— К нам едет…

— Ревизор? — вырвалось у меня, когда спустя двести сорок часов с момента развёртывания временного купола, нас встретил Маслов и тут же огорошил новостью.

— … представитель Ставки, — с недовольной миной на лице закончил свою фразу комиссар.

— Извините, само вырвалось, — искренне повинился я. — Да и по общению соскучился, честно говоря. С вами так давно не виделся, что прям хоть снова знакомься.

— Всего лишь десять дней, — уточнил Невнегин. — Товарищ Глебов, меня дела ждут, которых за сутки накопиться должно изрядно. А вы поступайте, как хотите. Если понадобитесь, то я вас разыщу. Хорошо? Или вы на совещании желаете присутствовать?

— Нет, не хочу, — отрицательно помотал я головой. — Пойду прогуляюсь, а то мне один и тот же пейзаж за полторы недели надоел до смерти.

— Понимаю, — криво усмехнулся генерал.

Очередное наступление немцев совпало с появлением в Пинске группы командиров и политработников из Москвы. Главным в ней был старший майор Дроздов. Это был высокий худой мужчина чем-то напоминающий актера из будущего советского и раннероссийского кинематографа — Абдулова. Вот только полностью седые короткие волосы, ледяной взгляд голубых глаз и стальная улыбка (больше похожая на насторожённый капкан, причём, в обеих смыслах, так как вместо родных костяных зубов у мужчины были установлены из нержавейки) заставляли к нему относиться очень серьёзно, совсем не как к двойнику безобидного актёра. Не удивлюсь, если он в любой момент готов достать пистолет и пустить мне пулю в затылок. Почему не в лоб? Так чтобы не дать мне и шанса на возможность среагировать. Вместе с ним прилетели шесть человек: четверо из НКВД, двое — комиссар и какой-то авторитетный представитель партии ВКП(б).

Гости только-только собрались в штабном блиндаже, когда вдалеке загрохотали десятки орудийных стволов, а спустя полминуты на наши позиции обрушились стальные чушки гаубичных снарядов.

— Накаты выдержат? — поинтересовался один из энкавэдэшников, и так бывший мрачным после появления здесь, а с первыми разрывами и вовсе ставший олицетворять вселенскую скорбь.

— Тут кроме накатов ещё защитные амулеты стоят, хорошие, — лениво бросил я с эдаким превосходством. Пусть заранее подготавливаются, что разговор (чего бы гости от меня ни хотели) со мной будет непростой из-за моего характера. Ведь, что они видят? Молодого, красивого (жаль, что здесь нет женщин, уж на них мой обновлённый организм после ритуала Совершенства тела, подействовал бы так, что сразу б заработал в свою копилку очков пятьдесят из ста возможных) парня, пренебрежительно относящегося к опасности, чуть ли не зевающего при виде столь грозных посланцев из Москвы, запанибратски ведущего себя с двумя высокопоставленными чинами — генералом и дивизионным комиссаром. То есть, намекающего, что свою цену он знает и она даже близко не по карману для товарищей из Москвы. Им придётся вернуться назад, не солоно хлебавши, и отправлять кого-то другого, кому по зубам… нет, не раскусить, а хотя бы правильно оценить прочность орешка.

А ещё во мне откуда-то прорезалась ершистость, сумасбродство. Будто мне не за двадцать лет, а только-только исполнилось пятнадцать и я уже «всё знаю, всё умею, могу сам принимать решение, а вы не лезьте в мою жизнь». Плюс, почувствовал антипатию к новоприбывшим. И откуда только это чувство взялось-то! Это была не интуиция, не подозрение скорых неприятностей, а просто люди мне не понравились.

— Я про амулеты уже слышал в докладах. Хотелось бы услышать про них из первоисточника. Расскажите, — не просто сказал, а потребовал Дроздов. То ли, так надавил на меня, то ли просто привык всегда так общаться и делает это инстинктивно.

— Лучше смотрите. Это лучше всяких слов, — хмыкнул я и направился к выходу. Следом тут же пристроился Маслов, который незаметно (как сам думал) изобразил короткую пантомиму для гостей. За ним шагнул старший майор с одним капитаном НКВД, пятым в нашей группе оказался старший лейтенант из личной охраны, назначенной Невнегиным для моей защиты. Рядовые бойцы сюда не допускались, только командиры. Хотя как по мне — это чушь, когда отвлекают опытных бойцов, того же командира от его прямых обязанностей на подобную ерунду.

