— Что?..
В дверь покоя нетерпеливо застучали, затем ворвался запыхавшийся офицер стражи и, преклонив колено, заговорил торопливо:
— Сиятельный муж храма, прошу вашей милости… беда!
— Говори. — Жрец мгновенно обвязал бёдра и стал облачаться.
— Взломана камера свитков, стражник убит. А тварь в стене мертва — её жгуты отсечены…
— Ларец святыни?
— Вскрыт и пуст. — Офицер склонился, чтобы не встретиться глазами со жрецом. — Пощады, сиятельный муж… Вор проник незамеченным, хотя мы неусыпно бдели…
Первым желанием Мосеха было — убить офицера, свернуть шею, размозжить его безмозглую голову об пол. Но этим дела не исправишь. Сдержав порыв, он спросил со злобой:
— Кто посмел?!
— Заметили двоих — молоденькую девушку, нагую и тёмную, словно кайдальская дикарка, а с ней зверюгу, как бы помесь свиньи с волкодавом… на восьми ногах, — добавил офицер, переведя дыхание. — Они скрылись.
— Всех караульных — бить по пяткам. Ты — лишён оплечья. Почему воры не схвачены?!
— Ушли со стены, как скатились по лестнице. Дальше свет не достаёт, куда целиться? — оправдывался офицер. — Я велел послать погоню…
Взгляд жреца невольно метнулся к стене, закрытой полосатой занавесью. Тот, за тайной дверью, наверняка слышал предсмертный зов ловца и проснулся…
…вот, он уже скребётся! Звук, донесшийся из-за занавеси, заставил офицера боязливо втянуть голову: «О, боги, неужели храмовник освободит это?.. Тварь-то нас не помилует!» — а Лули, взвизгнув, прикрылась покрывалом и шмыгнула прочь с ложа, как вспугнутая кошка.
«Нет, — унял себя Мосех, хотя душа его кипела гневом. — Бегом воры далеко не уйдут. Лазы кротов — не близко. Брата посылать не стану».
— Спустить гарцуков, — приказал он. — Дать им след — и спустить немедля!
Обратный путь — торный, все его повороты и ямы знакомы, а псы на приближение Анчутки разбегались. Для быстроты, и чтоб набраться сил, Хайта скакала верхом на пате.
Обидно было за оплошность — хоть себя кусай! Учил главный лазутчик: «Торопись, но не спеши, изучи всё тщательно, а лишь потом лезь».
Однако — сходила не зря! Ни один ловкач-разведчик такой сказочной добычи сто годин не брал!
«А я — смогла, смогла! Эхайя! Даджака зу! Теперь мне — воля! Я заслужила право на оружие, на золото!.. Но — ловец? Откуда там сторожевая пата? Не иначе, из-за гор, где стан… Раз в одном посольстве слуги в серьгах и раскраске, то и в другом такое может быть».
Она приласкала, поцеловала Анчутку в темя, зашептала ей в свиное ухо:
— Ты моя милая, моя чудесная, царское золотко…
Та всхрапнула на бегу, вскинула морду и лизнула «маму».
Позади, вдалеке, раздался гнусавый, протяжный вой рога. Сквозь шорохи ночного города слабо послышался топот множества ног, окрики, затем медный бой гонга. Всполошилась охрана, пустилась вдогон. И царских солдат в красных перевязях наверняка за собой увлекли… Как же! кража и убийство, это не простят.
«Нет, тут что-то странное, — мелькало на скаку в уме у Хайты. — Пат надо растить, воспитывать, а то вместо ловца выйдет хищный урод. При патах должен быть биомеханик, как у одиночной паты — своя „мама“. Кто ловцом-то заправлял? он же тупой. Фаранцы в юбках? у них и ружья никудышные, куда им!.. А чтобы стан отдал дикарям спеца — это лишь в сказках, которые бабки малявкам рассказывают…»
Мечты развевались в скачке как растрёпанные волосы — улучить минуту, выложить добычу господарю Карамо, он сумеет по заслугам наградить! Видный муж — собой хорош, умён, ласков, ему экипаж летуна подчиняется, он отрядом воинов командует, посвящён в древние тайны… даже не понять, мудрец или воитель.
«…или к своим отнести? О-о-о, нет, здесь старый стан — старые злы, не отблагодарят, как подобает. И… бросить юницу Лис? Я не смогу…»
Погоня отставала. Сколько их ни будь, у каждого лишь две ноги, а у Анчутки — восемь, и силища на пять матёрых кабанов. Как дверь вынесла! а как лари ломала! крошка, лапочка…
Причальная башня Селища росла, становилась всё выше, дирижабль выглядел гладким железным облаком с огнями-звёздами. Вот-вот — и стена, через которую надо махнуть.
