Но после того как за тобой гнался имперский дирижабль, хвастать рекордами не с руки. Да и пассажиры того-с… лучше про них помалкивать. Иначе пойдёшь за медалью, а окажешься в тюряге или в инквизиции.

Зато по деловой части фаранский колдун оказался человеком слова, хоть и проклятый идолопоклонник. Едва минул день после швартовки в порту с языческим названием Месех-Мун-Амут, сиречь Крепкие Крокодиловы Врата, как принесли под охраной золото в плоском кедровом ящичке, а портовой чиновник (в хлопчатой юбке-обмотке и полосатом воротнике-оплечье, сандалии соломенные, на бритой голове парик, плетенный из золотистого пальмового волокна) объявил через толмача:

– Чужеземец, тебе дозволено взять даром топливо, сколько сможешь погрузить. Государевы механики безвозмездно помогут тебе отладить паровую машину и заменят её попорченные части, если надобно. С тебя не возьмут платы за стоянку. За еду, воду и жриц наслаждения ты и твои люди должны платить наравне со всеми приезжими. Чти порядок, славь поступь Царя-Бога – да живёт он вечно! – и высокий дом царя-блюстителя.

«С колдуном я много сэкономил и в накладе не остался. Пожалуй, задержусь тут… – думал Джакар, оглядывая с борта «Сполоха» причалы и склады Месех-Мун-Амута и поплёвывая в мутную воду, где среди грязной пены плавали корки фруктов и размокшие огрызки. – Прикуплю того-сего, за Поясом перепродам… Пряности и благовония здесь дёшевы».

Заплыл за тридевять морей – не зевай! Тут недалече и Витен – земля варакиян-пустосвятов. Значит, есть шанс «листвой пророка» разжиться. Товар опасный, за него на каторгу ссылают, но… без риска нет наживы!

Вопреки названию земля крокодилов выглядела не чёрной, а белой и зелёной – дома и крепостные стены сияли белизной, как соляные, белыми юбками щеголяли мужчины побогаче, длинными белыми платьями и накидками – их жёны, а пологие болотистые берега зеленели свежими сочными тростниками. Бедность здесь была босая и полунагая – работяги с жёнками часто довольствовались набедренными тряпками, но даже коричневая от загара голытьба носила парики из чернёной кудели, у баб повязанные платками. «Черноголовые» – так обозначил их толмач.

Между взрослыми сновала вовсе голая детвора, будто поджарые щенята цвета терракоты, вопя и тыча пальцами на диковинное заморское судно. Имея ящик золотых монет, похожих на продолговатые банные бирки, Джакар подумывал и этих накупить. Можно выгодно сбыть их вейцам, а тайком и с оглядкой – даже на Великой земле, скажем, красным барам в Куруте.

– Вижу, у вас спокойно, зажиточно, – цедил он, не глядя на толмача-юбочника.

– Боги хранят Чёрную Землю, – отвечал тот убеждённо.

– Войны не слышно?

– Сейчас нет. Мы всегда воюем вовремя. Соберём урожай, и в ваш месяц цветень пойдём в Витен за рабами.

– Хе! если всё так вовремя, как по регламенту, варакияне разбегутся, вас не дожидаясь…

– А куда они денутся? – спесиво скосился толмач. – Их пути известны. Им разумнее выйти нам навстречу без оружия, с дарами и людьми для нас. Кочевые витенцы – пыль под сандалиями нашего войска. У нас есть, чем их смирить…

«Э-э, голоногие, вы картечниц не нюхали и казнозарядных орудий!.. со штыками да гладкостволками куда как храбры, но вот поставят на севере Якатана дирижабельные башни – тут и крах вам. Правда, моей коммерции тоже – всё имперские купцы захапают…»

– Летучих бесов напускаете? или химер восьминогих? – осведомился Джакар непринуждённым тоном.

В тёмных глазах толмача, до того горделивых, мелькнуло опасливое сомнение.

– Царские звери не воюют…

– Понятно. Разведку ведут, стало быть.

– Сие мне неведомо, господин судовладелец. Воеводство – удел светловолосых.

– Не так давно наши жрецы-звездочёты предсказали, – продолжал шкипер чуть небрежно, вспоминая газетные новости, – в Чёрной Земле упал небесный шар. Большое бедствие!.. Как, воеводы справились?

