— З…м-м-м-м… — я чуть не испортил свою легенду, когда решил первым поздороваться. Вовремя спохватился и издал вместо приветствия невнятные горловые звуки.

— Кто такой? Откуда? Где одежду потерял? — спросила бабка, даже не проявив ни грамма уважения.

— М-м-м-м!!!

— Немой? — нахмурилась та.

— М-м! — я похлопал себя по голове, потом открыл рот и высунул язык. — М-м-м!

— Контуженый?

— А-а-а!!!

— Понятно. То-то смотрю, что без всякого стыда ходишь, — с облегчением ответила та. — Чего от меня хочешь?

Я изобразил, как подношу ложку ко рту, потом словно бы копаю лопатой землю.

— Поработать за еду готов? А умеешь? А то по тебе не скажешь, что работник великий.

Я показал ей ладони, на которых хватало мозолей, полученных за время раскопок городища.

— Работы у меня нет, но поесть я тебе дам, так и быть. Харчи простые совсем — тюря гороховая, будешь?

Я часто-часто закивал.

— Пошли в хату тогда.

В комнате обстановка была простенькая, небогатая. Бревенчатые стены, пол некрашеный, большая печь, побеленная известью, низкие потолки. Никакого намека на электропроводку и лампочки. В одном углу на стене висели несколько икон, перед которыми тускло мерцал огонёк масляной лампадки.

Старуха посадила меня за стол, перед этим стянув белую скатерть с него, потом поставила эмалированную тарелку, вручила алюминиевую ложку. Из печки достала чугунок, из которого навалила мне половину миски густой гороховой каши, сверху покрошила немного чёрного хлеба, и пододвинула посудину мне:

— Ешь.

Не скажу, что было вкусно, но исподволь я был готов к куда худшей пище. А тут всё равно, что гуща постного горохового супа досталась.

Бабка всё время, пока ел, не сводила с меня внимательного взгляда.

'Почти что хорошо, но всё равно мало', - хмыкнул я про себя, когда собрал ложкой остатки гороховой каши.

— Поел?

— М-м-м.

— А теперь пора тебе. Иди обратно по дороге, она выведет тебя до города. До темноты вряд ли успеешь, но сейчас тепло, переночуешь под кустом каким.

'Вот же карга старая, могла бы и предложить переночевать на сеновале', - подумал я с раздражением и попытался знаками донести эту мысль до собеседницы. Но та или не поняла, или сделала вид.

Единственное, что успел сделать, когда бабка отвернулась, это разорвать пополам вавилонские рыбки и их хвостики забросить в чугунок с кашей, который так и стоял на столе. Половинки с головами тут же проглотил сам. Авось, кто-то их съест, и я получу знание языка. К слову, польского, если не ошибаюсь. Интересно, я в Западной Белоруссии или в Польше оказался волей царя царей? Если он вытащил мои мысли из головы воспоминания про прочитанную книгу, то там герой был у пшеков и потом форсировал Буг, чтобы сообщить советским пограничникам о скором нападении, выдав себя за разведчика. Мне бы такого не хотелось. С другой стороны, с магией мне будет проще перейти границу.

Помахав на прощание бабке, я повернулся к ней спиной и неторопливо пошёл по дороге в обратном направлении, стараясь наступать в пыль, которая, словно, вата мягко облегала мои ноги.

Понемногу восстанавливался внутренний запас маны, настроение на полный желудок улучшалось, и даже подступающая темнота ничуть не мешала. Я даже подумал, что стоит отыскать в магической книге заклинание ночного зрения и продолжить путь в темноте.

Та-да-дах! Тр-р-рух!

Внезапно справа раздались несколько выстрелов, оглушив и ослепив меня. От неожиданности я высоко подскочил на месте, замер и уставился в ту сторону. И только спустя пару секунд до меня дошло, что стреляли по мне, и попали. И если бы не магическая защита, то сейчас бы я корчился в агонии на пыльной дороге.

— Млин! — я взмахнул рукой, отправляя в сторону неизвестных убийц ментальное заклинание, и рванул в другую сторону.

Та-дах! Та-дах! Та-дах!

Сначала я ощутил сильнейший удар в спину, от которого перехватило дыхание, потом кто-то или что-то ударило по голове. От последнего я потерял сознание.

