Никакой послеобеденной неги. Он распаковал и выставил на столик маленький, но тяжёлый эбонитовый ящичек с винтами и клеммами по бокам, снял верхнюю крышку. Внутри – батареи, провода, медные лепестки и стеклянная трубка, набитая железными опилками.
– Так… надеюсь, всё собрано правильно и… оно сработает. – Сняв перчатки, Леве аккуратно присоединил к контактам электрическую лампочку. – Теперь приготовь медиатор. Взяла?.. По команде «три» ты должна подумать лучом прямо сюда, – указал он на ящичек, – вот этот знак. Изо всех сил.
Разомкнутый круг – подумать?.. Можно. Она опустила обруч на чело.
– Раз… два… три!
Лампочка вспыхнула.
– Есть!.. Ты великолепна! – Он просиял, как будто выиграл на скачках, но тотчас вновь обрёл строгий вид и заговорил с должной солидностью. – Это надо повторять, пока не станет загораться каждый раз. Потом я буду присылать с рассыльными записки – где находится прибор, и точное время, когда думать лучом.
– Удивительная вещь… – Женщина недоверчиво коснулась эбонита. – Он слышит вещунов?
– Ни дьявола он не слышит, – вздохнул инквизитор с каким-то унынием. – Только прямой луч и простейшие знаки. Все эти дни ешь больше шоколада, иначе выдохнешься… Напишешь отчёт крестиками и ноликами – посыл и возгорание, посыл и возгорание, сколько раз из скольких удалось. Послезавтра пришлю за прибором.
При расставании он с чувством поцеловал ей руку – то ли в насмешку, то ли искренне. Их, «колпаков», не понять!
Другой визит Леве нанёс вещуну и вовсе нелегальному, даже через застенки не прошедшему. На кого работал хрыч, как уходил от слежки – то известно старшим братьям, а младшему в их тайны лезть запретно. Седоватый, лохматый, неряшливый, сей хмырь гнездился в вонючем припортовом квартале, на задворках притона, куда доносился визг пьяных девок, звон посуды и матросский мат.
– Прослушивать офицерьё в Курме?.. – скривился он. – А поймают?
– Повесят.
– Спасибочки, барин. Давно мечтал в петле болтаться.
– …и покои принца тоже. – К словам Леве прибавил кошелёк. Звякнуло золото.
– Далековато.
– Уж постарайся. Меня интересуют маршруты, по которым Церес ездит, если покидает крепость.
– Да он всего раза два выезжал!.. и всё под стражей.
– …а также распорядок его выездов на будущее, примерно на месяц. Что узнаешь – сразу ко мне мальца с запиской. Я в отеле «Морской покой», спросить гере Боранса.
Затем – газеты. Всю важнейшую прессу Эренды складывали ему в номере вместе с путеводителями – «Приглашаем всех приезжих посетить то-то, побывать там-то, полюбоваться тем и сем… и скидки на дневные представления в оперном зале «Океан»!» Было, что полистать перед сном.
Заодно – расписания всех здешних и транзитных поездов.
Он ничего не подчёркивал, только запоминал. «Железнодорожные экскурсии в Эрендину, показ пускового станка и астраля «Авангад-4», дети за треть цены, напитки бесплатно!», «Устоит ли астраль? Ветер крепнет день за днём», «Что означает проклятие Отца Веры? Мнение либерала»…
Днём – лёгкой походкой по паркам, в ресторации, а с наступлением потёмок, нацепив синие очки, накладные усы, и сменив шляпу котелком – в подозрительные злачные места, где приличные господа редко бывают. Вместо полой бамбуковой тут уместнее трость-шпага. Посмотришь на себя в мутное трещиноватое зеркало трущобной цирюльни – вылитый анархист-заговорщик, как их изображают книжонки «Ужасные истории в картинках, с продолжением».
– Это вы-с насчёт динамита? Пожалуйте-с… не споткнитесь, тут порожек… пригнитесь – тут низкая притолока-с… Да-с, как договорились – двадцать фунтов. И взрыватель электрический. Но цены нынче высоки-с…
– А, того писаку либерального? Как – совсем приглушить или чтоб в лазарете повалялся? Если наглухо, шумиха будет – он известный… Но руки переломать, челюсть свернуть – можно. За всё про всё – полтораста червонцами. Зато уважим по-столичному, как в самом Руэне!
