Его жесты указывали в непролазные кусты. Среди зарослей одиноко возвышался обломок стены из песчаника, обвитый диким лаковым плющом.

Позади слушателей поручика беззвучно возник лейб-капитан. За ним, мерах в пятнадцати, замаячил солдат с винтовкой на плече. С ироничной улыбкой послушав речи поручика, капитан тихо спросил:

– Ларион, зачем вы назвались чужим именем?

Парень в синих очках обернулся куда резче, чем следовало, а офицер продолжил, обращаясь к князю Мосекки:

– Полагаю, вашу светлость ввели в заблуждение. Этот молодой человек не тот, за кого выдаёт себя.

– Белая гвардия играет роль полевой жандармерии? – насупившись, нехорошо усмехнулся тонколицый парень.

– Куда деваться, раз жандармы дезертируют, – легко парировал капитан. – Напрасно горячитесь, вам ничто не угрожает. Приглашаю пройти со мной и дать кое-какие объяснения.

– Мой полк расформирован двадцать третьего полевика, неделю назад. Я заочно уволен со службы, мне объясняться не в чем.

В то время когда они препирались, князь спросил недоумевавшего поручика так, словно рядом ничего особенного не происходило:

– Ты женат?

– Помолвлен, – растерянно брякнул тот.

– Если хочешь обрести счастье в семье и увидеть лица своих детей, отойди к тому воину, что стоит с ружьём вдали, – с этими словами князь показал ему из-под полы пистоль с необычно широким стволом и взведённым курком. Убить из ракетницы с близкой дистанции – запросто. Кивнув, поручик начал отходить бочком, безотчётно и нервно двигая правой рукой у кобуры.

– Из уважения к вашему славному отцу я… – неосторожно сказал капитан.

– Да ешь его дьяволы! – вскричал парень в ярости, выхватив скрытый под сюртуком револьвер. Один за другим грянули два выстрела. Как подкошенный, повалился лейб-капитан – пуля пробила ему бедро. Схватившись за простреленный бок, поручик рванулся бежать, но рухнул, сделав дюжину шагов, и со стоном согнулся на траве. Наблюдавший издалека солдат заученно сорвал с плеча винтовку, опустился на колено и прицелился. Ларион шарахнулся, князь Мосекки ступил в сторону – отщеплённые пулей, от липы брызнули кусочки коры. За кустами раздались частые тревожные свистки, хруст ветвей.

Князь выпалил вверх – сигнальная ракета взвилась над парком, сияя как магний фотографа, шипя, разбрасывая искры и издавая далеко летящий пронзительный вой.

Выстрел за выстрелом опорожняя барабан, Ларион вынудил солдата залечь и быстро, как ящерица, отползти под прикрытие ветвей. Сам он с князем укрылся за липой.

– Беги, Мосех. Я прикрою, – бросил парень, спешно перезаряжая револьвер.

– Ларион, мне мила твоя верность, но прибереги её для другого случая. Я тебя на растерзание не брошу. Но чем-то жертвовать придётся… Положи ладонь на ствол дерева.

Сам он достал сально-белый амулет, подышал на него и прижал к липовой коре, шепча губами у самого камня:

– Мы – два – близко – защита. Другие – вокруг – атака.

К изумлению Лариона камень вмялся в ствол, словно в глину, и бесследно исчез.

После чего бритоголовый потянул парня за собой:

– Теперь – уходим. Вместо погони им будет, чем заняться.

Оглянувшись на бегу, Ларион заметил нечто странное.

Низко в небе, прямо над местом, где они только что прятались с Мосехом, мутилась невесть откуда взявшаяся серенькая тучка – пухлая, круглая как подушка-пуфик, похожая на линзу. Из тучки в липовую листву, волнисто колеблясь, спадали беззвучные оранжево-красные молнии, тонкие словно нити.

А липа…

Крона цветущей липы тряслась и раскачивалась, хотя соседние с ней деревья едва шевелили листвой под лёгким ветерком. От покинутого ими места доносился глухой скрип и тягучие нелюдские стенания. Вслед прозвучали выстрелы из револьвера – должно быть, раненый капитан нашёл силы достать оружие, но… в кого он целился?

– Солдаты! Ко мне! – хрипло взывал лейб-капитан, бледный как призрак. Оставляя кровавый след, он полз, опираясь на одну руку, палец другой давил на спусковой крючок, а боёк уже щёлкал впустую, гильзы в каморах были пусты.

