котельную, оказался вполне здравомыслящим и предприимчивым. Хотя не исключено, что ему просто захотелось подышать не химическими испарениями, а чистым воздухом. В награду за находку ему слили три порции компота, и он как раз чавкал разваренными сухофруктами.
– Ход есть. Я отогнул решётку, там сплошные коридоры. Это отгороженная зона, оттуда раньше управляли засыпкой и выгрузкой золы. Зольные бункера – как пропасть! Но это не главное. Там есть выход на крышу! я всем покажу!
«Будто мы заживо замурованы, из подземелья вырываемся!» – невольно поразился Форт шальному ликованию, которое овладело жителями кубрика. Все вели себя так, словно им подарили шанс избежать смертной казни.
– Между сегментами мостки; перейти можно, – оживлённо продолжал Монтерен. – Я дошёл до площадки охотников. Охраны никакой! Стояло два флаера; по-моему, они заправлялись от батарей кормы. Я сменял у них на рубашку… вот что! – он вывалил на стол сумку сочных бело-зелёных стеблей с повядшими листьями.
– Что не запрещено, то можно! – воскликнул Джифаренге. – На уик-энд надо требовать зарплату за пять суток!! Имеем право! Балабон, бегом к кочегарам; ты, Сухарь – к мотористам. Всем говорите – на крыше натуральная жратва навалом, лока, танцы! Чтоб завтра смена в 10.00 сидела и кричала: «Давай деньги! Давай правильный харч! Локу давай!» Надоело в сундуке трястись! Еда – мышам столько не хватит, порции крошечные, воздух – яд. Сидеть на полу и стучать руками, чтоб, как только смена кончилась, дали деньгу! Нас много. Когда печь вхолостую завоет или турбины снизят обороты, вся эта мразь с кормы задумается. Парни, я дело говорю? Они не найдут в гилее новых дураков, чтоб встали на наши места!
Идея погулять в законный выходной зажгла всех, как оксол – дрова. Гонцы галопом понеслись по адресам, а вёрткий Поль (он же № 139) загорланил, подыгрывая себе стуком ложек по столу:
Словно монахи в келье мы жили —
Локу не пили, баб не любили!
Утром работа, а вечером спать —
Жизнь холостяцкая, кости ломать!
– Со зверобоями договоримся, – лучился задором Джифаренге. – За экю что хочешь привезут!
– Смотри, – усмехнулся Форт, – как бы тебя не высадили за эту затею. Узнают, кто зачинщик…
– И что? – Джифаренге хохотнул. – Кто им – Буратини будет вентили крутить?.. Наши не выдадут, а чтоб эйджи молчали, им надо внушить; это по вашей части, капитан. Пожалуйста, растолкуйте, что мы за пиаром не гоняемся. Мол, ребята мы простые, дешёвой популярности не ищем…
Вспышка энтузиазма разбросала свои искры по сегментам, и гусеничный корабль затлел огоньками пробудившегося недовольства, будто до слов «Даёшь правильный харч!» люди не знали, как назвать свою голодную истому, и не соображали, отчего ноги налило тяжестью, а живот ввалился. АТС рабочих сегментов передавала по цепочке кодовое слово «трава» и невразумительные ориентиры «хода Монтерена»: «Третий, слева, семнадцатый ярус, шестьдесят третья». Если кто-нибудь подслушивал перекличку постов и отсеков, вряд ли он мог понять, о чём идёт речь. «Высокая трава» – что за чепуха? а это был пароль свободы, обозначение крыши. «Был на высокой траве». «Есть высокая трава на втором, справа, восемнадцатый!» – кто-то, руководствуясь намёками, отыскал новый доступ наверх.
Форт бегал по коридорам. Датчики систем, которые он контролировал, были разнесены на десятки метров, находились с четвёртого по пятнадцатый ярус; ни один лифт в сегменте не работал, а часть колодцев кто-то перекрыл. Скобы отстояли друг от друга на длину руки биндэйю, и лазание по скоб-трапам становилось сплошной акробатикой. Упёршись в скобу, понадёжней закрепившись ногами, выбрасываешь руку далеко вверх – хват, пальцы сжимаются, подтягиваешь себя, и снова весь цикл – упор, зацеп ногами, дотягиваешься до скобы… словно плывёшь упрямыми рывками вверх, замирая на миг в момент уверенного захвата кистью. Понемногу Форт изучил механику движения по трапу и стал перемещаться в трубах плавно, но даже на случай срыва и падения (мало ли, скоба отломится) он твёрдо знал, что уцелеет – а другие, у кого обычное живое тело?..