– И скажите ему – в следующий раз будет хуже, – уточнил Леве, отсчитывая монеты. Ещё одна строка вон из списка дел.
Пришёл отчёт вещуньи! Её таланты – выше всяческих похвал, почти сплошь включения. Пора забирать прибор. Да, и заказать билет в ложу второго яруса – Джани Трисильян впервые поёт здесь «Ручейную деву»!
К сборам на оперетту подоспела грязная писулька: «Почтенному господину в собственные руки. По узкоколейке вдоль берега, к северу, но это когда неизвестно». Без подписи, зато предельно ясно, чей маршрут.
Разглядеть принца в театре было трудновато – царская ложа затенена. Выглядит молодцом. Выдержка, достойная правителя. Вокруг, как частокол, какие-то лейб-мичманы. Взяли дракона молодого в плотную осаду… Разумеется, того бледного худого медиума, что состоял при Цересе минувшей осенью в Девине – ни тени, ни следа.
«А жаль. Этого юношу я бы увидел с радостью, – подумал Леве. – Особенно рядом с принцем. Тогда не пришлось бы козни строить».
Дальше, дальше, без роздыха переплетая нити хитрого «узора на пальцах»! Расписать людей как по нотам – или словно сложить живую мозаику. Тут и проникнешься почтением к работе дирижёра, который – один! – заставляет слаженно играть целый оркестр. И то его музыканты сидят рядами в оркестровой яме – а ну как разбросаны по городу и друг о друге не знают?
– Просто врыть сундучок? Там путейские обходчики, и на дрезине ездят… Мы-то что, мы вроем, даже ночью, наше дело маленькое, была бы плата в соответствии… Премного благодарны-с!
Наконец, к постнику партитура была написана, осталось взмахнуть дирижёрской палочкой, то есть разослать последние записки – и ждать результата. Теперь всё должно свершиться само собой, подобно ходу часов с взведённой пружиной.
Что ещё? ритуально омыть руки, оплатить заупокойную службу и поставить свечку за помин души. Воину Тайного ордена следует поминать всех убиенных им единоверцев, иначе в небесном суде не оправдаешься.
Можно отправиться на прогулку, забыв о запущенном механизме событий, но на душе у Леве было тревожно. Впервые он проворачивал акцию такой сложности, и хотя расчёт был точен, сержант невольно опасался – вдруг кто-то подведёт? что-то откажет? наконец, кровь…
«Ради Грома. Ради империи. Ради общего будущего» – убеждал он себя, однако душа томилась, напряжённые нервы звенели, а день такой, что и кружкой пива себя не утешишь, не говоря о рюмке водки. С выходного не запасся – до завтра чёрта с два кто нальёт. Даже Лоза винные лавки прикрыла. Иди на глухие окраины, там самогонщики и спекулянты безбожно торгуют спиртным втридорога из-под полы, рискуя нарваться на рейд чёрной полиции…
«И меня с ними арестуют. Смех и грех – свои же закуют в наручники!..»
Чем отвлечься, как забыть об акции, пока она там развивается, как неживой «человечек» в колбе чернокнижника?..
Театры закрыты, в ресторанах тишь да трезвость, даже карусели встали, но – есть спасение! Чтения в университете – не увеселение, они церковью разрешены. Плакат гласил: «Сегодня публичный диспут – Теория эволюции животного мира». Ниже: «Женщины и дети не допускаются. Трости сдавать в вестибюле». Звучит многообещающе, стоит заглянуть. У входа уже гомонила толпа, втягиваясь в высокие резные двери
Аудитория была полна! студенты, вольнослушатели, любопытные – даже стояли в проходах, притащили два фонографа и фотокамеру. Выступал, конечно, иностранец из Эндегара – знали, кого пригласить лектором. Имперцам опасно излагать теории с привкусом ереси, а этого республиканца в худшем случае вышлют взашей. Эдакий колобок в очках, жилет на пузе натянулся, важен – амбиции на троих, нос-кнопку держит высоко, оттопыривает масляные губы. Вот, мол, я вам, отсталым, дам урок современной науки!
Круглоголовый господинчик начал издалека, с мотыльков, вьющихся возле какого-то порохового завода – де, годы назад все были белые, а стали серые в крапинку. Дальше – больше; заговорил о том, что животные с веками изменяются от климата и разных катастроф. Без устали крутились валики фонографов, записывая речь пришельца как на скрижали.