Перед ним из земли выдиралась ожившая липа. Её нижние сучья взмахивали и шевелили ветками, верхние пригибались вниз, земля у ствола и вокруг вспучивалась, обнажая лохматые, в комьях налипшего грунта, боковые корни. Утробно хрустнуло – раскачиваясь, липа сломала державший её стержневой корень, приподнялась на разлапистых боковых. Кора на дереве трескалась, источая частые капли пасоки. В тряске с ветвей осыпались цветы, от взрытой земли и лопнувшей коры шёл пар, словно дерево разогревалось в движении. Как морской пульп на восьми ногах, оно медлительно и безобразно зашагало на расставленных корнях, вслепую нащупывая добычу ветвями-руками.

«Профессор был прав целиком. Во всём, – билось у капитана в висках. – Живое… оно живое… Это правда. Чёртово Нырище, зачем его до глубины не срыли?! Тут порча обитает! Кордель, потом кроты – вся земля кругом заражена! Кто в нечистом замешан, тот летит сюда на запах…»

– Спасайте поручика, – выдохнул он, едва его с двух сторон подхватили подмышками. – Остановите эту тварь!

Приказать легче, чем исполнить. Пули впивались в липу, но не ранили её. Трое отважились проскочить, уворачиваясь от корней, вонзили в ствол штыки, но сучья подхватили их и расшвыряли как бумажные фигурки. Стреляя и перекрикиваясь, солдаты бегом кружили на безопасном расстоянии от безглазого многорукого чудища, а липа упорно двигалась скрипучим шагом, пытаясь сграбастать человечков, смять, изломать и отбросить. На свист тревоги сбегались все, кто мог, но числом липу не одолеть. Кричали «Картечницу сюда! Нет, реактивную пушку! Вызвать пушку с расчётом!» Гнаться за беглецами было некому и некогда.

– Огнемёт, – морщась от боли, велел наскоро перевязанный лейб-капитан, лежавший на изготовленных из чего попало носилках. – Я видел его в арсенале жандармов. Накачать и зарядить, живо! Маните гадину по аллее, орите, топайте, стреляйте – она идёт на звук и стук.

Липа успела пройти полпути от Нырища до казарменной церкви, перепугав горничную – казалось бы, не робкую девицу, раз прибежала туда, где стреляют. Там чудище встретил унтер с баллонами огнесмеси и сжатого воздуха за спиной. Язык клокочущего пламени хлестал по живому дереву сверху донизу, липа пылала, но упрямо шагала, пока не начали падать сгоревшие ветви. Ломались корни. Потом с шумом повалился ствол.

– Погаснет – вновь облить керосином и жечь, пока не обратиться в угли, – распорядился лейб-капитан. Он руководил боем с носилок, подкрепившись чаркой водки, но выглядел плоховато и бледно. Поручика унесли, тому было ещё хуже. – Где слуги лысого князя? Арестовать всех!

– Как ракета взвилась – они таганы и сковородки бросили, попрыгали в паровик и ходу. Затем и держали мотор под парами.

– Отбить депеши в полицию – какой транспорт, приметы и прочее. Пусть ловят. Послать людей по следу князя и этого…

Глядя на горящую липу, лейб-капитан постепенно и горько понимал, что проиграл с ротой табору слуг, ряженому иноземцу и внебрачному сынку Карамо. Что против него обратили оружие, в которое начальство сперва не поверит, потом второй раз не поверит, и лишь свидетельства белогвардейцев под присягой кое-как убедят его. А затем им всем велят молчать, чтобы не расползались по империи чудовищные слухи о наследии Корделя, которое перешло к Цересу. О том, что принц властен оживлять деревья и давать дар речи псам, а его колдун-профессор крадёт мёртвых из могил. Это ложь, но именно так простой люд переврёт обмолвки гвардейцев, потому что кто-то обязательно проговориться – спьяну, ради похвальбы или за пять червонцев от репортёра бульварной газетки. И слава «молодого дракона» возрастёт. У славы нет цвета, она всегда возвышает.

– Хирурга вызвали?.. Ладно, несите меня в жильё.

Ночью, когда липовые угли давно остыли и перестали куриться белёсым дымком, в аллее показалась тень девушки, накрытой тёмной шалью. Крадучись, на цыпочках, с оглядкой приблизилась она к кострищу, натянула толстые перчатки и принялась тщательно перебирать горелое.