Без меня!

Нет у меня комплексов, просто у нас во дворе была соседка-неврастеничка. Она этими колючками весь двор утыкала и орала на каждого, кто подходил ближе чем на метр. Конечно, красиво, но ни выйти, ни пройти, ни погулять… везде эти кусты шипастые. А уж детей она подозревала в покушении на свои драгоценные веники – всех. И постоянно орала. Примерно так круглые сутки.

Вот с тех пор и не люблю. Мне и Димка роз никогда не дарил, обходился пионами, орхидеями, еще чем-то полевым…

– Добрый вечер, эсы, раэн. Проходите, рада вас видеть. Что-то случилось?

– Да, эсса. Прошу вас ответить на наши вопросы, – взял козла за рога эс Чавез. – Покажите мне, какой бумагой вы пользуетесь?

Я повела рукой по направлению к письменному столу.

– Осмотрите все сами, эс. Но вообще – лотосовой. У меня слишком сильный нажим на перо, остальная бумага у меня рвется. Неудобно…

Что есть, то есть.

Если кто не знает, шариковая ручка требует больше усилий, чем чернильная. Ею приходится сильнее нажимать на бумагу, я делала, как привыкла, и потому перья у меня регулярно прорывали листы. Мучилась я примерно месяц, потом Мариса мне посоветовала, и я перешла на плотную лотосовую бумагу[66].

Эс Чавез быстро прошел к столу, осмотрел его ящики, поглядел тетради и кивнул.

– Понятно. Эсса, где ваша щетка для волос?

– На месте, наверное.

Я открыла шкаф, достала оттуда несколько щеток и предъявила. Мужчины опять переглянулись.

– Это – все?

– Да.

– У вас есть духи? Покажите?

Духи у меня были, хотя я ими и не пользовалась.

– Вот. Смотрите…

– Жасмин? – тут же разнюхал эс Хавьер.

Я кивнула. Пользоваться мне ими не хотелось. Просто… тоже – из детства. У мамы на окне рос жасмин. Здоровущий такой, в большом горшке. И моя кровать стояла рядом с ним, а он регулярно цвел небольшими белыми цветами. И пах на всю комнату.

Это тоже как кусочек памяти…

Иногда, когда мне становилось тоскливо, я открывала флакон и дышала этим запахом. Но не душилась – не стоит привлекать к себе внимание.

– У вас есть носовые платки, эсса?

– В шкафу, на средней полке.

Орландо Чавез и туда заглянул. И поднял брови, глядя на стопку здоровущих платков, которые больше напоминали маленькие полотенца.

– Эсса?..

– Ну… мне они нужны, чтобы нос вытирать, – смутилась я. – Платок должен быть большим, чтобы надолго хватило.

Мужчины переглянулись. Кажется, я только что прошла какой-то тест или правильно ответила на неизвестные мне вопросы… Что происходит?!

– Эсса, какие у вас отношения были с раэном Риосом?

– Никаких. Простите, эсы, раэн… он хоть и симпатичный на лицо, но мне и даром не нужен. А что?

– Вот то, – припечатал ректор. – Где вы сегодня были?

– С утра – с девочками. Потом спали, пообедали, опять гуляли с подругами. А что? – не поняла я.

– Подумайте, эсса, кто может вас так ненавидеть. Мы только что обнаружили раэна Риоса убитым. Кинжалом, в спину. А у него в столе письма, подписанные вашим именем.

– Упс, – честно сказала я. – Кинжалом?

– Эсса, у вас есть кинжал?

– Есть. Я им хлеб и колбасу режу, – даже не подумала запираться я. – И вилка есть в комнате, и ложка…

Орландо осмотрел кинжал, который я (не удержалась, понравился) за красивую чеканку купила на ярмарке, и покачал головой.

– Не тот. У вас он закругленный, а там явно прямой, типа стилета. Стилет есть?

– Нет. А зачем? Им же колбасу не нарежешь…

– Тогда думайте, эсса, кто вас хочет так подставить.

Я только руками развела.

– Эс Чавез… да никто! Кому я нужна? Но это точно не ученицы. И, наверное, не слуги…

– Почему вы так думаете, эсса?

– Это кто-то, кто не имеет доступа в общежитие. Не общается со мной близко. Не может сюда попасть, – объяснила я, вспоминая прочитанное и просмотренное.

Честно говоря, новость меня в шок не повергла. Я раэна не убивала, алиби у меня на весь день железобетонное, девчонки со мной не расстаются, с утра мы вылетали, потом отсыпались, потом обедали, после обеда купались, потом тренировались, я вот недавно домой пришла. То есть в общежитие. И девочки это подтвердят… ну, исключая вылет.