Я спокойно поднялся на бруствер рядом с блиндажом и там удобно уселся, вытянув ноги. Гость (и все прочие) за мной не последовал, оставшись в траншее, но встал левее рядом, так, что я его видел краем глаза. Да и сидел я спиной к углу блиндажа, чтобы наблюдать за передним краем и спутниками в окопе.

— Товарищ Глебов. Вы сейчас так картинно себя ведёте специально? Чего вы добиваетесь своими безрассудными поступками…? — холодно произнёс старший майор. И тут его прервал близкий взрыв снаряда, ударивший буквально в метре от границы, где начинали действовать амулеты. «Чемодан» прилетел из тех, что «дарит» пятнадцатисантиметровая гаубица и потому сработал очень эффектно. До земляного фонтана было менее двадцати метров от траншеи, а то, что магическая защита не пропустила большую часть грунта, добавило эффектности взрыву. Так что, неудивительно, что все в траншее и даже привычный Маслов, инстинктивно упали на её дно.

— Товарищи, вы просили рассказать, что такое мои амулеты, и только что увидели их работу сами. Да вставайте вы, тут безопасно. Вон, даже пыли сюда не принесло, — усмехнулся я и деланно-безразлично слегка зевнул.

Ох, и обжог же меня злым взглядом старший майор, когда поднимался под моими насмешливыми глазами на ноги. Ему бы каплю магии, и он бы легко испепелил простого человека таким взором на голом желании. К чести его стоит отметить, что пришёл он в себя быстро и мигом врубился в ситуацию. Так что, когда рядом с блиндажом спустя несколько минут ударили в землю два немецких фугаса, он только вздрогнул и чуть пригнулся, но остался на ногах. Только он и Маслов присоединились ко мне на бруствере, прочие не рискнули. Хотя, старлей из охраны, думаю, просто не решился выделяться из толпы, чтобы не злить энкаведэшников своим бесстрашием, пока те мнутся в траншее. Ему до меня было метров пять, так что, всё происходящее со мной он видел отлично.

— Прямое попадание выдерживает? Звук взрывов слабый — это от работы амулетов? Сколько длится работоспособность? — забросал меня вопросами Дроздов. — Сколько блиндажей и щелей оснащены ими?

Я без спешки и коротко отвечал.

Спустя десять минут вдалеке что-то завыло-заревело и вскоре в небе появились дымные следы от реактивных снарядов, которые частым градом обрушились на наши позиции.

— Это что-то новенькое, — удивился я и быстро встал в полный рост.

— Реактивные шестиствольные миномёты Вермахта. Бьют недалеко и не очень точно… м-да. Судя по попаданиям, у гитлеровцев не один дивизион поставлен на переднем крае. Каждый такой за минуту свыше ста снарядов выпускает и хорошо бы, чтобы это были не химические заряды, — хмуро произнёс старший майор.

И тут я сам вспомнил это оружие немцев. По аналогии с «катюшей», во время войны эти миномёты получили название «ванюша». А ещё кликали «ишаком» за характерный рёв. Правда, я ничего ишачьего не услышал. Шестиствольная установка била не очень далеко, в пределах шести-семи километров, чем сильно уступала советской БМ-13. Зато превосходила ту по точности, хотя совсем уж для поражения точечных целей не годилась и использовалась для стрельбы по площадям.

Передний наш край скрылся в огне, пыли и дыме от разрывов. И, кажется, левее, там, где стоят ополченцы и морячки, тоже грохочет.

— Неужели немцы решили наступать? — удивился Маслов. — Ай, как неудачно-то вышло…

— Почему неудачно, товарищ дивизионный комиссар, — прервал его Дроздов. — Очень даже удачно, как считаю. Я смогу посмотреть насколько близко к действительно то, что вы писали в своих рапортах.

— Бойцов много погибнет, — негромко сказал тот. — Меньше половины смогут укрыться в блиндажах и щелях с защитой амулетами товарища Глебова.

— Сейчас война идёт. Убить могут любого — вас, меня, его, — мотнул тот головой в мою сторону.