И тут Хайту встретил тонкий свист, ушам мирянина не слышный.
Она в тревоге осадила пату. Сама Анчутка ощетинилась, с угрозой поворачивая рыло.
Две тени, мрачные как уголь, возникли впереди, и молодой мужской голос с усмешкой спросил на языке шахт:
— Как прогулялась, резвушка? Не устала? А вот мы тебя заждались. Идём с нами, господарь-лазутчик жаждет знать, с какого стана ты гостья. И почему мирянам служишь…
— А вы, бойцы, — напрягшись, дерзко спросила Хайта, — из чьих нор?
— Ты наглая. Кто первый должен называться?
— Предала — и обычай забыла, — прибавил второй. — Так у нас напомнят. Оставь пату и топай сюда, а руки держи на затылке. Бежать не вздумай — ты и пата на прицеле.
— Ня, — тихо уркнула Анчутка. — За меня. Закрою.
Её нервные узлы рассчитывали бросок. Прицел — это пули. Можно выдержать. Скок, скок, скок — подойти на длину языка, рассечь обоих. Они опасные.
Хайта изготовилась скользнуть со спины паты назад и распластаться по земле, но вдруг Анчутка повернула уши и взволнованно пискнула:
— Мама, сверху!
В следующий миг и Хайта уловила сзади — в воздухе! — шуршание и мягкий стрёкот.
Большие крылья, твёрдые и быстрые словно клинки.
«Птицы?»
Вмиг со дна памяти явился голос Лисси, читавшей ей на ночь Святое Писание, чтобы приучить к своей вере: «Летела Птица-Гроза, любимая у Бога, и тьма вокруг неё, блеск ярых молний, вихрь сокрушительный, гром повергающий. Клюв её как меч, заострены перья, когти готовы вонзиться».
— Смотри! — указывая, поднял руку чёрный боец.
— О, пресвятые звёзды… Бей!
Захлопали выстрелы, от летучих теней раздалось щёлканье, скрежет — а шелест крыльев уже рядом! Над головой Хайты пронеслось вытянутое тело, ветерок подул на голову частыми взмахами — качнувшись на лету от попадания, тень ринулась к бойцу и будто села ему на плечи. Короткий вопль, биение рук, бойца подняло над землёй, его ноги задёргались — и безголовое тело рухнуло вниз.
Второй лихорадочно палил, пятясь и пытаясь угадать, откуда его атакует крылатая тень. Та словно танцевала в воздухе, виляя, отскакивая и наседая вновь.
— Мама, ляг! — рявкнула Анчутка.
Пата сообразила — метаться нельзя, надо биться. Она села на хвост, вскинула морду, — а Хайта прижалась к ней, съёжившись и озирая небо над собой.
Продолговатая тварь, похожая на булаву — хвост-рукоять, толстое тело, башка-набалдашник, — падала оттуда, раскрючив когтистые лапы и выдвинув из-под головы суставчатый рычаг с клешнёй-захватом. Чуть — и сграбастает!
Выдержав дистанцию, пата метнула разящий язык. Треск, скрипучее верещание, на Хайту упали капли нутряной жижи. Тварь отпрянула, закружилась в воздухе, судорожно подгибая хвост.
— Э-эй! — прокричали на стене. Вспыхнул жёлтый луч фонаря. — Кто орал? Дай свет посильней!..
— Скорей отсюда, — хлопнула хозяйка озлобленную пату. — А то нас увидят.
— Она! — мотнула мордой Анчутка на вертевшееся в высоте чудовище.
— Ему больно, кровь течёт. Гоп, гоп, скачи!
Та тварь, что убила первого бойца, выдохлась, или второй изранил её насмерть — валялась рядом со своей жертвой. Второй исчез — расстреляв все пулевые капсулы, поспешил к лазу в подземелье.
На стене Селища зажгли прожектор, в световом овале показались распростёртые тела.
— Вроде человек лежит, гере флаг-мичман. Или двое…
— Караульному наряду — выйти из ворот, всё осмотреть!
— Я уже имел честь вчера высказать вашему превосходительству свои соображения о том, что в Пришлом Селище могут быть нежелательные лица, — нудным голосом пилил посланника Карамо, тросточкой спихивая комья земли во вскрытый сапёрами лаз. — Но я не знал, насколько далеко это зашло. Теперь вы можете наглядно убедиться, что кроты под вами всё изрыли.