– Мои однокурсники знают про бумагу. Они бы ее и выбрали для писем. Я правильно понимаю, там она не лотосовая?

– Нет. Такая розовая и надушенная розами.

– А… тогда точно не однокурсницы. А если брать девочек с других курсов, то им тоже легко было бы попасть в мою комнату. Подсунуть розовую бумагу, к примеру, или стащить платок… Я правильно понимаю, там что-то такое обнаружилось?

– Да. Белое, шелковое, с вашими инициалами.

– Какая дура вытирает нос шелком? Он же скользкий.

Мужчины переглянулись и от души захохотали. Дурой ощутила себя я.

– Каэтана… – Хавьер даже фыркнул. – Шелковый платок не для носа. Им красиво и возвышенно промакивают слезинку со щеки. Или смахивают пылинку.

– Пф-ф-ф-ф-ф… – честно ответила я. – Дурью не страдаю.

Орландо поднял брови.

– Вы достаточно неформально друг к другу обращаетесь. Эс, эсса?

Эс Хавьер только руками развел.

– Орландо, не при моей супруге будь сказано, Каэтана – тот еще репей. Половину данных для эса Переза она с меня стрясла. Поневоле начали общаться… проще.

Орландо Чавез задумчиво кивнул.

– Ясно. Эсса Магали не знает?

– Я еще жив, – отмахнулся Хавьер. – Точно бы… Убила.

– А раэн Риос мертв, – меланхолично заметила я. – Можете обыскать хоть мою комнату, хоть что… Мне не жалко. Но у эссы Магали не было мотива. И она слишком несдержанна, она бы сначала оторвала мужу голову. Простите, Хавьер, скандалы все слышат.

Хавьер густо краснел ушами. Я вздохнула.

– Ну, что поделаешь. Зато любит.

Мужчины пропустили эту тему.

– Да, пожалуй, – протянул Орландо. – У убийцы не было возможности подсунуть вам и кинжал и бумагу. И он вас не знает. А перейти с этажа на этаж несложно. И ваши подруги и друзья знают о ваших особенностях. Действительно, это не ученики. Но кто тогда?

– Навскидку? Брошенная любовница, – пожала я плечами. – Раэн был тем еще бабником, наверняка у него кто-то был. Приревновала, прирезала… кого он здесь, в академии, обрабатывал? Кроме меня?

– Служанку, – сознался эс Хавьер.

– Нет, это вряд ли. Там бы ему просто крысиного яда в компот сыпанули. И вообще, стилет, записочки… тут не служанка поработала. У вас записки не с собой?

Эс Чавез молча выложил их из кармана.

– Каэтана, почему у меня такое ощущение, что вы в этом разбираетесь лучше нас?

Ответ «Потому что на Бейкер-стрит жил Шерлок Холмс, а у Пуаро работали маленькие серые клеточки» – я буквально проглотила. Ну что поделать, если человеку двадцать первого века в память столько детективных сюжетов подгружено, что хоть ты маньяком становись?

Я просматривала письма медленно, и раэн Ледесма заглядывал мне через плечо.

– Эс Чавез, это же в порядке элементарной логики. Вот смотрите, почерк ровный, красивый, видно, что женщина привыкла писать с завитушками и вензелями. Она грамотна и употребляет сложные слова, вроде «конспирация» или «умопомрачение». Кстати, я их употреблять не люблю, они слишком… книжные. Я предпочитаю высказываться проще.

Мужчины переглянулись.

– Действительно, об этом я не подумал. Итак, у нас эсса или раэша, образованная, воспитанная, достаточно импульсивная…

– Даже не так, – качнула я головой. – Раэн Ледесма, поможете сформулировать?

Математик кивнул.

– Каэтана, все достаточно просто. Женщина, которая хочет вас подставить, достаточно импульсивная, чтобы сделать все быстро. Если приглядеться, видно, что письма написаны чуть ли не в один день. Смотрите, все одинаковое. И чернила, и бумага, и оттенок. И если приглядеться, в первых письмах завитушек побольше, в последних поменьше. Рука устала?

– Вполне возможно, – согласилась я.

Этот момент от меня ускользнул, а тем не менее… Здесь-то нет стандартизации и унификации! Здесь все достаточно индивидуально, и чернила покупают и разводят самостоятельно. Кто в чем. Есть даже мода – разводить чернила в духах, чтобы у тетради был свой запах. Мне не нравится, но мода же![67]