Видимо, объединявшую датчики проводку украли ещё в Гезе, полсотни лет назад, и те, кто готовил сжигатель к эксплуатации, восстановили её лишь на треть, поэтому сравнивать показания приборов приходилось по телефону. Запомнил, добежал до аппарата…
«Поль? это девяносто седьмой, дай агрегатную рубку».
«Соединяю».
«Поль, дай инженера моторной части».
«Сейчас».
«Докладывает девяносто седьмой – топливо двенадцать, воспламенитель сорок, масло семьдесят два, пресная вода девять».
«Девяносто седьмой, что ты врёшь? не может быть девять!.. Иди, проверь ещё раз. Должно быть двадцать три!»
Бегом, по скобам, вновь бегом. Где ближайший исправный телефон?
«Точно девять».
«Постучи по трубке справа. Справа всегда заедает».
«Не меняется».
«Ты мне утверждаешь, что вода на девять?! Ты мне хочешь сказать, что я не вижу, сколько у нас воды? Сходи ещё раз, девяносто седьмой».
Бегом, бегом, бегом. Споткнулся у телефона.
«Поль, дай станцию водозабора. Алло! Водяные, вы шланг в реку бросали? Так… А насос работал?.. сколько кубов? ничего не понимаю. Девять!»
«Девяносто седьмой, выговор с занесением в карточку. За дезинформацию комсостава».
«Повторяю – девять».
«Повторяю – строгий выговор!»
«Я могу спуститься в цистерну и промерить уровень».
«Почему ты сразу этого не сделал? Полезай сейчас же!»
В склепе цистерны дрожит море полночной тьмы. Линии уровней стёрты.
«Девять! Алло!.. алло! Поль, где инженер?»
«Он отключился. Обеденный перерыв».
Выбираясь из цистерны, Форт отметил, что вахта давно закончилась, сменщик где-то на другом конце Вселенной начал пробежку по датчикам, выговор записан. Он перевёл свои затраты энергии в килокалории. 9170 ккал. Какая-то работа насмерть, трудовая казнь во имя спущенного с неба Производственного Задания. Невозможно ни съесть, ни усвоить еду с таким числом калорий. Кериленовые цилиндры в его батарее с нагрузкой справлялись – а люди? живые люди?.. да здесь только киборг может выжить!
Он воспроизвёл в памяти лица с проступившими сквозь кожу костями черепа, слипшиеся медные волосы, задубевшие от пота робы с белым соляным рисунком, стоны во сне, пробуждение и безысходно-тоскливую ругань вместо «С добрым утром», замедленно-спящие движения рук и челюстей, богохульный мат из-за трясущейся двери туалета – всем свело и завязало узлом кишечник. Нечистая вода с плёнкой неизвестной маслянистой примеси. Это не может продолжаться вечно.
Завтрак. В светлой и просторной столовой комсостава стол застелен белоснежной (льняной!) скатертью, и опрятные стюарды в вычищенной униформе разливали по тарелкам янтарно-прозрачный бульон с игривыми веточками зелени, аккуратными горошинами и морковными полумесяцами. Золотисто-зелёные драпировки изящными складками прикрывали ложные окна; в простенках красовались скромные трёхмерные панно, изображающие гилей в цвету; здесь всё создавало иллюзию трапезы на природе, под щебет калькариток и охлаждающее веяние кондиционера. Во главе стола, как принято, сидел свежий, тонко и едва заметно пахнущий духами упитанный капитан, чьи тёмно-каштановые волосы были искусно причёсаны и напомажены. Оправив на груди салфетку, он что-то шептал старпому, со сдержанной весёлостью поблёскивая лукавыми, почти чёрными глазами. Кровь средиземноморца в его венах была солона, как его тонкие шутки. Посмотрите, как главный инженер-бинджи глядит в бульон. Смешно! а сейчас ему навалят гору силоса. Травоядный обезьян. Его отрыжка пахнет коровьим хлевом. Чтобы вычистить ему зубы, нужна швабра и полведра зубной пасты. А их женщины… тссс, я скажу вам на ушко… хо-хо-хо!
