Сержант минуту помолчал, собираясь с мыслями, и когда продолжил, его губы расплылись в злорадной улыбке:
– Ложиться, вставать и ходить – запрещено. А потому уже через час ваши задницы онемеют, а спустя часа три-четыре будут болеть так, что в вас не будут лезть ни мамкины булочки, ни сон. Вы будете переваливаться с одной ягодицы на другую, но это не поможет и лишь усугубит положение. Вы будете напрягать ноги, чтобы облегчить нагрузку на пятую точку, но от этого только устанут ноги. Самым непреодолимым желанием будет встать и пройтись. Но встать можно будет лишь для того, чтобы посетить гальюн, – сержант кивнул в сторону переборки, куда отвел зарвавшегося Уиллиса. – А так как стоять запрещено, вы будете стараться запомнить, кто за кем занял очередь, и дико ненавидеть каждого, кто, по вашему мнению, излишне долго задерживается в сортире.
Да, кстати, разочарую тех, кто захочет уединиться там с голограммой своей милашки. При этом вам волей-неволей придется терпеть присутствие рядового Уиллиса, пожелавшего на время перелета занять отдельные апартаменты. Отдельных апартаментов для каждого новобранца на грузовом военном транспорте не предусмотрено, потому помните – при каждом посещении гальюна придется тревожить вашего товарища, который расположился на единственном стульчаке.
Так вот, продолжу о ваших задницах. В конце концов онемеют не только задницы, но и ноги. И каждый раз, когда, дождавшись своей очереди, вы начнете вставать, то встать сможете только на четвереньки. После чего кровь начнет проникать в онемевшие части тела, и вы почувствуете, как вас пронзает миллионами острых зудящих заноз. И единственной мыслью в ваших головах будет мысль о том, как бы скорее добраться до места службы и покинуть этот чертов транспорт.
– Но мы и так стремимся на службу, – не выдержал я непонятных угроз сержанта.
– Да-а? – изобразил тот удивление. – Вы стремитесь служить в армии?
– Зачем же тогда мы заключили контракты? – не понял я его сарказма.
– Имя, новобранец?
– Новиков Олег, – ответил я и тут же, встав, поправился: – Новобранец Новиков, сэр.
– Я расскажу тебе, новобранец Новикофф, – переиначил окончание моей фамилии Кофф и обвел указательным пальцем притихших новобранцев, – зачем все вы подписали контракты с Вооруженными силами Конфедерации. Всего лишь для того, чтобы через полгода получить статус полного гражданина, дающий право на многие льготы. И ни один из вас не подпишет следующий контракт после окончания полугодового учебного периода. Или я не прав?
Он в очередной раз обвел взглядом новобранцев, и я увидел, как каждый из них опустил глаза, молча соглашаясь с сержантом.
– Вы неправы, сэр! – почти выкрикнул я и ответил на изумленный взгляд сержанта: – Я, так же как и мои друзья, подписал контракт потому, что хочу служить в армии. И после окончания учебного периода, если мне позволят, собираюсь подписать следующий.
Кофф некоторое время молча взирал на меня и, наконец, произнес:
– Значит, и ты, и твои друзья полные отморозки. – Он перевел взгляд на сидящих. – Кого из этих ягуантов ты называешь друзьями, новобранец?
– Моих друзей здесь нет, сэр. Им предписано явиться на мобилизационный пункт через неделю.
– Да? Похоже, ты, новобранец, не просто отморозок, а уникальный отморозок. Те, кого ты называешь друзьями, попросту развели тебя и теперь полгода будут развлекаться с твоей милашкой.
Поняв, что доказывать что-либо этому армейскому дуболому бесполезно, я промолчал.
– Извините, сэр, – поднялся со своего места тот розовощекий пухлячок с большой сумкой, что уселся последним. – Новобранец Фолк, сэр. Разрешите задать вопрос, сэр?
– Спрашивайте, новобранец, – позволил Кофф, после некоторого раздумья.
– Извините, сэр, – повторился пухлячок. – А с какой целью вы пошли служить в армию?
Вопроса личного характера от новобранца сержант не ожидал, и было видно, что он борется между желанием наказать наглеца и ответить. Однако единственный используемый в качестве карцера гальюн был занят, и, возможно, поэтому Кофф решил ответить.
