Я как раз открывала комнату. Тоже неудачно. Ну да, сумку-то я на бок повесила к себе сначала. И рукав кровью измазала. И не подумала об этом.

Мариса захлопала глазами, впихнула меня в комнату – и дверь закрыла. Потом засов задвинула, рысью метнулась к душевой, проверила ее, задвинула засов и там. И пошла на меня, сверкая глазами. Мне аж в окно выпрыгнуть захотелось.

– Рассказывай! Это ты?!

– Я. Точно. Мы тут вдвоем, больше никого нет.

– Кордова, не ври мне! Пришибу! Это ты их?!

– Ты себе как это представляешь?! Гила?! Этого лося педального… тьфу!

По счастью, на мою оговорку Мариса внимания не обратила.

– Почему у тебя рука в крови?

– Эм-м-м… оцарапалась?

– Неубедительно! Так почему? Кордова, будь человеком!

Я выдохнула.

Ладно, это уже не секрет, можно и показать.

– Смотри сюда. – Я сняла с плеча боевую сумку. – На руке взвесь… если таким по лицу – понравится?

Мариса взвесила. Даже зубами скрипнула.

– Ты ее как таскаешь?

– Улитка на себе целый дом носит – не жалуется.

– Ты не улитка.

– Потому и жива до сих пор.

– Это ты Матиаса ею?

– Лиез, если ты кому проговоришься… – зашипела я. Шипение пропало впустую.

– Я поняла. Молчу. А Эстебана? Кордова, я же спать не буду!

– Зато можешь уроки сделать, – огрызнулась я. – Запомни, Лиез, чем больше шкаф, тем громче он падает! Вот и упал несчастный шкаф. А я еще сверху попрыгала.

На шкафу, да! А что? Мебель не протестовала.

Мариса даже в ладоши захлопала.

– Каэтана, ты… ты чудо! Как меня бесил этот… этот…

– Качок?

– Кто?

– Ну… Гил. Как кабачок, кабан, бочонок – поняла?

– Поняла. Качок… да! Как же я мечтала, чтобы ему кто-то по морде настучал! Но… теперь они тебя точно в покое не оставят!

Я пожала плечами.

– А раньше хотели оставить?

– Нет. Но вдруг?

– Лиез, ты еще не поняла, что беспомощность жертвы провоцирует обидчика? Не маленькая уже…

– Да, не маленькая…

Мариса даже как-то понурилась. Поглядела на меня.

– Кордова… ты не представляешь, как провоцирует. Твоя мать наверняка синяки регулярно не замазывает.

– У меня она вообще померла, – буркнула я. – Синяки замазывать не хотела.

Мариса вздохнула.

– Прости.

Я посмотрела на нее пристально. Да и рукой махнула.

Чего уж там, фитнес-тренер, – это еще и психолог. Даже если здесь я не на работе… Это другие видят королеву курса, гордую и самоуверенную. А я вот сейчас вижу девчонку. Уставшую и измотанную. И понимающую, что ей никто помогать не станет.

А вот что видит девчонка?

И я могу ответить на этот вопрос.

Она видит… бунт? Или выход? Или…

Они привыкли подчиняться. И если бы нечто подобное попытались сделать с Марисой, она бы подчинилась. Она бы упала на колени, она бы сделала все, что от нее потребуют… она бы потом покончила с собой или родители бы ее убили, чтобы скрыть позор, – вариантов много.

Но сопротивляться она не стала бы.

Не смогла.

А я смогла.

Сейчас она видит не просто Каэтану Кордову, она видит искру свободы. Той самой, которой лишена с рождения. И в мозгу у нее крутится только одно: «А что, так можно было?» Можно, Мариса, можно. Только работать нужно.

– Кофе будешь?

– Чего?

– Кофе. Напиток такой.

– М-м-м-м…

– Понятно Я сейчас сварю, а ты попробуй. И залезь на полочку. Там в синей коробке лежат сладости. Будешь?

Могла бы и не спрашивать.

– Буду. Спасибо.

– Устраивайся поудобнее. И возьми шаль, закутайся. Тебя всю трясет.

– Спасибо, Кордова.

– Пока – не за что.

Кофе получился на славу. В меру крепкий, с корицей и кардамоном. Запах пошел такой, что Мариса чуть не залпом выпила первую чашку и попросила вторую.

Я достала галеты, намазала их клубничным вареньем и впихнула в бедолагу три штуки.

