Как водится у капризных умельцев, долго настраивал и сомневался. Потом перебрал струны, и столовая наполнилась ритмичным, маршевым звуком, словно по воздуху шла боевая колонна.

То была песня «охотников за звёздами», родившаяся в первую войну.

И бражники хором грянули, вторя певцу:

Похвалы и аплодисменты! Котту дружески хлопали по плечам, тянулись для рукопожатия, наливали чёрного бальзама. К нему пробилась осмелевшая, необычно румяная Эрита:

— Как это… восхитительно! Прежде я никогда не слышала ничего подобного!

— Так поют в штурмовой пехоте — у артиллерии другие песни. Вам… понравилось?

— Просто представить не могла, что в армии… так любят звёзды!

— Даже больше. — Котта склонил лицо к струнам. — Были офицеры — старые, перед отставкой, — которым было не дождаться до сближения планет. Иные стрелялись… Зачем жить, если у тебя нет звезды?

Жестом он испросил её руки для поцелуя. Вздрогнув, Эрита подала руку дицеру; тот губами запечатлел на ней свою благодарность за столь искреннюю похвалу.

— Ваш покорный слуга. Позволите ли проводить вас к смотровой площадке? Вид вечернего моря столь прекрасен…

«Красноармейцы — такие изысканные кавалеры!..» — с завистливым восторгом вздохнула Лисси.

— Барышни, — подошёл Карамо, — предлагаю вам другую, самую роскошную площадку — на хребте дирижабля. Извини, Котта, что похищаю поклонницу твоего таланта.

В самом деле, лезть по лестничной шахте в юбках — непристойно. Штаны аэронавта позволяют не бояться за свою честь и смело задирать ноги.

Вертикальные трубы с промежуточными площадками вели сквозь пузатое тулово дирижабля высоко наверх. А там…

Там Ларе от страха захотелось пасть на четвереньки и вцепиться по-кошачьи в оболочку.

Узкая дорожка по хребту, хлипко огороженная леерами, а по обе стороны — покатые склоны, ведущие в бездну. Над головою — необъятное темнеющее небо, а где-то в немыслимой глубине — слабо серебрящееся море, и у далёкого горизонта — тени островов. Кругом только великий гулкий ветер, простор пустоты. Вот-вот сдует в никуда!..

Не слышно даже винтов под брюхом воздушного гиганта.

Мало-помалу свыкаясь, преодолевая страх, она осматривалась. Что это за крышки на спине «Быка»? а вон те кольца, зачем они?

— Клапаны — для сброса газа, — медлительно втолковывал усатый такелажник, немного похожий на батю. — А кольца крепёжные. Когда осматриваем и латаем оболочку, мы цепляем к кольцам страховые тросы. Думаешь, зачем вам сбруя? не для красы, ясно дело.

— А п-парашют? — заикаясь от волнения, спрашивала она.

— Тяжесть одна, как гиря на плечах, — отмахнулся усатый. — Тут без него ловчее. Цепче ходи по оболочке, за ветром следи — и не сорвёшься. Штурман у нас виртуоз — видишь? поймал ветер в корму, «Быку» подспорье — сто миль в час плюс бог нам поддувает…

Палатка — вроде рыночного тента — оказалась пулемётной точкой, там стояла картечница. Дальше — круглая площадка, затянута тканью.

— Цыц, барышня! продавишь — в шахту ухнешь. Там у нас лодка.

— Бот? а разве их не снизу опускают?

— Хе, да ты умна… Это летучая лодка, разведчик. Маленький дирижаблик. Тихоходный, но маневренный. Ночью к врагу подобраться, расположение пронюхать… даже бомбу сбросить.

Она взялась помогать такелажнику, ладить крепёж к полёту Лис с Эритой. Когда сама застропилась, уже не страшно.

— Гере кавалер! Отрядили бы девицу мне в напарники, навроде юнги. Боюсь-боюсь — а вон, как прытко цепляет концы. Дочь моряка, что ли? с батькой в рейсы ходила?..

— Кровельщика! — Встав, Лара сильно отклонилась, пробуя крепёж на прочность. — Держит надёжно, гере кондуктор, хоть втроём вешайся!

— Наша девушка, слова знает, — улыбался в усы такелажник. — Вышколить — и в матросы второй статьи… Не пассажирка ведь! такая юбка на борту Громовику не обидна… Есть девахи — впору из них боевой экипаж комплектовать!

— Есть, гере кондуктор, — вклинилась Эрита, запоясанная и охваченная ременной сбруей поверх костюма. — Даже вместо летучей лодки можем послужить. Ан Ларита, пожалуйста, скрепите нас с ан Лисеной.

— Э… прошу прощения, коль маху дал и не по чину вас именовал — выходит, вы из благородных?.. Ошибка вышла, виноват-с.

Лара тщательно соединяла кольца с карабинами на спинах подруг. Так, теперь стянуть ремешки и застегнуть пряжки. Проверить.

— А вас, кондуктор, попрошу не болтать в команде, чем мы тут занимались, — намекнул Карамо, протянув барышням сосуд с голубым раствором.

Сцепленные девицы выпили и осторожно — как одно неловкое тело о четырёх ногах и руках, с двумя головами, — улеглись на хребтовой дорожке. Все молчали; помалкивал и такелажник.

Минута, две — и он разинул рот от удивления. Барышни, будто воздушный шар, поднялись над оболочкой и стали плавно удаляться от дирижабля — за ними страховочный фал потянулся.

— Дева Небесная… Душа-заступница…

— Воздержитесь от молитв, кондуктор.

— Гром и Молот!.. так ведьмы ж на борту!..

— Не вам судить об этом.

— Ох, чую, будет не полёт, а чёртов переплёт…

Запоздалая чайка, парившая в вышине на восходящем потоке, крякнула в изумлении и шарахнулась на узких крыльях в сторону — что за времена настали?!. Там, где прежде одни птицы реяли — теперь двуногие летают, и даже не на шаре-пузыре, а словно облачко!

Экстренный выпуск «Коронной почты», ещё пахнущий типографской краской, Безуминка купила на вокзале в Руэне, перед посадкой в поезд.

— Победа! Победа! — срывая голос, выкрикивал мальчуган-газетчик, размахивая свежим номером. — Красная армия, синий генерал, дьяволы разбиты наголову! Государь объявил праздники и фейерверки!

Газетные листы с аляповатыми фотогравюрами расходились как горячие пирожки на гулянке в храмин-день; малец едва успевал принимать монетки и раздавать свой бумажный товар. Когда Безуминка в волнении забыла взять сдачу с полтины, он счёл это царскими чаевыми от модно одетой златокудрой барышни.

Среди ликующей толпы на перроне одна Бези с газетой в руках выглядела хмуро. Напряжённо поджав губы, она бегала глазами по крупным строчкам.

«С благословения архиепископа Руэнского свора дьяволов будет предана очистительному огню на площади… Вход бесплатный!»

«Особо отличились штурм-пехота, самоходчики и артиллерия…»

«Отличились!» — По коже Бези пробежал холод. Девушка невольно передёрнула плечами. Те, кто выжил при обороне её родной Гиджи, а особенно — кто побывал в плену, — рассказывали, что творила солдатня мирян. Сперва рушится потолок, а где он устоял, туда льются огонь и яд. Если с поверхности врывались в норы, обожжённых кололи штыками, а задохшихся вытаскивали за ноги, как падаль. И не затем, чтоб добить.