Бедняга-толмач совсем смешался. Осведомлённость варвара-чужеземца сбила его с панталыку. О-о, какова чёрная мудрость заморских жрецов!..

– Наверно, трудно им пришлось против небесных-то гостей… – покусывая мундштук, тянул своё Джакар. – Народишко с обжитых мест разбежался, а куда ему идти, едва шкуру спасшему? Ясно – туда, где есть еда и работа… к примеру, грузчиками в порт. То-то я смотрю – чтоб тюк перетащить, сорок рук тянется, и мелюзга туда же лезет. Чуть не в драку делят, кому нести. А вон, вон, гляди – десятник палкой их разнимает… Лишних тут много, да?

На это толмач мог ответить лишь вздохом.

– Сколько семье надо в день, чтоб прокормиться? – продолжал ввинчиваться шкипер.

– Один деден медью.

– Сходи к ним и скажи – плачу золотой за трёх работящих детишек. Родителям – жратва надолго, градоначальнику – покой, обуза с плеч долой, тебе – двести деденов с каждого золотого.

– Ты… хочешь забрать их в землю, где нет богов? – ужаснулся толмач. – Их не отдадут!

– Значит, двести пятьдесят – и по рукам?..

Пока Джакар осуществлял свои коммерческие планы, Мосех со свитой уже порядком удалился от порта. С людьми и багажом он погрузился на большие речные барки, отборные гребцы налегли на вёсла – и лёгкие плоскодонные суда заскользили по глади вод против течения.

– Благодарение Свирепому и Быстрой, теперь мы в надёжном краю, а не на зыбких волнах океана. – Расположившись под полосчатым бело-синим навесом, на коврах и подушках, разложенных по кипарисовой палубе позади двуногой мачты, Мосех хозяйским взглядом озирал проплывающие мимо берега. – Ларион, нравится ли тебе моя страна?

– Красиво, – в тоске повёл глазами сын Карамо. Из уважения к Мосеху и по причине здешней жары он сменил привычное платье на складчатую белоснежную юбку (почти такую же, только с прихотливой вышивкой разноцветным вейским шёлком по подолу, носил его вельможный старший друг) и пояс, украшенный драгоценными каменьями и эмалью.

Глядя с барки, он видел, что земля – действительно чёрная, жирная, с зеленоватым илистым отливом. Повсюду вдоль реки на заливных полях копошились фигурки пахарей – плуги, запряжённые могучими гиппопотамами, взрезали грунт, щедро удобренный разливом.

Перевалив через экватор, Ларион оказался в мире перевёрнутых сезонов – в южном полушарии была пора урожая, а здесь только-только началась весна, тёплая и дождливая пора.

– Будем проплывать стольный град – узришь красоту вдесятеро большую! Но останавливаться там некогда – надо спешить к стопам Царя-Бога… Тебя, свет моих очей, – Мосех приласкал Лули, возлежавшую слева от него, – я оставлю в храмовой крепости, где ты будешь ждать моего возвращения.

Она прижалась щекой к его ладони.

Путь через океан был утомительным. Выйти из каюты, подышать морской свежестью и размять ноги ей дозволялось лишь ночью, одетой в рубаху до пят, на привязи, под конвоем сильных слуг – Мосех опасался, что она кинется в море. Даже сейчас её удерживали цепь и браслет на щиколотке.

Но с каждой сотней миль мысль покончить с собой увядала и слабла. Жрец обходился с ней нежно и бережно, он пробудил её чувственность, научил быть женщиной – и его наука оказалась сладкой, она утешала уже без глазурных пилюль. Имя и платье Даяны остались далеко за горизонтом, с нею остались лишь разум, тело, цепь на ноге и серебряное кольцо с рубином в носу. Невольно возникла привычка трогать кольцо верхней губой, от чего её рот становился похожим на едва раскрывшийся цветок и как бы выражал готовность к поцелую, что весьма нравилось Мосеху.

Выходя из каюты на палубу барки, она жалась и стремилась укрыться от глаз гребцов, однако Мосех велел ей: «Держись открыто. Так подобает. Ты моя, ты неприкосновенна».

«Есть ли у него другие женщины?.. Вдруг они станут меня притеснять?»

Умащённая благоуханными маслами, одетая в густо завитой чёрный парик из чужих волос, она принимала его ласки и старалась думать о себе как о единственной наложнице.

– Твой брат, – тихо спросила Лули, – тоже останется в крепости?..