Потом в дверь душевой заскреблись, и к нам на огонек явилась Олинда. И тоже получила кофе и галету. И Фатима, и Севилла… кажется, со стороны коридора тоже кто-то ходил, но постучаться не решился. И правильно. Я не кофеварка для всех и каждого.

А так… сидели мы на кровати, на подушках, на стуле, пили кофе, жевали галеты с вареньем и молча друг другу сочувствовали. Просто так.

Потому что жизнь такая… печальная. Музыки откровенно не хватало, но пока и без нее сойдет. Разошлись мы за полчаса до отбоя. Точнее, девушки ушли, а Марисе я еще и варенье с собой впихнула. Там меньше половины банки осталось, пусть доедает. Жалко девчонок.

Будешь тут сволочью в такой ситуации…

За Матиаса мне не нагорело. Последние новости принесла Мариса, которая стала ко мне чуть лучше относиться, что ли? Нет-нет, подругами мы не стали. И на людях она общаться со мной не рвалась, вот еще не хватало. Но вечером она поскреблась в мою дверь. И так поглядела на турку, что я махнула рукой да и принялась молоть зерна.

– Матиас сказал, что подрался с Гилом. Им выговор сделали.

– А тебе он правду рассказал?

Спрашивала я не просто так. Надо же знать, чего от него ждать?

– Рассказал. По секрету.

– Понятно… мстить будет?

Мариса замялась.

– Не знаю. Каэ… он спрашивал, ты помолвлена – или нет?

– ЧТО?! – взревела я не хуже атакующего носорога.

– Да. Он просил узнать у тебя… как бы мимоходом.

Я выдохнула, вернула турку на огонь и принялась контролировать процесс. Идиотов много, кофе мало! Упустишь – не поднимешь! И оттирать кому? Мне же и мучиться!

Перебьются!

– Помолвлена. Так и передай.

– А… с кем?

Я скрипнула зубами. Действительно…

– Тогда скажи, что влюблена… только в кого бы?

Мариса задумалась. Побарабанила пальцами по столу и получила чашку кофе, чтобы дятлом тут не работала.

– Эс Эдгардо Моли́на?

– Это еще кто такой?

– Ты его не знаешь? Кордова, ты на каком свете живешь?

– Будешь задавать глупые вопросы – не получишь варенья, – отругнулась я.

Мариса тут же подняла руки вверх, демонстрируя, что она хорошая и пушистая. Местами. Временами.

– Он такой…

Описание я прослушала не без интереса. И кажется, даже представляла себе этого типа.

Это не тот, который нас с Карсез разнять пытался? Кажется, он. Во всяком случае, похоже. И волосы светлые, и глаза голубые… я что – столько всего заметила? Вот нашла на кого смотреть! Тьфу!

Варенье она получила. Абрикосовое. И полезла в банку ложкой. Я хотела сказать девчонке, чтобы переложила в розетку, а потом… да пусть ее! Небось и так беднягу задрали этикетом! Не чавкает – уже хорошо. Для меня это ерунда, я и рукой залезу. А для нее-то подвиг!

– Допустим, ты скажешь про мою влюбленность. А что потом?

– Потом… – Мариса задумалась. – Каэтана, а чего ты выглядишь как драконий глист? Я вот смотрю на тебя – у тебя и фигура есть, и личико вполне себе ничего, и волосы, когда ты их не стягиваешь. И терпела ты моего братца зачем-то, хотя могла им настучать? Почему?

– Потому что другого люблю, – мрачно озвучила я. – А он обычный раэн, бастард. Если поступит в следующем году в академию, мы сможем быть вместе.

– Думаешь?

– Лиез, это вы богатые. А у моего отца в кармане – вша на аркане.

Мариса обдумала идею, фыркнула.

– А если не поступит?

– Значит, он меня не любит. И вместе нам не быть, – с приличествующим трагизмом отозвалась я. – А пока я слово дала, сама понимаешь.

Мариса задумалась.

– Ладно. Я Матиасу скажу, что ты влюблена, но в третьекурсника. И намекну, что за девушками ухаживать надо. До конца года ты время получишь. Я постараюсь убедить братца, что надо не давить, и с родителями поработаю. Расскажу им, какая ты страшная и бедная.

В благотворительность я давненько не верила. С института.

– Что взамен?

Мариса опустила глаза.

– Каэтана… Научи меня драться?

Я глаза, наоборот, выпучила. Не хуже рака.