Пришёл в себя в больничной палате, которую я опознал по едкому запаху, который во все века сопровождает врачей и их территорию. Лежал на тонком матрасе, сквозь который проступала панцирная сетка. Комната была просторная, площадью около тридцати квадратных метров. Кроме моей кровати тут стояло ещё пять, но все они были пустые.

Собственное самочувствие было паршивое: болело всё тело, особенно грудь и голова. Мало того, когда попытался встать, то увидел, что правая рука прикована наручниками к раме кровати.

— Эй, есть кто-нибудь? — произнёс я. — Люди!

Чуть ли не сразу дверь распахнулась и на её пороге появилась невысокая коренастая женщина возрастом слегка за тридцать.

— Здравствуйте, — улыбнулся я ей. — Вы не скажете, что со мной, где я нахожусь, и откуда вот это? — я приподнял правую руку и потряс ей, лязгая наручниками по кровати.

— Вы ранены в грудь и голову, — торопливо произнесла та. — Извините, больше не могу ничего сказать, запрещено. Я сейчас сообщу товарищу из органов.

— Хоть какое число!

— Извините, запрещено, — замотала она головой. — Нельзя с вами ни о чём говорить.

Женщина подошла, осмотрела повязки на голове и груди, помогла напиться, после чего оставила меня одного. Я, было, решил воспользоваться магической книгой, чтобы наложить на себя исцеляющее заклинание, но не успел — меня посетил интересный гость.

— Здравствуйте, — поздоровался со мной молодой мужчина в командирской форме.

— Здравствуйте, — ответил я. — А вы кто?

— Сержант государственной безопасности Старшут, — представился тот и показал удостоверение.

— Товарищ сержант, а вы не скажите какой сегодня день? — почти умоляюще произнёс я.

Тот словно бы понимающе хмыкнул и просветил:

— Двадцатое июня, пятница.

— Двадцатое? — переспросил я и приподнялся на локтях, но тут же рухнул обратно, когда грудь прострелила острая боль.

— Осторожнее, вы ранены, — произнёс собеседник, впрочем, без особого участия. — У вас ещё будут вопросы?

— Да. Где я нахожусь и почему на мне наручники?

— Вы в Кобрине в военном лазарете. А почему в наручниках… скажем так, во избежание и до прояснения обстановки.

— Чего-чего?

— У вас ещё вопросы будут? — тон сержанта стал холодным.

— Нет, — буркнул я.

— Тогда я задам свои. Ваши имя, фамилия, дата и место рождения?

— Игорь Иванович Глебов, двадцать один год, родился в Белгороде, студент. Сирота, — отбарабанил я.

— Точную дату назовите, — потребовал собеседник.

— М-м… первого апреля двадцатого года.

— Как здесь оказались?

— По делам.

— Что?

Кажется, я сказал что-то не то. В самом деле, какие дела могут быть у студента рядом с границей и на территории, которая считается в это время недружественной государственному строю?

— Так, давайте я вам кое-что скажу, товарищ сержант. Не знаю, правда, насколько ваш допуск позволяет выслушать меня.

— Уж поверьте, что позволяет, — усмехнулся тот.

— Тогда…тогда слушайте. Имя и фамилия у меня другие, как и род занятий. Возраст у меня старше, чем назвал, просто выгляжу моложе, за это и отобран для выполнения особого задания. Звание моё — младший лейтенант и трудимся мы в одной службе с вами, товарищ сержант. До поры я находился на той стороне, — я мотнул головой в сторону окна. — А на днях с важными данными перешёл границу. Сказать могу немногое, но важное. Послезавтра рано утром, примерно около четырёх часов, Германия нап… со стороны Германии будет произведена полномасштабная провокация с применением авиации и артиллерии, а так же форсированием Буга в нескольких местах силами до пехотного полка. Со мной ещё были документы и плёнки, доставить я их должен был в условленное место… куда именно — вам не положено знать. Так же хочу сказать, что все диверсии и нападения, которые участились в последние дни, привязаны к данной провокации. Я думаю, что вы в курсе этих происшествий и завтра с вечера они усилятся. По планам немцев сочувствующие им должны нарушить связь с приграничными городами и пограничными заставами.