– В отличие от вас, новобранец Фолк, я родился и вырос не в центре Конфедерации на одной из самых продвинутых планет, а в такой заднице, которая не имеет даже названия, а лишь регистрационный номер. Армия для меня была единственным шансом вырваться оттуда и посмотреть мир. И я благодарен Вооруженным силам и Космофлоту за предоставление мне такой возможности. И каждый из вас, – снова Кофф обвел всех пальцем, – отнимает шанс у таких парней, как я…
Я хотел было возразить, что задница бывает и на центральных планетах, ибо как еще можно назвать русскую резервацию, в которой я вырос, но снова сдержался, продолжая молча стоять и слушать обиженного судьбой сержанта.
Двое суток полета прошли вовсе не так страшно, как предвещал сопровождающий. Ноги, конечно же, затекали, и ягодицы немели, но так как сержант почти все время спал, забравшись на расположенные у противоположного края штабеля зеленых ящиков, то мы имели возможность не только вставать, но и прохаживаться, разминая затекшие конечности.
Судя по сумкам с домашней снедью, остальные новобранцы были из благополучных семей. Да и какие еще семьи могут проживать в престижных районах?
Со мной никто не общался и, естественно, не делился припасами. Но я вполне был доволен армейским пайком из коробок под сиденьями. Особенно порадовали кубики горького шоколада.
Некое неудобство доставляло посещение гальюна. Мало того что само помещение было узким, чуть более полуметра шириной, так там еще находился прикованный невесть откуда взявшимися у сержанта пластиковыми наручниками к как специально выступающему из переборки колену дюймовой трубы Сол Уиллис. Если в самом начале своего заключения он продолжал держаться надменно, презрительно отворачиваясь от посетителей, и даже что-то опять высказал мне про лимиту, то к концу первых суток вошедшие в гальюн все чаще заставали его устало сидящем на стульчаке.
Отношение к Уиллису у новобранцев тоже кардинально изменилось. Теперь они говорили о нем с таким же презрением, с каким он высказывался обо мне.
Когда я посетил гальюн во второй раз, парень дремал на стульчаке, низко склонив голову. После моего толчка, он, не поднимая головы, встал и отвернулся к стене. Однако я успел заметить внушительный лиловый фингал под его левым глазом.
М-да… Не хотел бы я служить с этой стаей шакалов. Еще несколько часов назад они признавали в этом парне лидера, а стоило только ему попасть в трудное положение, как бывшие товарищи не только не поддержали морально, но и вычеркнули из своей стаи.
Нельзя даже помыслить о том, чтобы так поступили со своим товарищем ребята из резервации или рабочего квартала.
– Сол, – обратился я к потерявшему былую надменность парню.
Тот бросил на меня быстрый взгляд и тут же отвернулся, пряча синяк.
– Чего тебе?
– С чего ты взял, что я из лимиты? – Вопрос задан не просто из любопытства. Ведь на мобилизационном пункте я проходил под именем Адиля Орчинского. Да и откуда вообще этот длинный мог знать о моем настоящем социальном статусе?
– А кто же ты еще, если работаешь в упаковочном цехе на комбинате моего отца? Я видел там тебя несколько раз, – прояснил вопрос парень, и я вспомнил, что фамилия владельца комбината действительно Уиллис.
– Тебе пожрать чего-нибудь принести?
– Пошел ты!
– Как хочешь, – я пожал плечами и, открывая дверь, сообщил: – Ты ошибся. Я не из лимиты, я из русской резервации.
Отоспавшись за двое суток, сержант пришел в благодушное настроение и больше не изображал из себя ни строгого командира, ни обиженного на весь белый свет выходца из забытых богами окраинных миров. Он даже не обращал внимания на то, что новобранцы спокойно прохаживались и пересаживались с места на место, а за пару часов до прибытия в порт выпустил из гальюна Уиллиса. Тот, зло зыркнув на бывших своих приятелей, старательно отводящих глаза в сторону, сел с краю, рядом со мной. Его одежда пропиталась запахами общественного туалета, и в другой раз я бы презрительно отодвинулся от человека, источающего подобное амбре, но, несмотря на его недавнее ко мне презрение, в душе все же сочувствовал парню.
